Кто вы, Лаврентий Берия? Неизвестные страницы уголовного дела - Сухомлинов Андрей Викторович. Страница 63

Подробно выяснены отношения между Меркуловым и Берия. Меркулов вспомнил, что попал в поле зрения Берия еще в 1922 году, когда в ЧК Грузии был опубликован сборник статей «Чекисты к 1-му Мая» и там он, Меркулов, поместил свой фельетон. О чем был фельетон, Меркулов не уточнил, но именно после него, как считал Меркулов, начались хорошие отношения с Берия. Далее Меркулов рассказал об отношениях между Берия и тогдашним председателем ГПУ Закавказья Павлуновским. Суд долго выяснял, почему Берия все время продвигал Меркулова по службе. Меркулов ушел от прямого ответа, но это и так было ясно: Берия доверял Меркулову как себе.

Далее суд стал выяснять, почему Меркулов написал два письма Берия с просьбой о совместной работе. Одно в 1938 году, когда Меркулов работал в Тбилиси зав. транспортным отделом ЦК КП Грузии. А второе — в Москве в 1953 году, когда он был уже министром госконтроля СССР, а Берия — министром внутренних дел. Меркулов ничего нового не сказал. Но понятно: эти письма — свидетельство его преданности и лояльности.

Меркулов «признался», как в 1949 году на торжестве по случаю 50-летия Берия на банкете чрезмерно хвалил его, а в 1940 году в газете «Заря Востока» была опубликована биография Берия, ее подготовил он, Меркулов, преувеличив заслуги Берия.

Меркулов рассказал об одной интересной детали, роковой для Берия.

В 1932 году Берия поручил Меркулову выехать в Баку и изъять из архивов документы, подтверждающие службу Берия в 1919 году у мусаватистов. Он это задание выполнил. [136]

Далее пошли конкретные факты. О незаконном аресте сотрудников НКВД Кедрова-младшего и Голубева. Меркулов пояснил, что ордер на их арест подписал он, но по указанию Берия, а о включении в список на расстрел в 1941 году Кедрова-старшего он, Меркулов, ничего не помнит.

Надо отметить, что в ходе допроса Меркулову довольно-таки часто отказывала память.

В протоколе суда записано так:

«К несчастью, моя память не сохранила ничего по поводу этого списка. Очевидно я принимал какое-то участие в составлении этого списка по указанию Берия, безусловно, давая указания о составлении его, Берия сказал, что это делается по распоряжению свыше».

Выслушав это, Берия неожиданно заявил:

«Список на расстрел 25 человек я мог поручить составить только Кобулову и Меркулову».

Тут же со стула вскочил Кобулов:

«Я лично не участвовал в составлении списка на 25 человек, но я присутствовал, когда Берия давал указания об этом Меркулову, при этом был еще и Мамулов».

Короче, разбирательство приняло активную форму.

Далее суд стал разбираться с Меркуловым по делу научного работника — директора одного из институтов И. Белахова. Еще на следствии это дело было выбрано как образец беззакония, творившегося в НКВД — НКГБ накануне войны. И Меркулов имел к нему самое прямое отношение. В течение двух лет из Белахова выбивались показания о его шпионской, контрреволюционной деятельности начиная с 1918 года, а потом ему еще пытались «пришить» интимную связь с женой Молотова Полиной Жемчужиной. Следствие по этому делу контролировал лично Меркулов, он же несколько раз продлевал сроки содержания Белахова под стражей, два раза допрашивал его. Белахов трижды объявлял голодовку, и добиться от него ничего не смогли. Его подвергали нечеловеческим пыткам, а в 1941 году расстреляли без суда в составе тех 25 человек, о которых уже говорилось. Дело Белахова было приобщено к делу Меркулова в виде «протокола осмотра» на 14 листах и подписано членами следственной группы — Базенко, Цареградским и Кавериным. Там много интересного.

Вот, например, выдержка из письма Белахова, написанного в тюрьме на имя Меркулова:

«С первого же дня ареста меня нещадно избивали по 3–4 раза в день и даже в выходные дни. Избивали резиновыми палками, били по половым частям. Я терял сознание. Прижигали меня горящими папиросами, обливали водой, приводили в чувства и снова били. Потом перевязывали в амбулатории, бросали в карцер и на следующий день снова избивали.

