Ловушка страсти - Лонг Джулия Энн. Страница 13

Рядом с ней стоял лорд Гарри Осборн. Это его слова насмешили леди Миллисент.

Герцог знал, что Осборн – неплохой малый, и за время их прогулки его мнение не переменилось. Красивый, но не слишком тщеславный, вежливый со старшими и знатными, за ним не охотились кредиторы, однако, несмотря на все свои достоинства, он не был скучным, и единственным пятном на его репутации было устройство гонок на фаэтонах, во время которых несколько мелких лордов потеряли значительное состояние. Однако втайне Монкрифф одобрял этот поступок. Глупцов необходимо лишать денег. Он также слышал, будто бы и сам Осборн нуждается в деньгах. Будучи джентльменом, он едва ли мог заниматься каким-либо трудом. Ему нужна была богатая жена, чтобы скромный участок земли, который он унаследует, процветал.

Осборн. Это он украл свет Женевьевы Эверси. Герцог мог бы поспорить, что это именно так.

Женевьева совсем позабыла о манерах, предаваясь мрачным воспоминаниям о Гарри. Она обмахивала веером лицо, словно это движение могло заменить разговор. Таким образом она предупреждала герцога, что собирается бежать. По мере прибытия других гостей Женевьева с тоской огляделась по сторонам. Гости входили в комнату, замечали страшного герцога, широко раскрывали глаза от изумления, проходили мимо, пристально глядя на него и переговариваясь, и наконец отводили душу среди представителей своего класса (среднего), обладавших сходной с ними репутацией (почтенной). Эти движения стали почти ритмичны. Герцог кивал в ответ, улыбался, пытался выглядеть как можно более благодушным. Но у него это получалось намного хуже, чем он предполагал.

Они остановились перед картиной с изображением белой лошади. Сегодня Осборн успел уже упомянуть Каналетто. Похоже, мисс Эверси любила искусство.

Чтобы поддержать разговор, герцог заметил:

– В вашем доме столько прекрасных картин. Сегодня мы не успели об этом поговорить, но, должен признаться, искусство глубоко трогает меня.

Женевьева пристально оглядела его:

– Полагаю, вам хочется убежать.

Герцог подавил улыбку.

– Вы недооцениваете меня, мисс Эверси, – заискивающим тоном произнес он. – Например, это изображение белой лошади художника…

Черт возьми!

Герцог понятия не имел, кто написал эту картину. У него в доме тоже были изображения лошадей. В конце концов, своих любимцев надо запечатлеть на холсте.

– Это Уорд, – сухо ответила Женевьева. – Джеймс Уорд.

Но теперь герцогу удалось наконец добиться ее внимания. Возможно, она намеревалась посмеяться над его глупостью.

Герцог снова взглянул в сторону Гарри Осборна, который от души веселился в компании молодых людей. Наверное, Женевьеве, перефразируя великого Шекспира, тоже хотелось быть там и в то же время не быть. Он не заметил, чтобы Гарри был особенно предан Миллисент. Или наоборот: кажется, она наслаждалась обществом всех молодых мужчин.

А некоторые из них бросали влюбленные взгляды в сторону мисс Женевьевы Эверси.

Однако она не обращала на них внимания или же принимала их неуклюжее обожание как должное, как, например, свет люстры. Ведь он постоянно горит, в нем нет ничего особенного, как и в цветах, время от времени присылаемых ей.

– Ну конечно же. Просто я вдруг позабыл имя этого художника, поскольку восхищался вашим платьем, – просто добавил герцог, чтобы Женевьева могла от души посмеяться над его глупостью, и уголок ее губ чуть приподнялся в саркастической усмешке. – Но я сразу понял, что это именно Уорд.

Она не хмыкнула презрительно, но ее глаза недоверчиво расширились. Будь у Женевьевы не столь изысканные манеры, она бы просто закатила глаза.

– Что ж, отлично. Я сразу понял, что это высокое искусство, а не просто картинка, нарисованная, к примеру, вашей шестилетней племянницей, – добавил герцог.

За это он был вознагражден искренней, хотя и чуть вымученной улыбкой. Она исчезла столь же быстро, как и появилась.

