Путь к Вавилону - Керни Пол. Страница 3

Он развернул свое кресло. Дуди болтал с одной из медсестер. Лицо ее подозрительно напоминало лицо той девушки.

Это уж слишком. Даже для неутомимого воображения.

Дуди повернулся к нему:

— Похоже, сэр, вас назначили на прием к главному костоправу. Я сейчас вас отвезу.

Ривен кивнул. Улыбка сестры осталась без ответа.

Раз назначили, надо идти. Хорошо-хорошо. Бодрые обещания, это уж непременно. Черт с ним, пусть правит. А вранье он пропустит мимо ушей.

Ривен не заметил, что Моулси наблюдает за ним из тени веранды. И что лицо старика на мгновение стало лицом молодого наблюдательного мужчины.

— Ну, Майкл, вы, похоже, делаете успехи… еще последний укольчик… ну, вот и все.

Он видел лишь яркий свет над головой. Чувствовал ловкие руки, обрабатывающие его лицо; легкий скрежет металла о кость. Как у зубного врача. Странно ощущать, как расслабляется челюсть. Ощущать, что возможно движение.

— Замечательно. Похоже, и шрамика не останется. Если и ноги у вас заживут точно так же, вы еще посмеетесь потом… — Ободряюще улыбнувшись, хирург умолк. — Можете поговорить. Но осторожнее поначалу. Никаких резких движений. Давайте-ка…

Получается. Бляха-муха, ведь получается же!

— Я могу говорить, — хрипло выдавил он. В первый раз за столько месяцев он услышал свой голос. Ему пришлось поднапрячься, чтобы сдержать слезы. Она была последней, кто слышал его — его голос.

— Вам не больно? Не ощущаете неудобства? За исключением общей онемелости, я имею в виду.

Он покачал головой. Как обычно — не больше.

Доктор склонился над ним. Седовласый, орлиный профиль. Большие очки в черной оправе.

— Эй, док, а вы не такой уж урод, в самом деле. — Он усмехнулся, не обращая внимания на боль, что пронзила челюсть.

— Да и вы, в общем-то, тоже. Теперь. Уже почти совсем не похожи на телеантенну. Попробуйте сесть.

Он сел. Нижняя челюсть тут же заныла. Странно так ощущать ее вес, больше ничем не поддерживаемый, — точно маятник, подвешенный к подбородку. Он почувствовал, что у него потекла слюна, и вытер рот здоровой рукой.

— Боже мой, как будто всему учишься заново.

— Так и будет, еще денек-другой, пока вы не привыкнете.

— А все остальное?

Доктор помедлил.

— Боюсь, придется еще подождать. Какое-то время. Вам пока рано начинать ходить, но рука теперь с каждым днем будет набирать силу. Дайте лишь время…

Время. Ну что ж, у него полно времени.

Слова у него получались громоздкими, неуклюжими, как булыжники, без углов и зазубрин. Точно увязшие в грязи. Он продолжал таскать с собой блокнот. На тот случай, если ему станет вдруг слишком уж тяжело говорить. Или же если тот, кто попытается его понять, окажется непроходимой бестолочью. Дуди, только Дуди понимал каждое слово и частенько ругал Ривена за то, что тот специально шамкает ртом и глотает слова.

— Теперь, когда с вас уже сняли этот шлем пыток эпохи освоения космоса, вам следовало бы расстараться и разобраться с этой старой коровой Бисби, сэр. А то она думает, что у вас все собаки сидят не на привязи, если вы понимаете, что я имею в виду. Вот с кем чертовски приятно поговорить. Она знает кучу умных слов: аспирин, например, и еще — эластопласт.

Ривен рассмеялся. В первый раз за столь долгое время он рассмеялся, пусть даже мышцы лица разболелись ужасно.

Белая бесформенная масса — сестра Бисби — вплыла в палату, словно тяжело груженый корабль на всех парусах. Дуди закатил глаза:

— Вот, черт побери, дождались. Предполагается, что я сейчас должен вытирать чью-то задницу, или лизать полы, или как там?

— Дуди, по-моему, ты сейчас должен быть в другом месте? — насупилась сестра Бисби. — Уж не в прачечной ли?

— Да, мэм, туда-то я и направляюсь, — отозвался Дуди и, уходя, подмигнул Ривену. Даже когда он уже скрылся за дверью, сестра Бисби по инерции продолжала хмуриться ему вслед, но лицо ее вновь стало добродушным, когда она повернулась к Ривену. Взбила подушки за его спиной, обращаясь с ним точно с дитем неразумным.

