Мартовские фиалки - Керр Филипп. Страница 23

– Вы меня поняли? Попробуйте предложить его в другом месте, если вы думаете, что там дадут больше.

Однако отказаться от денег, которые лежали рядом, стоило только протянуть руку, старику было не по силам, и он сдался.

Я подошел к прилавку и спросил господина Ноймайера.

– Если вы продаете, станьте в очередь, – проворчал широкоплечий.

– Я ничего не продаю, – сказал я и небрежно добавил: – Я ищу бриллиантовое ожерелье.

Широкоплечий расплылся в улыбке, словно всю жизнь ждал богатого дядюшку, который наконец-то нашелся.

– Подождите минутку, прошу вас, – пропел он елейным голосом, – я сейчас выясню, свободен ли господин Ноймайер.

Петер Ноймайер сидел за столом и курил сигару толщиной с водопроводную трубу. У него были темные волосы и ярко-голубые глаза, совсем как у нашего обожаемого фюрера, а живот по размерам мог соперничать с кассовым аппаратом. Его обтянутые кожей скулы блестели румянцем, как будто он страдал от экземы или слишком переусердствовал во время бритья. Когда я представился и мы обменялись рукопожатиями, мне показалось, что у меня в руке очутился огурец.

– Рад познакомиться с вами, господин Гюнтер. – Он говорил с заметным энтузиазмом. – Я слышал, вы ищете какие-то бриллианты.

– Да, это так. Но должен предупредить вас, что я в данном случае выступаю как доверенное лицо...

– Понимаю, понимаю. Вы ищете что-то конкретное?

– Алмазное ожерелье.

– Ну, тогда вы пришли по верному адресу. Могу вам продемонстрировать несколько таких украшений.

– Мой клиент дал мне конкретное поручение, – сказал я. – Его интересует алмазное колье работы Картье.

Он положил сигару в пепельницу и выдохнул дым, очевидно повеселев.

– Ну что ж, значит, круг поисков сужается.

– С богатыми так всегда, господин Ноймайер. Они обычно точно знают, что им нужно.

– И действительно, знают, господин Гюнтер. – Он чуть наклонился вперед и взял сигару. – Такие ожерелья нам приносят не каждый день. И конечно, стоят они бешеных денег.

Настала пора раскрыть перед ним карты.

– Естественно, мой клиент готов заплатить большие деньги. Во всяком случае, двадцать пять процентов от той суммы, на которую оно было застраховано.

Ноймайер нахмурился.

– Я что-то не совсем понимаю, о чем вы говорите.

– Не стоит притворяться. Круг ваших поставщиков довольно широкий, и мы оба это знаем.

Он выпустил Колечко дыма и уставился на кончик своей сигары.

– То есть вы считаете, что я скупаю краденое, господин Гюнтер. Если вы...

– Послушайте меня, Ноймайер, я еще не закончил. Мой клиент готов заплатить за это ожерелье очень приличное вознаграждение. Причем наличными. – Я положил ему на стол фотографию ожерелья Сикса. – Если какая-нибудь мышка прибежит сюда и предложит этот товар, не откажите в любезности и позвоните по телефону, который написан на обратной стороне.

Ноймайер презрительно посмотрел на фотографию, потом на меня и встал.

– Вы шутите, господин Гюнтер. У вас, наверное, не все дома. А теперь убирайтесь, пока я не вызвал полицию.

– А что, это неплохая идея! Я не сомневаюсь, что им особенно понравится ваша гражданская позиция, когда вы распахнете перед ними свои сейфы и предложите ознакомиться с их содержимым. Я полагаю, что только честный человек может быть так уверен в себе.

– Убирайтесь отсюда.

Я встал и вышел из кабинета. Когда я собирался сюда, то не предполагал, что придется устраивать такую сцену. Но мне не понравилось, как в магазине Ноймайера обращаются с людьми, попавшими в беду. Когда я проходил мимо прилавка, широкоплечий предлагал старой женщине за изящную шкатулку для ювелирных украшений такую ничтожную, цену, что даже в Армии спасения она бы получила больше. Евреи, стоявшие в очереди, смотрели на меня со смешанным выражением надежды и отчаяния. Непонятно почему, я чувствовал себя ужасно неловко под их взглядами и испытывал что-то вроде стыда.

У Герта Ешоннека все было по-другому. Его контора находилась на девятом этаже «Колумбус-Хаус», девятиэтажного здания на Потсдамерплац, в котором преобладали горизонтальные линии. Такое сооружение мог выстроить только заключенный, осужденный на длительный срок, будь у него под руками несчетное количество спичек.