Герцог заметил, что у Женевьевы были бледно-розовые губы. Изящные и сулящие надежды, словно еще не распустившаяся роза. Когда она улыбалась, на ее щеках появлялись ямочки.

Он попытался сохранять спокойствие. Происходящее сбивало его с толку. Ведь и на прогулке у Женевьевы были те же губы. Они не возникли вечером вместе с другим платьем.

– Вы увидели лошадь, а этого достаточно, чтобы мужчина принялся восхищаться картиной и называть ее высоким искусством. Лошадь или собака. А племянницы у меня нет пока.

Герцог использовал эту возможность, чтобы подвести разговор к интересующей его теме.

– Но возможно, она у вас скоро будет. Насколько я понимаю, ваш брат Колин вступил в брак. Женитьба – это то, чему можно только позавидовать. Надеюсь, в один прекрасный день я тоже найду себе жену.

– Он женился, – осторожно и чуть смущенно повторила Женевьева, словно сама еще не могла в это поверить и словно разговор беспокоил ее. – И мой старший брат Маркус тоже. А другой брат, Чарлз, помолвлен с вдовой полковника. С другой стороны, Йен совсем не собирается связывать себя брачными узами, как они…

Она замолчала, с таким видом глядя на герцога, словно вдруг увидела ползущую по его лицу многоножку.

– Как они?.. – подсказал он. Его челюсти были плотно сжаты, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы задать вопрос.

– Как они все говорят, – с отсутствующим видом закончила Женевьева. У нее был странный голос. Ее брови чуть заметно сдвинулись от недоумения.

– Приятно слышать, что мужчины в вашей семье счастливы в браке.

– Да? – Голос Женевьевы звучал почти резко.

Герцог почувствовал незнакомое чувство неловкости.

Он представлял, как она пристально смотрит на холст своими проницательными глазами, безжалостно выискивая на нем признаки подлинности. Точно так же она смотрела сейчас на герцога.

Пора вернуться к искусству. Очевидно, это более приятная тема для них обоих.

– Кто ваш любимый художник, мисс Эверси?

– Наверное, Тициан, – ответила она чуть неохотно, словно имя Тициана было чем-то вроде драгоценности, которую она предпочитала держать при себе. – Свет, излучаемый кожей героев его картин, несравненные красные оттенки, любовь, с которой он изображает…

Женевьева остановилась и чуть покачала головой, слабо улыбнулась и пожала плечами, словно ей было не по силам описать чудо Тициана.

И она боялась, что наскучит герцогу.

«Излучаемый свет…» Тициан не был ему особенно интересен, но его очаровала перемена, произошедшая с лицом мисс Женевьевы, когда она говорила о своем любимом художнике.

– Мисс Эверси, возможно, вам будет небезынтересно узнать, что в Фоконбридж-Холле имеется прекрасное собрание картин, ожидающих появления знатока, который отдал бы им дань восхищения и рассказал мне обо всем том замечательном, что на них изображено. И в Роузмонте тоже есть отличные работы. – Одну из них он не собирался упоминать, пока не собирался.

По большей части в Фоконбридж-Холле были портреты предков герцога, столь же знатных, с такими же глазами и носами, как у самого герцога. Там вы словно проходили по зеркальной галерее.

– Неужели? – неожиданно встревоженно переспросила Женевьева. Взгляд метнулся в сторону толпы гостей. Она мысленно продумывала, как бы побыстрее скрыться.

– Да. Многие из картин написаны итальянскими мастерами. Их приобрел мой отец. Возможно, когда-нибудь вы пожелаете увидеть…

С поразительной быстротой Женевьева протянула руку и выхватила из толпы молодую даму, как медведь выхватывает из воды форель.

– Мисс Оувершем! – воскликнула она. – Позвольте мне представить вас нашему уважаемому гостю, герцогу Фоконбриджу.

Глаза мисс Оувершем полезли на лоб от изумления. Перья, украшавшие ее прическу, затрепетали, словно у пойманной птицы.

– В этом нет необходимости… Я просто хотела…

Но Женевьева оказалась удивительно сильной для своего роста и крепко уцепилась за локоть высокой мисс Оувершем. Она не выпустила ее руки, даже когда женщина склонилась в реверансе.