Путь к Вавилону - Керни Пол. Страница 4

Смех застрял комком в горле Ривена, казалось, еще немного — и он просто подавится смехом.

— Я, может быть, опишу все это в следующей своей книге, — прохрипел он. Глаза его блеснули.

Утес на Скае. И сам он, сидящий на каменном выступе. И безжизненно повисший трос. Он все еще слышал крик. Ее крик.

Почему это казалось особенно ужасным, что она при падении выкрикнула его имя?

— Мне очень жаль, — повторил Хью, ерзая на стуле. Потом посмотрел на часы. — Я пойду. Ты, вполне обойдешься без всей этой мутотени. Позвони мне, когда… когда немного придешь в себя. — Он встал и, по-видимому, хотел опять подать руку, но потом передумал. — Я пойду, — повторил он снова. — Ты держись тут, Майк. — После чего, не оглядываясь, ушел. Ривен принялся теребить рычаг управления в подлокотнике кресла.

Почему, интересно, эти штуковины наводят на людей такой ужас? Сидишь вот в такой, и ты уже вроде не человек, а какой-то железный кентавр. И люди отводят глаза. Пусть Дэн Дэйр лопнет от зависти. Это Майкл Ривен собственной персоной — на своих самых крутых реактивных салазках.

Он направил кресло к окну и выглянул наружу.

Осень. Осень на Скае. Папоротник скоро станет совсем-совсем бурым. Ты успеешь еще застать первый снег на Квиллинских высотах. Не верится даже, но и там, наверху, ноябрь бывает на удивление теплым.

— Какой-то он кислый был с виду, этот ваш визитер, — весело объявил Дуди. Он толкал перед собой тележку, нагруженную бельем для прачечной, и резко затормозил подле кресла Ривена.

— Сейчас бы бренди, — рассеянно отозвался Ривен. — Крепкого бренди. И много.

— А я-то думал, что вы уже вроде избавились от этой пагубной привычки. Пребывание в больнице все же имеет свои преимущества.

Ну да. Преимуществ не счесть.

— Дуд, какое сегодня число?

— Двадцатое ноября. Вот ведь гадство, эти чертовы простыни меня заколебали. Наш старый говнюк, мистер Симпсон, снова ведет себя, скажем так, небрежно. Можно было бы предположить, что уж банкир должен контролировать свою задницу. Да только вот светофор у него не горит, если вы понимаете, что я хочу сказать.

Получается, я здесь четыре месяца. Боже правый!

— Дуди, а сколько ко мне приходило людей с тех пор, как я сюда поступил?

Дуди помедлил, соображая.

— Да куча народу. Заходили сюда частенько. Просто вы никого не видели. Валялись в беспамятстве. — Тут он сморщил лоб. — И вы ни разу не сказали, почему не хотите их видеть.

Воспоминания. Сочувствие. О боги!

Он снова уставился в окно, глядя на реку и прибрежные ивы. Однажды он заметил, как там промелькнуло что-то синее — зимородок. Зимородок, лето…

Как он пробрался сюда, ко мне?.. Белый кит, разумеется. На что это было похоже? Ну, да, адвокат. Вот она — личина респектабельности. Старина Хью.

— А знаете, сэр, как ни странно, в последнее время вы стали таким молчуном, прямо ужас. Раньше, когда с блокнотом, вы были гораздо разговорчивее, чем теперь, когда у вас снова есть голос. — Дуди с сомнением поглядел на Ривена, сжимая в руке ворох льняных наволочек.

Взгляды их встретились.

— Ладно, Дуд, ты же понимаешь, в чем дело, да? — печально проговорил Ривен.

Дуди мотнул головой.

— Это просто симптом алкогольного голодания.

