Эхо драконьих крыл - Кернер Элизабет. Страница 104

Вариен. Изменившийся.

— Мы должны зайти внутрь или отыскать другое место, где было бы тепло, — сказала я Шикрару и Идай. — Думаю, нам следует вернуться к той пещере Акора, что находится возле чертога Совета. Там мы смогли бы себе хоть чем-то помочь: я бы сама сходила на корабль и разыскала для него одежду, — говоря это, я вдруг подумала: «А что, если корабль уже ушел?» Внезапно это обрело для меня важное значение. — И еще мы оба нуждаемся в пище, — добавила я, ибо вновь чувствовала голод. — Не окажете ли вы вдвоем нам честь и не отнесете ли нас туда?

Они без колебаний согласились. От мяса, что минувшей ночью принес мне Шикрар, я отрезала большой кусок, поскольку знала, что мне — нам — оно еще понадобится, когда мы прибудем в чертоги Акора. Здесь нам делать больше было нечего — Шикрар с Идай осторожно взяли нас в свои огромные лапы, и мы оторвались от земли.

Я рассудила, что это был последний мой полет. Я смотрела, как внизу проносится залитая солнцем поверхность земли, расстилающаяся изумительно разнообразным ковром лесов и полей, и старалась наслаждаться самим ощущением полета при свете дня, пока еще могла; однако тело мое предъявляло иные требования, и они были сильнее. Прижавшись поплотнее к Идай, осторожно заключавшей меня в своих когтистых объятиях, я понимала, что сейчас мне не о чем беспокоиться; мои утомившиеся глаза сами собой закрылись, и я уснула.

Идай разбудила меня, когда мы подлетели к чертогам Акора, сказав, что Совет вновь собирается в Большом гроте. Однако я не в силах была сейчас думать о подобных вещах. Тело мое настойчиво требовало иного. Тепло, еда и сон — вот все, о чем я могла помыслить. Разумеется, воспоминания об этих моментах у меня большей частью отсутствуют, ибо после всех пережитых горестей, радостей и Удивлений у меня совсем не осталось сил.

Я знаю, что Шикрар насобирал топлива и разжег в чертогах Акора неистовый костер, чтобы мы с Вариеном могли согреться. Разрезав привезенное с собой мясо на более мелкие части, я нанизала их на палку и принялась поджаривать над огнем. Казалось, они жарились целую вечность; когда же наконец мы принялись за них, вкус их показался мне просто божественным. Это было первой трапезой Вариена; мне было интересно, как он к ней отнесся, но я была слишком утомлена, чтобы расспрашивать его об этом, да и он чувствовал себя так же. Покончив с мясом, мы улеглись поближе к огню, обратившись друг к другу лицом (нас разделяло пламя костра), и уснули. Больше я ничего не помню, пока через несколько часов нас не разбудил Шикрар.

Глава 19СЛОВО ВЕТРОВ

Ланен

Когда Шикрар разбудил нас, уже перевалило за полдень. Идай все время охраняла нас и поддерживала огонь, а Шикрар и Кейдра отнесли самоцветы Потерянных, вместе с камнем Ришкаана, в Чертог душ, с благоговением водрузив их на законное место. Сейчас он извинился за то, что побеспокоил, но сообщил, что нас вызывают на Совет, а также что есть новости от Реллы, о чем он позабыл сразу рассказать. Я лишь потом узнала от Акора, насколько необычно это для кантри — позабыть что-нибудь, пусть даже незначительное.

Я с усилием поднялась на ноги и обнаружила, что не могу оторвать взгляда от Акора, — нет-нет, теперь он был Вариеном! — мне до сих пор не верилось в это, и я все еще не представляла, за что же мы с ним удостоены такой милости. Очень много времени потребовалось, чтобы я наконец научилась смотреть на него без благоговейного трепета.

Нанизав остатки мяса на вертел, я принялась поджаривать его, а Идай отправилась на Совет, чтобы поведать им своими словами обо всем, что с нами произошло. Мы побыстрому поели. Утолить жажду мы смогли родниковой водой, однако я не сумела сдержать улыбки: мы пили ее из грубых и тяжелых золотых сосудов, которые Идаи приспособила для наших нужд, памятуя, как мне приходилось вставать на колени, чтобы напиться из озера. Таким кубкам позавидовали бы и короли.

Шикрар рассказал нам, что Релла говорила с Кейдрой этим утром. Было похоже, что капитан корабля намеревался как можно скорее отправиться в обратный путь. Кейдра попросил ее убедить хозяина задержаться еще всего лишь на день, и она ответила, что попробует. Я пожалела, что она не владеет Языком Истины, начав немного понимать то чувство неудовлетворенности, которое испытывают кантри при общении с моим народом.

