Парадоксы гениев (СИ) - Казиник Михаил Семенович. Страница 31

Еще один момент. Когда мы говорим: «Бог в небе, и он все видит», мы уже с детства говорим ребенку: «Ты раб Божий, и он за тобой следит».

Все, считайте, что вы ребенка уже погубили, он никогда не будет ни большим ученым, ни мыслителем, ни юмористом, ни человеком с легким мышлением, потому что за ним все время следят, и он это узнал в детстве. Вот с этим ощущением жить нельзя, потому что Бог становится надсмотрщиком.

Как такое можно говорить детям? Еще и в школах? Это же воспитание паранойи. А потом такой человек вырастает, и он привык перекладывать ответственность на других, потому что он понимает, что сам ничего не решает. Где пенсии? А пенсии кто-то украл. Где дороги? А асфальт сломали какие-то плохие люди.

Да, спрашиваю. Они говорят: «В небе». А небо где? А небо — оно в нас. Мы на 90 процентов наполнены небом, мы только подошвами прикованы к земле. Наши подошвы — это всего лишь маленькие магнитики величиной с 35–39-й размер обуви. Мы сами и есть небожители.

Мы всегда знали про Бога. Мы его называли совестью, душой, гармонией, красотой. Вот наш Бог, и он внутри нас. Никто за нами не следит. Мы сами следим за собой.

Сейчас массмедиа и школы делают все, чтобы уничтожить вечную идею искусства. Мы привыкли, что «Сказка о рыбаке и рыбке» — это сказка о жадной старухе. Нет, жадная старуха — это 17-й план, это роль-эпизод.

Когда я выступал в Совете Федерации, я говорил, что по-настоящему это сказка, во-первых, о любви старика. Помните, как она начинается: «Жил старик со своей старухой».

И во-вторых — это то, чего я не говорил в Совете Федерации, — это сказка о свободе. Когда рыбка говорит: «Дорогой за себя дам выкуп», помните, что говорит старик? Он отвечает: «Ничего мне от тебя, рыбка, не надо, ступай себе в синее море и гуляй…» Это же пушкинская формула свободы, понимаете. Пушкин говорит языком старика, свобода не требует никакого выкупа. Свобода — это дар. Если она не дар, она не свобода.

Когда мы не понимаем тайны текстов, то знания превращаются в антизнания.

Достоевский, как всякий пророк, предупреждал нас. Кто такой замечательный и чудеснейший Родион Романович Раскольников?

Он коммунист-фашист. Чтобы это понять, нужно просто ответить на два вопроса. Первый: «Кто такой коммунист?» Это тот, кто хочет отобрать деньги у богатых, а награбленное раздать всем. «А кто такой фашист?» Это тот, кто имеет право на убийство и преступление через кровь, потому что он сверхчеловек.

Все это и есть про Раскольникова. Смотрите, как Достоевский готовит человечество, чтобы оно сумело распознать заранее и коммуниста, и фашиста.

На мой взгляд, Невзоров — гениальный робот. Невзоров обладает колоссальной риторикой, и это тот случай, когда риторика оторвана от нравственности. Я его с большим удовольствием порой слушаю, и мне нравятся его риторические ходы, обороты и системы доказательности. Но там нет ни любви, ни нравственности, ни тепла.

Ну а еще смотрите, кто ближайший друг Невзорова? Сергей Шнуров. А еще он дружит с министром культуры Владимиром Мединским. Как он может с ними обоими дружить, если отрицает культуру?

Я смотрел батл Оксимирона и Гнойного. Мне нравится, что Оксимирон вносит в рэп-батлы элемент интеллигентности. Батлы хороши тем, что они учат молодежь ругать друг друга, не прикасаясь друг к другу. Без поножовщины, без драки. Батлы — это какая-никакая, но риторика.

Когда Оксимирон прочитал стихотворение Гумилева, он тут же проиграл Славе КПСС. Уровень молодежи, как бы то ни было, очень низок. Стихами Гумилева Оксимирон показал, что он не их кореш, и они тут же почувствовали отчуждение. И все, он проиграл.

Еще заметьте, Слава КПСС использовал много мата. А когда у Оксимирона спросили, почему он не пользовался матом в этом рэп-батле, он сказал: «Слава КПСС еще не дорос до мата». Это очень хитрая мысль. До мата в поэтическом смысле он еще не дорос. Хотя я против мата.

Вы же знаете результат исследования японского ученого Масару Эмото, который выяснил, что молекулярный состав воды реагирует на наши слова. А мы же состоим из воды, правда? Вода в нас все чувствует.

Если мы даем, например, воде или друг другу музыку Моцарта, то молекулы воды превращаются в цветочки. Если мы даем нашей воде группу «Ленинград», то там появляются комья грязи.

Я люблю говорить: «Пожалуйста, любите воду друг в друге, не заставляйте ее сворачиваться в молекулы грязи и мерзости».

Мои «Школы будущего» будут построены по другим принципам: там все обнимаются друг с другом — учителя, дети. Вот эти обнимашечки — это совсем другой посыл, это обмен энергиями. И когда вы обнимаетесь с учителем математики, который вам сейчас будет рассказывать что-то, вы совершенно по-другому слушаете.

Я думаю, что великого писателя можно наказать хуже, чем ссылкой или расстрелом. Например, издавать его тиражом две тысячи экземпляров. И тогда становится совершенно ясно, что он великий. Что такое две тысячи? Это население одного большого девятиэтажного дома. Значит, его прочтет один дом на всю Россию. Вы знаете, каким тиражом издали первые главы пушкинского романа «Евгений Онегин»?

Да, 600. И Пушкин даже обрадовался, что аж 600 экземпляров. И это Пушкин — наше все. Он обрадовался и говорит Смирдину: «Давай издадим в три раза больше, 1800, все раскупят, клянусь». Не раскупили. 1200 продали.

Страшный вопрос и страшное изменение. Я когда-то верил в то, что можно огромное количество людей привести к искусству. Сегодня… В результате появления интернета я понял, что расслоение общества настолько велико… Мне привести бы к искусству один процент населения.

Обязательно должны прийти врачи и учителя. Причем учителя эстетики, истории искусства, живописи, музыки. Еще я с удовольствием жду математиков, физиков, программистов, потому что моя мечта в конечном итоге — научить всех учителей математики решать задачи по гармонии.