— А-а! — Дуди глубокомысленно кивнул и направился прочь, толкая перед собой тележку. — Теперь, когда вы слезаете с наркоты, уж я позабочусь о том, чтобы вы получили необходимую терапию, мистер Ривен, сэр…

2

Медицинский Центр в Бичфилде — дорогая лечебница санаторного типа для тех, кто предпочитает, чтобы за ними ухаживали в частном порядке. Не будучи заведением, определяемым термином «привилегированный», Центр поощрял, если так можно сказать, «крупный калибр» клиентуры. Похоже, одной из главнейших задач этого учреждения была ненавязчивая подготовка наиболее привилегированных представителей старшего поколения к неумолимо надвигающемуся переходу в мир иной. Так что артрит, ревматизм и старческий маразм стояли в самом начале списка недугов, представленных внутри этих белых стен. Случай Ривена представлял собой вопиющее отклонение от нормы, но его все равно приняли в Центре радушно. У него было какое-то имя в литературе: он написал два добротных романа в жанре «фэнтези», которые прошли вполне сносно и принесли ему скромный, но все же приличный доход, — на жизнь, по крайней мере, хватало, — да иногда еще Ривен брался за подворачивающуюся работенку, чтоб приток средств не прерывался. Но лишь иногда. Его родители всегда мечтали о том, чтобы сын получил «приличное» место, и хотя они, прямо скажем, не прыгали от восторга по поводу службы в армии, но это, по крайней мере, еще не выходило за пределы их представлений о приличной работе. Однако Ривен уволился из армии в чине лейтенанта, решив, что ему уже хватит армейской службы сполна. Дело нужное, да, и полезное, но не на всю же жизнь! Тем не менее Ривен гордился тем, что был солдатом; служба, во-первых, реализовала его ребячью мечту, а во-вторых, дала ему время подумать. Так что начальство Центра в Бичфилде даже осталось довольным тем, что заполучило его к себе, пусть поведение его иногда выглядело несколько эксцентричным. Тот факт, например, что он не хотел принимать посетителей. Или наотрез отказывался общаться кое с кем из персонала. Но ведь он пережил двойную трагедию: гибель жены, тяжелейшие увечья. Так что его можно понять. В общем, пока его страховая компания исправно платила за пребывание Ривена в Центре, на все его странности смотрели сквозь пальцы. Врач-консультант, доктор Лайнам, частенько заглядывал к Ривену с неизменной улыбкой. Он был из той породы мужчин, которые курят трубку с неподражаемой неумелостью, но мужественно продолжают ее мусолить. Наверное, он когда-то решил для себя, что к тому времени, когда вернется в свой домик в Котсволде, он все же ее освоит, трубку. К пациентам своим он относился с тем же самым рассеянным расположением, которое питал и к своей собаке, что вовсе не делало его плохим врачом, просто у пациентов возникало чувство неловкости за то, что, приставая к нему со своими болезнями, они тем самым как бы нарушают спокойное и размеренное течение его жизни.

За Ривеном, кроме того, присматривали две медсестры: сестра Бисби и сестра Коухен. Бисби — великодушная и милосердная воспитательница, ходячий пережиток викторианской эпохи. Лицо ее больше всего походило на неотесанный валун нежно-розового цвета. Волосы она убирала назад и так туго их стягивала, что Ривен не сомневался: если она их распустит, лицо ее тут же обвиснет складками кожи, как у бладхаунда.

Сестра Коухен, в противоположность Бисби, была молода и стройна. В ее озорные глаза Ривену почему-то было больно смотреть.

Имелся также кое-какой санитарный персонал на подхвате. И небольшой поварской штат. Дуди — вроде как и уборщик, и санитар по совместительству, а иногда еще помогает на кухне. Похоже, никто в Центре толком не знает, каковы обязанности Дуди. И вообще, кем он тут числится.

В девятнадцать лет, дослужившись до чина капрала, он добровольно ушел из армии, не дожидаясь повестки в военный суд за избиение офицера. Дело было в Ирландии. Его группа набрела на какой-то странный с виду автофургон. Разведка сообщила, что в этом фургоне содержится подозрительное устройство, и группу Дуди загнали на наблюдательный пост на холме, чтобы держать под контролем окрестность. А потом вдруг возник командир роты и стал орать, чтобы они спустились к колымаге и проверили ее. А когда Дуди отказался, тот обозвал его трусом и еще всяким нехорошими словами… в общем. Дуди его нокаутировал, офицера. И буквально через пару минут в фургоне взорвалась бомба. Тогда-то Дуди и попросился на Королевскую военно-медицинскую службу. Он неплохо справлялся с работой, но у того офицера оказались обширные связи. Вот так и вышло, что в возрасте двадцати лет капрал Дэвид Дуди оказался не у дел. Обученный в армии двум, так сказать, специальностям: убивать людей и врачевать. И это — как он любил повторять — вполне логично. Для армии.