Ловушка страсти - Лонг Джулия Энн. Страница 6

– Зачем ты это сделал?

– Если ты о том, зачем я забрался на дерево, чтобы встретиться с леди Абигейл, то подобный вопрос меня просто поражает! Ты же ее видел. – Колин заговорщически кивнул. – Это был настоящий вызов. И три ночи подряд мне все сходило с рук. А на четвертую ночь… – Йен обреченно замолчал, вздохнул и издал театральный стон, закрыв лицо ладонями. – Четвертая ночь могла бы стать волшебной, – прохрипел он сквозь пальцы. – Ты видел бы ее кожу, ее обнаженные плечи. Боже, Колин! Такие нежные!

Колин беспокойно шевельнулся. Он был женатым мужчиной, но совсем не мертвым.

– Но ведь она невеста проклятого герцога Фоконбриджа! Йен, ради всего святого…

Йен медленно поднял голову и подозрительно посмотрел на Калина. Его глаза расширились, когда он понял, что Колин – кто бы мог подумать! – собирается его отчитывать.

И Колин не преминул продолжить:

– Возможно, я и неуязвим, но этого нельзя сказать о тебе, Йен. Ты должен жениться и покончить со всей этой чепухой.

Если бы у Йена не ныла нога, он бы поддался искушению пнуть Колина под столом. Колин решил, будто брак – лекарство от всех бед, поскольку сам был в восторге от своей нынешней жизни. Эта теория доводила окружающих до безумия.

– Теперь тебе легко говорить о неуязвимости, Колин, – ответил Йен. – Но ты бы с удовольствием оказался на моем месте в доме Абигейл или на месте любого из нас в то утро в Лондоне, когда мы ждали известий о твоем…

«Известий о твоем повешении» – однако до сих пор ни Йен, ни Колин не могли с легкостью произнести эти слова. Оба не любили вспоминать те минуты, когда они осознали, что Эверси не так уж неуязвимы, раз с 1066 года им все сходило с рук.

Выяснилось, что все совсем наоборот. Однако им вновь повезло, правда, в тот день все они состарились на несколько лет.

Колин никогда не рассказывал своей семье, как ему в действительности удалось избежать виселицы. Скорее, он приукрашивал всю историю. На самом деле женщине, которая теперь стала его женой, заплатили, чтобы она согласилась принять его предложение по причинам, весьма далеким от благородных. Но теперь они были счастливы в браке и спокойно разводили коров и овец. А Колин не считал нужным вызывать насмешки у своих братьев, а именно это и случилось бы, узнай они, что его спасла девушка. Им по-прежнему было нелегко говорить об этом, поскольку в тот день Колин был на волосок от позорной смерти. Хотя представители их рода за долгие века не раз обвинялись в различных преступлениях, но ни один из Эверси ни разу не был пойман, кроме Колина.

– Выдайся удобный случай, ты поступил бы так же, как я, не будь ты женат, и тебе это прекрасно известно. Тот случай с графиней и шпалерной решеткой… – продолжал Йен.

Но Колин поспешно перебил его:

– Тебе не удалось спасти свою одежду, зато удалось спасти жизнь, тогда почему, черт возьми, ты все еще так расстроен? Он вызвал тебя на дуэль?

Йен раскрыл было рот, но не знал, что ответить.

Колин откинулся на спинку стула и злобно посмотрел на брата:

– Он ведь тебя вызвал, да? Боже! Теперь тебе конец. А я буду твоим секундантом.

– Где твоя вера? Этот негодяй – отличная мишень. Я вряд ли промахнусь.

Колин хмыкнул:

– Итак, ты превратил его в рогоносца, а теперь намереваешься застрелить. Никогда я так не гордился тобой. – Колин допил пиво и тщетно просил принести ему еще кружку. Полли Хоторн, дочь Неда Хоторна, все еще не простила ему женитьбу на Мэдлин Гринуэй и свои разбитые мечты, которые она, да и почти всякая представительница женского пола в Пеннироял-Грин в возрасте от двадцати до восьмидесяти, вынашивала еще с детских лет. – Йен, не мог бы ты… – в отчаянии попросил Колин.

Йен вздохнул и прищелкнул пальцами, подзывая Полли. Она бросилась к нему и одарила его радостной улыбкой, а к Колину повернулась спиной.

– Одно темное и одно светлое, Полли, милочка.

Улыбка девушки стала шире, на щеках появились заметные ямочки.

