Бродяги Дхармы - Керуак Джек. Страница 12

Теперь мы почти не говорили. Мускулы ног устали. Часа три мы преодолевали эту длинную-длинную долину. Тем временем вечерело, свет стал янтарным, и зловещие тени упали на долину сухих камней, но это не пугало, а вновь вызывало давешнее бессмертное чувство. Все «утки» были сложены так, чтобы их легко было заметить: встанешь на булыжник, посмотришь перед собой и сразу видишь «утку» (как правило, два плоских камня один на другом, а иногда еще сверху один круглый, для красоты), указывающую общее направление. «Утки» были сложены нашими предшественниками, чтобы не плутать лишнюю пару миль по огромной долине. И все время нас сопровождал тот же гремящий ручей, правда, теперь поуже и поспокойнее, и видно было, как он, чернея на сером каменном фоне, сбегал с утеса в миле от нас.

Прыгать с камня на камень, не падая, причем с тяжелой ношей – легче, чем кажется: когда войдешь в ритм танца, упасть практически невозможно. Порой я оглядывался на дальние горизонты гор и удивлялся, насколько мы высоко забрались. Наш чудесный оазис в конце тропы был словно маленькая долина в Арденнском лесу. Подъем становился круче, солнце багровело, вскоре то тут, то там я стал замечать в тени под камнями островки снега.

Наконец утес навис над нами; я увидел, как Джефи скинул рюкзак, и затанцевал к нему.

– Ну вот, тут мы бросим вещи и заберемся на несколько сотен футов на утес, где, как ты увидишь, более полого, и найдем эту стоянку. Хочешь, посиди тут, отдохни, дурака своего поваляй, а я пока прогуляюсь, я люблю один бродить.

О'кей. Я сел, переменил мокрые носки и пропотевшую насквозь фуфайку, скрестил ноги и полчаса сидел, отдыхал, насвистывал – приятнейшее занятие, – пока не вернулся Джефи с сообщением, что стоянка нашлась. Я-то думал, это в двух шагах, а пришлось еще почти целый час скакать по каменистому склону, кое-где карабкаться, а выбравшись на более или менее ровное плато, поросшее травой, идти еще ярдов двести до огромного серого валуна, возвышавшегося среди сосен. Изумительной была здесь земля: тающие островки снега в траве, клокочущие ручьи, молчаливые громады скал с обеих сторон, ветер, запах вереска. Мы переправились через ручеек, не глубже горсти, с жемчужно-чистой прозрачной водой, и оказались возле валуна, где валялись старые обугленные бревна.

– А Маттерхорн где?

– Отсюда не видно, но, – он указал на простирающееся вдаль плато и уходящее вправо ущелье, заваленное осыпью, – вон по той лощине, еще пару миль вверх, и окажемся у подножья.

– Ого, ни фига себе, это ж еще целый день!

– Но не со мной, Смит.

– Не волнуйся, Райдерушка, со мной тоже не пропадешь.

– О'кей, Смитушка, а теперь давай-ка расслабимся и станем радоваться, приготовим ужин какой-никакой и подождем старичка Морлушку.

Мы распаковали рюкзаки и всласть покурили. Горы уже приобрели розоватый оттенок, все эти камни, тяжкие глыбы, запорошенные пылью безначального времени. Вообще-то я ощущал некоторый страх перед этими зубчатыми чудищами, обступившими нас и нависшими над головой.

– Молчаливые какие, – сказал я.

– Да, дружище, знаешь, для меня гора – это Будда. Подумай, какое терпение, сотни, тысячи лет сидеть тут в полнейшем молчании и как бы молиться в тиши за всех живых существ, и ждать, когда ж мы наконец прекратим суетиться, – Джефи достал пакетик чая, китайского, сыпанул в жестяной чайничек, попутно разводя костер, для начала маленький – солнце еще светило на нас, – укрепил в камнях длинную палку, подвесил котелок, вскоре вода закипела, чай был заварен, и мы стали пить его из жестяных кружек. Я сам набирал воду из источника, холодную и чистую, как снег, как хрустальные веки вечных небес. Никогда в жизни не пил я такого чистого и свежего чая, его хотелось пить еще и еще, он превосходно утолял жажду и растекался теплом по телу.

– Теперь понимаешь, почему на Востоке так любят чай, – сказал Джефи. – Помнишь, я рассказывал про эту книгу: первый глоток – радость, второй – счастье, третий – спокойствие, четвертый – безумие, пятый – экстаз.

– Вот именно, старина.