Название этого здания напомнило мне другое учреждение, также в честь Колумба получившее имя «Колумбия-Хаус». Это берлинская тюрьма, принадлежащая Гестапо и расположенная недалеко от аэропорта Темпельхоф. Я думаю, что ни в одной другой стране мира не додумались бы увековечить таким образом память человека, который открыл Америку.

На девятом этаже располагались кабинеты врачей, юристов и издателей, едва сводивших концы с концами на свои тридцать тысяч марок в год. Контора Ешоннека встречала вас двойными дверями из полированного красного дерева и табличкой с золотыми буквами: «ГЕРТ ЕШОННЕК. ТОРГОВЛЯ ДРАГОЦЕННЫМИ КАМНЯМИ». Распахнув эти двери, я очутился в комнате Г-образной формы, стены которой были окрашены в приятный розовый цвет. На стенах висели вставленные в рамочки фотографии алмазов, рубинов и разного рода безделушек, блестевших так, что глаза разгорелись бы даже у Соломона. Я присел, ожидая, когда худосочный молодой человек, сидевший за пишущей машинкой, кончит болтать по телефону.

Вскоре ему это удалось.

– Я позвоню тебе, Руди. – Он положил трубку и с плохо скрываемым недовольством взглянул на меня. – Слушаю вас.

Можете считать меня старомодным, но я никогда не любил мужчин-секретарей. По-моему, только очень тщеславные мужчины находят удовольствие в том, чтобы их обслуживали другие мужчины. Секретарь Ешоннека отнюдь не вызывал у меня симпатии.

– Когда вы отполируете свои ногти, потрудитесь сообщить своему боссу, что я хотел бы встретиться с ним. Моя фамилия Гюнтер.

– А вы договаривались с ним? – Он лукаво улыбнулся.

– С каких это пор человек, который ищет алмазное ожерелье, должен договариваться о встрече? Это что, ваше изобретение? Я смотрел, как с его лица сползает улыбка.

– Попридержите язык, а то нечем будет облизывать мороженое. – Он вышел из-за стола и направился к двери, которая вела в кабинет Ешоннека. – Сейчас выясню, сможет ли он принять вас.

Пока его не было, я взял с подставки последний номер «Штюрмера». На обложке был нарисован мужчина в ангельском одеянии, прикрывавший свое лицо маской ангела. Из-под его накидки-стихаря высовывался хвост, явно принадлежавший черту, а по тени можно было догадаться, что под маской прячется еврей. Карикатуристы из «Штюрмера» обожали изображать евреев с огромными носами, но в данном случае они превзошли самих себя – нос у еврея напоминал клюв пеликана. Странно, что респектабельный бизнесмен выписывает такую ерунду, подумал я. Но худосочный молодой человек, появившийся из кабинета своего шефа, все мне объяснил.

– Вас скоро примут, – сообщил он и добавил: – Шеф держит здесь журналы, чтобы показать жидам, с кем они имеют дело.

– Простите, я что-то не совсем вас понял.

– У нас много евреев-клиентов, – объяснил секретарь. – Конечно, все они стремятся продать драгоценности, а покупать никто не собирается. Господин Ешоннек считает, что, увидев у него в приемной «Штюрмер», они станут более покладистыми.

– Очень остроумно. И это действует?

– Полагаю, лучше всего будет узнать это у него самого.

– Может быть, я так и сделаю.

В кабинете босса почти не было мебели. Пол, застеленный огромным ковром, у дальней стены – серый стальной сейф размером с линкор, в масштабе кабинета, а рядом с ним письменный стол, никак не меньше танка величиной. На столе, обтянутом темной кожей, лежал рубин таких размеров, что он мог бы наверняка украсить любимого слона магараджи.

Первое, на что я обратил внимание, – безукоризненной белизны гетры Ешоннека. Ожидая меня, он покачивал ногой. Герт Ешоннек по, конфигурации и массивности напоминал борова. У него были маленькие, заплывшие жиром глазки и загорелое лицо, обрамленное небольшой бородкой. Для своего светло-серого двубортного костюма со значком национал-социалистов на лацкане он был определенно староват, и это легкомыслие в одежде выглядело наигранным. Повода для сомнений насчет того, что Герт Ешоннек – типичная «мартовская фиалка», не оставалось, свою приверженность нацизму он выставлял напоказ.