Иное царство - Керни Пол. Страница 45

Для Майкла все слилось в нереальный кошмар смутных абрисов и когтящих рук. Гоблины скопились перед ним — по пояс ему и такие темнокожие, что и в отблеске костров он не различал их лица. Он ощущал удары когтей, в его ноги впивались клыки, и он пинками отшвыривал тела, плотные, тяжелые, покрытые мехом, похожим на кроличий. Он видел горящие глаза без зрачков, пустые, как голыши на речном берегу, и вновь, вновь, вновь опускал железный меч — хруст костей, чмоканье рассеченной плоти… штанины у него намокли от крови. Только когда он наносил им раны, они издавали звуки: пронзительное верещание, точно попавший в силки заяц. После того, как он одного за другим сразил троих, они начали избегать смертоносного железа его меча — даже легкая царапина была для них смертельным ядом — и набросились на другую жертву. Майкл опустил налившуюся свинцом руку и быстро оглянулся по сторонам. Справа и слева от него лисьи люди продолжали сражаться.

Но врагов было слишком много. Он увидел Котт — кремневый нож поднимался и опускался, волосы вороновыми крыльями взметывались вокруг ее головы. Он увидел, охваченный страхом за нее, как она перерезала горло одному противнику, другого отбросила ударом ноги, а третьего поразила в самое сердце, ловко уклоняясь от костяных стилетов, которыми были вооружены многие гоблины.

Поблизости бился Рингбон, с угрюмой расчетливостью, экономя силы, сосредоточенно хмурясь. Головной убор с него свалился, торс у него был в крови — его или врагов, Майкл решить не мог.

Упал Семуин — его повалили и вонзили в глаз острую кость. Майкл прыгнул на его место, рассек длинноухий череп, разбил оскаленные зубы ударом рукоятки, вогнал острие в рот третьего. Остальные попятились оскалившись. Даже клыки у них были черными, как уголь.

Круг быстро сжимался все больше. За их спиной были деревья в середине лагеря, на ветвях там укрылись женщины и дети, хотя некоторые женщины схватили оружие и дрались рядом с мужчинами. Майкл увидел, как одну женщину втянул черный водоворот, а потом десяток гоблинов утащили ее. Она отчаянно кричала. Ее сожитель бросился к ней на помощь, оказался в самой гуще гоблинов, и они искромсали его.

«Мы умрем здесь!» — ясность этой мысли поразила Майкла. Теперь он дрался рядом с Котт, и его тело словно все делало само. Его переполняло пьянящее чувство, он изгибался, рубил, колол, бил ногами. Все было по-прежнему бредово нереальным, и, может быть, поэтому ему казалось, что если он умрет здесь, то проснется в своей кровати дома и увидит за окном осеннее утро.

Но он устал. И уставал все сильнее, уже больше защищаясь, чем нападая, утрачивая стремительность, так что гоблины перед ним успевали уклоняться от его ударов. В руку ему повыше локтя впились когти и потянули вперед, туда, где ждала ощеренная пасть. Он споткнулся, ударил кулаком, разбив костяшки о зубы, и упал на колени в общей свалке, не в силах взмахнуть мечом. В бедро ему с невероятной силой вонзился сверху костяной нож, он закричал от боли и ярости, опрокинулся навзничь и почувствовал, что черные тела смыкаются над ним.

В следующий миг Котт и Рингбон разбросали врагов, расчищая путь для него. Его потащили назад: одной рукой он сжал нож, омерзительно торчавший из его бедра, а другая стискивала рукоятку меча.

Враги остались в стороне. Он выдернул узкую кость, снова закричав, и брызнула струя крови. На него навалилась слабость, ночь закружилась перед глазами. Рингбон и Котт уже вернулись в кольцо.

Над его головой плакали дети, и, подняв глаза, он увидел, что гоблины забрались на нижние ветки. Кольцо было разорвано. Лошади ржали в панике, и Мечта вздыбилась, стараясь сбросить черное чудище, вцепившееся ей в шею. Строй обороняющихся распался на отдельные кучки людей, окруженных бушующим морем звероподобных чудовищ. Ребенка сбросили с дерева, и он исчез в их гуще. Воин бил но челюстям, впившимся ему в запястье. Другой воин оттаскивал в сторону своего оглушенного друга, а на плечах у него висел гоблин.

Вот и все, подумал Майкл.

