Босс на блюдечке (СИ) - Лина Луисаф. Страница 33

Да, пора взглянуть правде в лицо: я люблю Демьяна. Влюбилась в него совершенно для себя незаметно, но неотвратимо. Когда это произошло? Когда я впервые его увидела? Когда он на руках унес меня с крыши? Когда одел на меня наушники в самолете или когда, не спрашивая, накинул на мои плечи свой пиджак? Не все ли, впрочем, равно? Факт остается фактом — я испытываю к нему чувства, которые испытывать не должна, и дело даже не в том, что он мой босс, а в том, что он — человек, который будет идеальным вариантом для моей сестры, человек, которому она уже отдала свое сердце, и оттого я чувствую себя предательницей вдвойне.

Я засыпаю в слезах, а когда просыпаюсь, за окном уже брезжит рассвет. Платье смялось окончательно и бесповоротно, и я грустно улыбаюсь: сейчас оно символизирует мою жизнь. Я снимаю его, бережно складываю и убираю в старенький шкаф вместе с драгоценностями. У Левкоя нет сменной женской одежды, поэтому я подбираю его самую маленькую футболку, которая, впрочем, доходит мне почти до колен и выглядит на мне как туника, и после тщетных поисков каких-нибудь брюк остаюсь в одной футболке. Здесь мне некого стесняться. Аппетита нет, но я заставляю себя приготовить гречневую кашу с консервами и впихиваю в себя пару ложек, а потом, чувствуя смертельную усталость и какую-то вялость, ложусь на диван, накрываюсь пледом и закрываю глаза.

Следующие несколько дней я пребываю в какой-то сонной апатии. Один раз заезжает Левкой и привозит продукты. Он окидывает меня внимательным взглядом, качает головой, но ничего не говорит. Я тоже не спешу раскрывать перед ним душу, поэтому он молча выходит из домика и уезжает.

Дни тянутся однообразно: серое утро, унылый завтрак, после я заворачиваюсь в плед и либо ложусь спать, либо устраиваюсь в кресле, глядя на то, как за окном догорает день. Когда тишину неожиданно прорезает рев двигателя, я неохотно отрываюсь от изучения деревьев: Левкой заезжал буквально пару дней назад, и сегодня я его вовсе не ожидала.

Однако неожиданным гостем оказался не Левкой. Когда дверь открывается, и я вяло встаю с кресла, в зал неожиданно заходит… Демьян.

Несколько минут я потрясенно на него смотрю, решив, что окончательно сошла с ума. Я даже потираю глаза, но видение никуда не исчезает, и до меня медленно но верно доходит тот факт, что он действительно приехал сюда.

— Привет, — хрипло говорит Демьян, делая шаг вперед.

— Привет, — выдыхаю я в ответ, и затем, сообразив, что на мне все та же футболка, которую я не меняла с самого приезда сюда, я вспыхиваю и моментально оборачиваюсь пледом. В голову тут же лезут воспоминания: пентхаус, неожиданный ночной инцидент с Адамом, и я в футболке и с голыми ногами. — Что ты здесь делаешь?

— Приехал за тобой, — отвечает он.

— В… в каком смысле?

— В прямом. Я приехал тебя забрать, чтобы увезти в фамильный особняк Незваных, и, — он неловко хмыкает, — жить с тобой долго и счастливо. Если ты, конечно, позволишь.

Я чувствую, как у меня начинает кружиться голова.

— Я ничего не понимаю… Разве ты… не зол на меня? За то, что я сделала?

— Откровенно говоря, мне плевать. Я думал, что буду зол: за то, что скрывала свое прошлое, за то, что несмотря на свое обещание играть честно, ты прямо под моим носом плела свои интриги, но… Понял, что я не могу на тебя злиться.

— Почему нет?

— Потому что я тебя люблю.

Мое сердце рвется из груди. Я отшатываюсь и делаю несколько неуверенных шагов назад. Демьян моментально оказывается рядом и помогает мне сесть. Не свожу с него удивленного взгляда.

— Что ты… только что сказал?

— Что люблю тебя, — повторяет он, — что ты засела в моем сердце, что я не могу думать ни о чем ином, кроме как о том, что хочу провести с тобой остаток своей жизни: обнимать тебя, целовать, любоваться рассветами и закатами, заниматься любовью, завести с тобой детей — и если бы ты не сбежала тогда с благотворительного вечера, ты бы узнала об этом гораздо раньше.

Я закрываю лицо руками.