— Надеюсь, мистер Ривен, вы себя чувствуете хорошо, потому что к вам пришли. Солидный такой господин, очень внушительный с виду, да. Адвокат, я так понимаю, или что-нибудь в этом роде. Я только устрою вас поудобней и сразу его приглашу. Ваш блокнот при вас? Хорошо. Пойду, позову его.

Ко мне пришли. Поболтать с Майклом Ривеном, снова обретшим голос. Не было печали.

Посетитель. Пухленький коротышка в строгом костюме, сидящем на нем как-то очень уж неуютно, как на корове седло, точно ему — то есть, костюму, естественно, — хотелось тихонечко улизнуть куда-нибудь подальше отсюда. С квадратным, бодро-румяным лицом и волосами, постриженными почти по-военному коротко, посетитель мог бы быть кузнецом или старшим сержантом, если бы не эта мягкость взгляда. На лице его сияла улыбка, нацеленная на Ривена. Он выбросил руку вперед.

— Привет, Майк.

Ривен пожал ему руку. Улыбка наощупь пробралась наружу, к губам.

— Привет, — отчетливо произнес он. Человек этот — его редактор, повивальная бабка всех его книг. Которые Ривен писал, когда мир был юным.

Хью — так его звали — пододвинул стул и уселся подле кресла Ривена. Стул царапнул по полу. Хью, казалось, избегал смотреть Ривену в глаза.

Боже мой! Неужели это так страшно?

Наконец он решился и поглядел на Ривена. Пожал плечами:

— Вот черт. Даже сказать нечего.

— Да, — отозвался Ривен. Слово вышло чистым как стекло.

Хью махнул рукой.

— Предполагалось, что я тебе выдам должную порцию сочувствия, а потом, выждав для приличия некоторое время, стану расспрашивать, как там с твоей писаниной. — Он усмехнулся, и на мгновение весь его облик стал каким-то мальчишеским. — У меня пересохло в горле. Язык такой, знаешь, черствый, словно вчерашний хлеб. Подобные вещи… они легче проходят под культурным воздействием алкоголя. Но это табу, как мне сказали.

Ривен кивнул.

— Я бы душу, наверное, продал за кружку пива.

Лед сломался. Хью заметно расслабился. Оглядевшись по сторонам, он достал из кармана одну из своих жутко вонючих сигарет и с наслаждением закурил.

— Наркота. Понимаю. Я говорил с твоим доктором. Судя по дозам, что они в тебя тут вливают, ты давно должен был отлететь как бумажный змей… — Он вдруг умолк и принялся созерцать свою тлеющую сигарету. — Мне так жаль, Майк. Тебя… ее. Что так все паршиво вышло. Но что такое сказать, чего еще не было сказано? Ты знаешь, как я к ней относился, Майк. Я обожал ее. Очаровательная была женщина, восхитительная. Такая потеря.

Ривен снова кивнул. Скорбь не только обременительна. Она банальна до пошлости. Общедоступна.

— Я знаю, — сказал он. Слова как будто сваливались с неуклюжих губ. Голос его, звучал как из приемника, у которого подсели батарейки.

— Оставим это, Хью.

Над пальцами редактора вился дым.

— Хорошо, что ты левша.

Ривен нахмурился. О чем речь? Но потом понял. Моя здоровая рука. Моя «пишущая» рука. Вот она — ирония судьбы.

— Я теперь не пишу. Уже сколько времени не пишу… давно, Хью.

Хью, смущенный, кивнул.

— Честно говоря, другого я и не ждал. Тебе нужно время. С моей стороны было бы просто бесстыдно разглагольствовать тут о корректурах или дальнейших планах… — Но, судя по его виду, Хью хотелось сейчас обсудить именно эту тему. — Ты теперь быстро идешь на поправку, вот что самое главное. Еще на прошлой неделе ты вообще не мог говорить. Врачи считают, что скоро ты поправишься окончательно… Мы тебя не торопим.

Ты, черт возьми, прав.

— Хотя вот есть одна вещь, Майк… твоя третья книга. Общественность, знаешь ли, требует… последняя в трилогии. Фанаты твои завалили нас письмами.

Ривен фыркнул, напугав самого себя. Фанаты! У меня есть фанаты. Бог ты мой!

В ответ Хью улыбнулся.

— Я понимаю. После несчастного случая продажа твоих книг выросла вдвое. Такова человеческая натура — непостижимая и временами сволочная. Случилась трагедия, настоящая, в жизни, и вдруг всем приспичило читать твою беллетристику. Лично я не смог бы объяснить этот странный феномен.