Заглушая шум сражения, вопли и стоны, над поляной прокатился громоподобный рев, и в тылу гоблинов возникла огромная тень с пылающими в голове двумя огнями, с двумя длинными руками, сокрушавшими все вокруг. Она схватила двух гоблинов за ноги и принялась орудовать ими, как дубинками, громя атакующую орду, а когда первая пара разлетелась в клочья, сцапала еще двоих. Враги в беспорядке пятились, и Майкл услышал, как они кричат от страха.

Вверху среди ветвей и стволов загорелся зеленый свет, будто магическое электричество, и гоблины, которые забрались туда за детьми, завопили, почувствовав прикосновение этой силы. Они дымились, загорались, объятые пламенем падали на землю и, волоча за собой шлейф огня, устремлялись к своим собратьям. Едва пламя, распространявшее запах горелого мяса, достигло остальных гоблинов, оно, словно живое, начало прыгать с одного на другого. Лес осветился этими адскими факелами. Гоблины прыгали и верещали в огненных муках, хотя пламя, казалось, не причиняло никакого вреда деревьям.

Ряды врагов стремительно таяли. Десятки чудовищ горели, и многие устремлялись в лес, точно обезумевшие светляки. Огромная волосатая тень, разделавшаяся с ними, теперь обрела зримый облик. Лицо было грубым, но веселым, глаза — два зеленых огня под тяжелыми надбровными дугами, нижняя челюсть, выпяченная вперед, чтобы огромные клыки не мешали смеяться.

— Двармо! — радостно воскликнула Котт, а Майкла по голове хлестнула ветка, и, поглядев вверх, он увидел, что с сука на него щурится Меркади.

— Я же говорил тебе, что буду присматривать за вами, — сказал он со смешком. А на коре вокруг него безобидно колыхалось зеленое пламя.

— Верно, — пробормотал Майкл. Все вокруг словно кружилось в сумасшедшем танце, пронизанном удаляющимся светом горящих гоблинов. Их вопли затихали в глубине леса. А рядом двигались темные тени, и он услышал, как Котт говорит быстро-быстро, успокаивая уцелевших воинов.

— Кимбр, — повторяла она; — Друг.

На огромном лице Двармо, лице тролля, все еще играла веселая улыбка. Но женщины рыдали, а воздух смердел запахами крови и гари. Он обволакивал Майкла, как туча, и Майкл уносился в его черную сердцевину.

15

Жаркое безоблачное небо серым смогом ложилось на верхние этажи наиболее высоких зданий, подпертое ревом уличного движения, придавленное сокрушительным солнечным светом. Он глотал сажу с каждым вздохом, его толкали и отпихивали, и он описывал на тротуаре сложные кривые, как шарик в игральном автомате. То шагай широко, то семени — идти ровной быстрой походкой удавалось не больше десятка секунд. Широкий шаг, семенящий шаг… от замусоренного тротуара в лицо ему бил отраженный жар.

Как летит время, думал он. Да нет, не летит — его смывает, точно водой в унитазе, и оно столько уносит с собой. А вот воспоминания остаются, даже самые нежеланные. Пятна, которые не вывести никакими химикалиями. Отрыжка.

Он соскальзывал то туда, то сюда, в его сознании толпились образы былого. Палящее солнце было забыто — он остановился, положив руку на бутылку, не замечая свирепых взглядов прохожих, не сторонясь, чтобы дать им дорогу. Он снова был в прохладном лесу, и темные лесные запахи туманили его мозг.

Он оглянулся на толпы, на кишение улицы, на могучие двухэтажные автобусы, на мчавшиеся легковушки. Как решить, что — что?

Дикий Лес был тут, в городе. Волки в проулках. Гоблин, прыгающий в вагон метро. Он хрипло усмехнулся и вновь зашагал по тротуару.

Когда он в этот вечер добрел до своих дверей, она ждала его. На лестничной площадке.

У него перехватило дыхание при виде волос цвета вороного крыла, бледной щеки, смутно освещенных тусклой лампочкой вверху, и в этот миг он отрезвел, весь поглощенный за вечер алкоголь тотчас улетучился.

Тут она обернулась, и боязливое изумление, вспыхнувшая радость рассыпались прахом. Опять эта проклятая девка. Забыла губную помаду? Алкоголь начал просачиваться обратно, смазывая четкость его мыслей.