— Нет-нет-нет, это неправильно…

— Я не настаиваю на том, чтобы ты приняла мои чувства прямо сейчас, — мягко говорит Демьян, — я понимаю, что не могу требовать от тебя, чтобы ты полюбила меня по приказу, — как бы мне того ни хотелось, — но мы ведь можем попробовать, верно?

— Но как же Эмилия?

— А что Эмилия? — не понимает Демьян.

Я встаю и отхожу от него на несколько шагов, чтобы держать между нами дистанцию, которая поможет мне сохранить трезвость рассудка и не опьянеть от его слов.

— Ведь тебе нравится Эмилия!

На лице моего босса появляется обескураженное выражение:

— С чего ты это взяла?

— Но как же… — я лихорадочно перечисляю факты, — у вас много общих детских воспоминаний, много схожих интересов, вы идеально друг друга дополняете, и вам нравится проводить время в обществе друг друга!

Демьян хмурится.

— Эмилия… — я хватаюсь за спасительную мысль, — ты влюблен в Эмилию, а она влюблена в тебя!

— Таааак, — тянет Демьян, — только не говори, что все те, якобы, твои внезапные отъезды и срочные проверки, когда вместо себя ты отправляла ко мне сестру, были связаны с этой нелепой мыслью, будто мы с Эмилией друг в друга влюблены?

Я открываю рот — и закрываю его обратно. Демьян понимает все верно.

— Господи! — восклицает он. — Ты пыталась нас свести!

Я опускаю глаза и принимаюсь оправдываться:

— Я думала, вы друг другу нравитесь… Ты взял ее на работу, а она каждый раз краснела при виде тебя…

— Я взял ее на работу, потому что меня об этом попросила ты, а краснела она при виде Адама!

Господи, только не это…

— Тот случай в лифте, — припоминает Демьян и на его лице появляется догадка, — ты заперла меня в нем не потому, что пыталась что-то провернуть… вернее, пыталась, но совсем не то, о чем подумал Адам, ведь так? Ты просто заперла меня в нем с Эмилией, чтобы мы… что?

— Остались наедине, — упавшим голосом признаюсь я, — и поняли, что вы друг другу нравитесь…

Демьян с шумом выдыхает воздух.

— Так, давай-ка с самого начала, — говорит он, — с истории маленькой девочки Ксении. Только в этот раз я желаю слышать правду.

И я покоряюсь. Я рассказываю ему, как познакомилась с Левкоем — двое отверженных детей родителей-алкоголиков, вынужденные самостоятельно добывать себе пропитание — пусть и нечестным путем. Рассказываю, как мои родители отупели от водки настолько, что не придумали ничего лучше, как стащить с территории загородного дома Бурковых садовые качели, чтобы сдать их и пропить полученные деньги. Рассказываю, как трепеща от страха, я пошла к Геннадию Евгеньевичу и попросила его не заявлять на них в милицию, потому что им не хватило ума сделать свое черное дело ночью, и вся деревня могла видеть, как мои мать с отцом тащили, покачиваясь на нетвердо стоящих ногах, эти гребаные качели. Рассказываю, как Геннадий Евгеньевич, выслушав мою просьбу, посмотрел на меня поверх своих очков и внезапно предложил остаться у них на обед. Уже тогда он видел, как твердо я стою на земле, в отличие от стеснительной, часто болеющей и неприспособленной к этому миру Эмилии, с которой он познакомил меня позже. Как предложил мне сделку, от которой я не смогла отказаться: я становлюсь лучшей наперсницей его дочери, взамен он делает все, чтобы устроить мою дальнейшую жизнь и вытащить из нищеты. Как отправил меня в школу, нанимал репетиторов, кормил и поил в своем доме. Как применил все свои связи, чтобы подправить мое биографию и придумать новую, чтобы мне было легче устроиться в жизни после. Как со временем я прикипела и к нему, и к Эмилии, видя в ней уже не просто дочь своего благодетеля, но названую сестру. Как обещала заботиться о ней, не давая ее никому в обиду, и сдержала свое слово. Как тяжело нам было после смерти Буркова вдвоем против целого мира, как помогали его связи даже после его смерти.

— У него была удивительная способность, — тихо говорю я, — находить подходящих людей. Видеть, чем они могут быть ему полезны в будущем. Он как бы вкладывал в нас на начальном этапе, а потом пожинал плоды. К примеру, тот же Звягинцев. Официальная версия — Геннадий Евгеньевич когда-то помог ему открыть дело и нашел первых клиентов, но мне кажется, что Звягинцев был замешан в каких-то не совсем легальных делишках, и Геннадий Евгеньевич решил этим воспользоваться.