Дело дошло до того, что я мочился кровью, перешибли позвоночник и я стал терять сознание и появились галлюцинации. Врач все это видел и санкционировал дальнейшее избиение.

Избиение происходило в Наркомате в комнате № 552-а. Избивали Визель, Зубов и еще одно лицо, потом Иванов (комната 234) и Подольский.

Избивая, от меня требовали, чтобы я сознался в том, что я сожительствовал с гр. Жемчужиной и что я шпион. Я не мог оклеветать женщину, ибо это ложь и, кроме того, я импотент с рождения. Шпионской деятельностью я никогда не занимался. Мне говорили, чтобы я только написал маленькое заявление на имя Наркома, что я себя в этом признаю виновным, а факты мне они сами подскажут. На такую подлость я идти не мог.

Тогда меня отвезли в Сухановскую тюрьму и избили до полусмерти. В бессознательном состоянии на носилках отправили в камеру».

В протоколе судебного заседания ответ Меркулова на вопрос суда по этому факту записан так:

«Меркулов: молчит».

Далее на допросе в суде Меркулов в конце концов признал свою причастность и к тому печальному списку расстрелянных (25 человек), и к направлению в спецлагерь их родственников, и к конфискации имущества этих расстрелянных, и даже в участии в издевательствах и пытках, применяемых к подследственному Боровому и еще, как записано в протоколе, «к трем или четырем человекам, каждый раз по указанию Берия или свыше».

Меркулова допрашивали судьи и о жене маршала Кулика К. Симонич-Кулик. Он, Меркулов, признал, что сам разработал план ее ареста, сам проверял засаду, выезжал на место захвата и контролировал ход операции.

После ареста Симонич-Кулик он вместе с Берия допрашивал ее и вел протокол допроса. Меркулов в суде показал, что уничтожить Симонич-Кулик было велено свыше, о чем говорил ему Берия.

Подтвердил Меркулов и то, что Берия в 1936–1938 годах из Тбилиси посылал письмо Евгению Гегечкори в Париж, а он, Меркулов, даже редактировал это письмо, т. к. Гегечкори был у них «в разработке». Меркулов показал, что в 1946 году на имя жены Берия диппочтой пришло письмо из Парижа от Е. Гегечкори, и он вручил его лично Берия. Это, по всей видимости, было расценено как связь с лидером грузинских меньшевиков, причем как со стороны Берия, так и со стороны Меркулова. Во всяком случае, из протокола следует, что к такому выводу пришел член суда Михайлов.

Тот же Михайлов пытался разобраться и с тем, почему на одном из совещаний в 1943 году Меркулов ориентировал оперативный состав НКГБ СССР на развертывание в стране агентурно-осведомительской сети.

Меркулов разъяснил бывшему первому секретарю ЦК ВЛКСМ, что это обычная, нормальная работа в органах госбезопасности.

Конев не согласился и даже прочитал выдержку из приобщенных к делу тезисов одного из докладов Меркулова на совещании в 1943 году:

«Я сравниваю работу агентурной сети с сетью рыболова. Он десять раз закинет сеть, на одиннадцатый — поймает щуку Как делает рыболов: маленькую рыбку бросает обратно в воду, крупную забирает. И чем больше сеть и мельче клетка, тем больше улов».

От себя замечу, что Всеволод Николаевич рыбак, видимо, был слабый, коль скоро сетевую ячейку называет «клеткой» и полагает, что успешный улов возможен при ячейке мелкого размера. «Какова снасть — такова и рыба» — вот лозунг истинного рыбака. Большая ячейка — большая рыба.

Окончание допроса Меркулова вылилось, можно сказать, в перебранку между ним и Коневым.

«Председатель Конев: Подсудимый Меркулов, вы ничего не сказали о своих преступлениях, вы не искренне говорите суду.

Меркулов: Нет, я искренне даю показания суду. Безусловно, происходили ужасные вещи, эти преступления организовывал Берия, он преследовал личные цели, он боялся, что будет разоблачен, что подтверждает расправа с Кедровым. Теперь я считаю, что и расстрел 25 человек был произведен для того, чтобы включить в этот список Кедрова. Берия включил в этот список Кедрова потому, что он имел в отношении Берия компрометирующие материалы, и если бы он был освобожден, то сообщил бы о преступных действиях Берия в Центральный Комитет.