Глыба, под которой мы угнездились, воистину была чудом природы. Тридцать футов в вышину и тридцать в основании, почти правильный квадрат; искривленные деревья, перегибаясь, заглядывали к нам под навес. От основания камень выдавался вперед, образуя пещеру, так что в случае дождя мы были бы частично защищены.

– Как же она тут очутилась-то, эта хреновина?

– Наверное, осталась от отступающего ледника. Видишь вон там снежное поле?

– Ага.

– Вот как раз тоже остатки ледника. А может, скатилась с каких-нибудь невероятных неведомых доисторических гор, а может, грохнулась сюда, когда весь этот фигов хребет вылезал из земли, во время смещения пластов Юрского периода. Тут тебе, Рэй, не кафешка в Беркли. Тут начало мира и его конец. Видишь, как смотрят на нас эти молчаливые Будды.

– А ты ходишь сюда в одиночку…

– Неделями, как Джон Мьюир, гуляю, карабкаюсь по скалам, иду, например, вдоль кварцитовой жилы, собираю цветы, чтобы украсить стоянку, или просто хожу голышом, пою, веселюсь, готовлю ужин.

– Слушай, Джефи, я должен тебе сказать, ты самый счастливый чувак на свете, и самый классный, ей-Богу. Как я рад узнавать все это. Мне здесь хочется, знаешь, молиться; кстати, есть у меня одна молитва, знаешь, какая?

– Какая?

– Сижу и говорю, перебирая всех друзей, родных и врагов, одного за другим, без злобы и пристрастия, говорю: «Джефи Райдер, равно пуст, равно достоин любви, равно будущий Будда», потом, допустим: «Дэвид О.Селзник, равно пуст, равно достоин любви, равно будущий Будда», на самом деле я, конечно, не говорю «Дэвид О.Селзник», только о людях, которых я знаю, потому что когда говоришь: «равно будущий Будда», хочется представлять себе их глаза, вот Морли, например, голубые глаза за очками, думаешь: «равно будущий Будда» – и представляешь себе эти глаза, и действительно вдруг видишь в них это тайное истинное спокойствие, и понимаешь, что он действительно будущий Будда. Потом думаешь о глазах врага своего какого-нибудь.

– Слушай, как здорово, – Джефи вынул блокнот и записал эту молитву, восхищенно качая головой. – На самом деле очень здорово. Научу этой молитве монахов в Японии. Рэй, с тобой все в полном порядке, единственная беда, что ты не научился еще выбираться в такие места, как, например, вот это, а позволяешь миру жрать себя с говном, потому и раздражен… хотя сравнения, безусловно, одиозны, но мы сейчас говорим правильные вещи.

Он достал дробленую пшеницу-булгур и пару пакетов сушеных овощей и высыпал все это в котелок, чтобы сварить, когда стемнеет. Мы стали прислушиваться – не аукает ли Морли, но ничего не услышали. Начали беспокоиться за него.

– Вот ведь черт, вдруг он оступился на камнях и сломал ногу, а рядом никого, помочь некому. Опасное дело. Я-то хожу один, конечно, но я же умею, я вообще горный козел.

– А есть хочется.

– Да и мне хочется, черт, скорей бы он подходил. Давай погуляем, поедим снежку, попьем воды, подождем.

Так мы и сделали, попутно исследовав верхнюю часть плоского плато, и вернулись обратно. К этому времени солнце скрылось за западной стеной нашей долины; потемнело, порозовело, похолодало, пурпур тронул вершины.

Небо было глубоким. Появились даже первые бледные звезды. И тут мы услыхали дальнее: «Йоделэйхи-и!» Джефи вскочил на камень и трижды аукнул. Донесся ответный йодль.

– Далеко он?

– Ох, судя по звуку, он даже еще не дошел до долины камней. Этой ночью не доберется.

– Что будем делать?

– Давай залезем на скалу, часок посидим, покричим ему. Захватим орехов с изюмом, пожуем пока, подождем. Может, он ближе, чем я думаю.

Мы поднялись на выступ, откуда открывался вид на всю долину, Джефи сел в полный «лотос» на камень, достал четки-амулет и начал молиться. То есть просто держал четки в руках, причем большие пальцы соприкасались, и смотрел прямо перед собой, совершенно неподвижный. Я постарался усесться как можно правильнее на другом камне, и оба мы молча медитировали. Только я с закрытыми глазами. Густой гул тишины. Шум ручья, его хлопотливая речь не долетали досюда сквозь камень. Мы слышали еще несколько меланхолических йодлей и отвечали, но, кажется, с каждым разом крик удалялся. Когда я открыл глаза, розовость сменилась пурпуром. Замерцали звезды.