Наконец Вариен поднялся.

— Ладно. Нам пора. Отправимся на Совет, и пусть они увидят воочию кем я стал, — сказал он. — Я все еще не слишком полагаюсь на эти две ноги, Ланен. Ты должна оказать мне поддержку.

— Я думала, мы уже все решили насчет этого, — ответила я с улыбкой. — Но сперва дай-ка я приведу тебя в более подобающий вид.

Два разреза для рук, быстро проделанных ножом, мой пояс сверху — и Вариен, казалось, был облачен уже не в плащ, а в своеобразную наспех скроенную поддевку.

— А теперь, милый, — сказала я, положив его руку себе на плечо и обняв за талию, — давай выступим на Совете еще раз. — Я повернулась к нему, его восхитительное лицо находилось в нескольких дюймах от меня, и улыбнулась. — Не представляю, что я буду им говорить, но, быть может, им и не понадобятся мои слова.

— Постой, у меня для тебя тоже есть кое-что… Вариен, — произнес робко Шикрар. Он протянул Вариену грубо сработанный венец с проемом на одной стороне. — Я сделал это, пока ты спал. Я подумал… Твой самоцвет… Быть может, если тебя увидят с ним, это будет меньшим потрясением.

Глаза Вариена расширились.

Я вытащила зеленый камень из сумки и передала его Шикрару. Он соскреб с пола немного золота и раскалил его своим дыханием, пока оно не начало пылать, затем раскатал его в плоскую ленту, концы которой скрепил вместе, — получилось кольцо размером с самоцвет. Взяв своими огромными когтями камень, он поместил его внутрь кольца, приглаживая выступающие края золота сверху и снизу, и, наконец, присоединил оправленный в золото самоцвет к венцу с помощью своего огня.

Мне страстно хотелось помочь ему, я бы одолжила ему свои ловкие тонкие пальцы взамен на его огромные неуклюжие когти; но даже обладай я возможностью работать с полурасплавленным золотом, я бы не посмела. Такой подарок должна создавать лишь одна пара рук, какими бы неприспособленными они ни были для подобной работы. Закончив, Шикрар охладил свое творение в ручье, что протекал в углу чертога.

Оправа камня была грубой, но сидел он прочно. Шикрар с поклоном преподнес свой дар Вариену, который при этом нежно отстранил меня, желая стоять на ногах самостоятельно. С благоговением он принял венец, взяв в обе руки. Подняв его, чтобы надеть на голову, он вдруг замер, охваченный каким-то врожденным священным чувством.

Потом посмотрел на Шикрара.

— От тебя, драгоценный друг мой Шикрар, принимаю я дар этот и благодарю тебя за такую честь, — он быстро, наверное, чтобы не упасть, поклонился, после чего повернулся ко мне. — Тебе, Ланен, сердце мое, я вверяю его.

Я не раздумывала ни мгновения. Взяв из его рук эту грубую корону, я высоко подняла ее и негромко произнесла:

— Во имя Ветров и Владычицы, — и водрузила венец ему на голову.

Теперь самоцвет вновь украшал его чело, обрамленный серебристыми волосами, — прекрасный и до боли знакомый.

Больше слов не было. Вместе мы вышли из пещеры, вокруг все было залито золотистым светом угасающего дня, и направились к чертогу Совета.

Вариен

Никогда с тех пор не приходилось мне делать ничего более сложного, чем в тот раз, когда я шел сквозь расступившиеся ряды сородичей к возвышению у дальней стены Большого грота. Идай уже обо всем им рассказала, вслед за ней и Шикрар добавил свое слово. И что бы вы думали? Все были в полнейшем изумлении и с недоверием глазели на происходящее, храня полное молчание. Разве можно было найти какие-то слова, предусмотренные на подобный случай?

Неуклюже вскарабкавшись на плоское возвышение, я встал, поддерживаемый Ланен. То, что раньше казалось мне небольшим выступом, теперь стало для меня настоящим препятствием, и я потратил немало усилий, прежде чем сумел преодолеть его. Я стоял, пошатываясь, перед своими сородичами, а души присутствующих были обращены к прошлому. Мне было видно, что все они охвачены горем из-за кончины Ришкаана; и все же по древней привычке они продолжали тянуться к своему царю — ко мне, стоявшему сейчас перед ними в облике маленького, беспомощного гедри, словно к надежному укрытию во время суровой зимы. Большинство из них выражали своим видом Удивление, некоторые — Недоверие, пусть временное. Но надо всем этим, подобно весенней зеленоватой дымке, едва улавливался тончайший намек на что-то, очень напоминающее Надежду.