– Конечно, мистер Эверси.

И она убежала.

– По правде говоря, Колин, и я скажу это лишь тебе, поскольку ты всю жизнь провел, преследуя не тех женщин…

– Прекрасных женщин, – поспешно вставил Колин.

– Уверен, в то время они именно такими казались, – пошутил Йен. – Но все они были очень опасными. Как можно было болтаться на шпалерной решетке за окном графини Мэлмси…

– К чему этот разговор? – мрачно перебил Колин.

– Понимаешь, несмотря на мой поступок, конечно же, я постараюсь убить его. Я не стану просто стоять и ждать, пока герцог меня застрелит, чтобы показать, какой я благородный. Однако подумай вот о чем: а что, если я оказал ему услугу? Я не скажу об этом ни одной живой душе, кроме тебя, но леди Абигейл Бизли вовсе и не леди. Боже мой, она такая же разнузданная, как мы с тобой, и знает парочку вещей, которым ее вряд ли могла научить гувернантка. Что я мог бы узнать в четвертую ночь… – Йен покачал головой. – Во всяком случае, ты бы подумал, что любая женщина в здравом уме должна была бы хранить верность герцогу. Его репутация ни для кого не секрет. Хорошо, что он теперь знает о ее неверности, не так ли?

– Да, уверен, ты поступил совершенно бескорыстно. Ты заслуживаешь медали. И когда-нибудь вы с Монкриффом от души посмеетесь над этим, встретившись в клубе «Уайтс», если прежде не убьете друг друга.

Йен застыл. Ему и в голову не приходило, что он может увидеться с герцогом в городе, а уж встреча в клубе «Уайтс» более чем возможна. Однако он тут же почувствовал себя бодрее, словно мог пережить унижение от этой нежданной встречи.

– Я слышал, они расторгли помолвку. «По обоюдному согласию обеих сторон», – добавил Колин. – А она покинула страну.

Йен не сомневался, что на это ее вынудил герцог.

– И где же это такие, как ты, узнают подобные сплетни?

– От Адама. Кто-то в деревне ему рассказал, поскольку слухи уже просочились из Лондона. Женщины рассказывают ему все.

По тону Колина было понятно, почему он считает это обстоятельство большим преимуществом и в то же время ужасным проклятием. Адам Силвейн был их двоюродным братом с материнской стороны, и Эверси сделали его викарием в маленькой церквушке в Пеннироял-Грин, которая по воскресеньям была особенно переполнена благодаря обаянию Адама.

Полли Хоторн протиснулась сквозь толпу и поставила обе кружки с пивом перед Йеном. На Колина она не обратила ни малейшего внимания и удалилась, гордо взмахнув длинной черной косой и позвякивая зажатыми в кулаке монетами.

Йен ухмыльнулся. Он немного пришел в себя, несмотря на свою ободранную голень, стертые в кровь ноги и руки и оставшуюся ему на память проклятую занозу в большом пальце, который из-за этого едва сгибался – истинная кара.

– И потом, герцог не вызывал меня на дуэль. Он просто заставил меня вылезти в окно.

Колин медленно откинулся на спинку стула и задумчиво сжал губы, после чего принялся барабанить пальцами по пивной кружке. Молчание затянулось.

– Что? – раздраженно произнес Йен.

– Вот это-то меня и тревожит. Говорят, герцог так жесток и у него такое черное сердце, что от него отскакивают даже мушкетные пули. И он всегда мстит своим обидчикам.

– Слухи и домыслы – всего лишь вздор. – После первого глотка темного пива от сплетен было легко отмахнуться. В пивной кружке всегда заключена смелость.

– Если он не вызвал тебя на дуэль, то что он сказал?

Йен не знал, стоит ли говорить об этом вслух.

– Что-то о наказании, соответствующем преступлению, – наконец признался он.

Колин помолчал.

– Господи, – наконец мрачно произнес он.

У Йена не было времени ответить. В двери паба протиснулись Женевьева с Оливией, впустив струю осеннего воздуха, и поскольку они не принялись тут же снимать плащи и перчатки – в помещении было очень тепло, – Йен решил, что они пришли звать его домой, чтобы приветствовать гостей. Эверси устраивали осенний праздник. Еще одно вполне будничное событие.

Йен качнул головой в сторону девушек и поднес палец к губам, однако делать это было совсем не обязательно. Было решено, что больше никто в семье не узнает о его подвиге.