Сердце Хейла (СИ) - "Lieber spitz". Страница 8

Питер, удерживая выворачивающегося из рук скандалиста, почти ломал ему пальцы.

Он слушал его с негодованием – кто это бесится, он? Питер Хейл? Как же.

И злясь на своего умненького зверёныша, одновременно пытался не улыбаться: поток откровений мальчишки был... приятен.

А уж он-то не останавливался:

- У нас были правила – никаких отношений! Ты ебался, с кем хотел! И я мог трахаться с кем угодно! Хоть с этим парнем с улицы Тремонт, хоть с другим! Ему приспичило встретиться сегодня, тебе тоже. И я сделал свой выбор. Ты должен радоваться – я выбрал тебя!!! Это тебе понятно? Я же пришел... к тебе... – мальчишка запнулся и замолчал, обрывая признание.

Стало ясно – он вот-вот догадается о неприглядной причине их демарша в лофт Дерека.

И он догадался, умный чертёнок.

Он отступил на шаг назад, толкнувшись в стенку лифта лопатками, хотя бежать было уже некуда.

И дрогнувшим голосом сказал:

- Ты думал, я выберу его, да? Скажи, Питер. Ты думал, что я выберу Дерека и тебе нужно было, чтобы я его выбрал. Тогда ты бы смог послать меня на хуй совершенно свободно, так?

Питер молчал, вслушиваясь, как удивительно чуждо для его ушей прозвучало знакомое имя. Потом раздался скрежет металла и кабина качнулась – они прибыли наверх.

- Я мог послать тебя на хуй совершенно свободно в любой момент, солнышко, – спокойно и холодно проговорил Питер, обнажая себя неприглядного и бессердечного.

- Так что же до сих пор не послал? Почему так и не смог сказать мне этого прямо? – справедливо заметил все еще вжатый в угол кабины мальчишка, неожиданно по-взрослому ухватив самую суть. Ту, что касалась прежде всего Питера и его. Не думая о Дереке, не вспоминая даже.

- Потому что это не главное, – размыто и нехотя ответил на вопрос Хейл, не зная, как объяснить: дело было не в том, что он боялся показаться трусом. Что не смог в лицо сказать о своем равнодушии. У Питера не было до этого дня нужды говорить это. Зачем обсуждать то, что тебя не трогает? Есть мальчик, нет мальчика – разница отсутствует. Просто сейчас пришло время и необходимость мальчика этого отдать. И если стало отчего-то неуютно на душе от этой сделки, в этом Питер признался бы себе в последнюю очередь. Он вообще не хотел быть главным героем истории, отдав эту роль несчастливому в любви племяннику, который несчастья своего понимать никак не хотел или же понимал, но все-таки жаждал убиться о правду как можно красивее. Поди, объясни слепому щенку-малолетке то, что глупый влюбленный и такой же слепой Дерек подохнет нахрен, если не избавится от некоторых своих иллюзий известным способом – через классическое признание.

- Дай шанс Дереку, дурачок, может, и сам передумаешь, – чуть свысока и одновременно просяще произнес Питер и понял тут же, какую очередную ошибку совершил.

- Да кто он такой вообще? Что ты за него просишь? Что ради него распоряжаешься мной, как... как... Мне он не нужен, Питер! – умоляюще прошептал мальчишка. – Мне ты нужен!

- Не нужен, – оборвал его Хейл жестко. Приказал: – Внутрь пошли, пока он не пришел.

Тактика насилия с шестнадцатилетками не работает. Питер ошибся в третий раз. И, зверея от своих же промахов, подключил реальную мышечную силу.

- Я никуда не пойду, – упирался малолетка, отбиваясь от сильных рук. – Сам иди и объясняй своему... не-знаю-кому, отчего его хороший трах ушел на сторону!

Питер узнал стиль устного изложения – свой стиль. Аж захотелось разбить собственную голову о стену.

- Нет, ты пойдешь туда, пиздёныш! – орал он некрасиво. – Ты прямо сейчас войдешь в этот лофт, где трахался все это время не со мной и дождешься Дерека. Ты выслушаешь его, ты дашь ему возможность сказать тебе о своей, блять, любви!!! А после сможешь начать объяснять ему, какой ты на самом деле паршивец!!!

Он тащил мальчишку за шиворот, а тот плакал. Нет, он сначала вырывался, что-то орал в ответ... Но потом все потонуло в каких-то совершенно детских слезах и оправданиях.

- Не надо, Питер, прошу тебя, не заставляй меня, я не хочу, ты должен меня выслушать!!! То, что с ним было, это... я все тебе объясню! Я сам не знал, зачем – просто трахался!

Под вопли и слезы Питер дотащил крикуна до двери и сильной рукой отодвинул её вправо, толкая жертву внутрь, в пространство изменившегося до неузнаваемости лофта, и крик, который до сих пор бился в тесном коридоре задушенными фразами, обрел наконец силу, стократно усилившимся эхом ударившись о высокий потолок бывшего промышленного помещения.

- ...он для меня – никто!!! И это всё, что он хотел сказать мне сегодня или когда там – это ничего для меня не значит!!! Понимаешь???

Дерек стоял ровно посередине большого холла. Нарядный и торжественный. Такой, каким и представлял его Питер. На часах было шестнадцать сорок девять. Его не должно было здесь быть, но он был.

Были свечи, свежесрезанные красные цветы и маленькие, красного же цвета светильники, родом, наверно из Китая, смешно не вписывающиеся в остальной итальянский лоск.

Был ужин в тарелках, накрытых серебряными пузатыми крышками, и вдалеке в полутьме виднелось пятно огромной кровати, застеленной белым – к черту черное!

Мальчишка с глупым и растерянным лицом обозревал лофт, а Дерек, рассмотрев, наконец, каким-то незнакомым Питеру полуслепым взглядом – кто привел его за руку, спросил нелепое:

- Что... это?

- Это? – Питер хотел бы усмехнуться иронично, как раньше, но не вышло. И он просто продолжил говорить правду: – Это твой... мой... Чёрт. Наш мальчик, Дер. С той самой родинкой на жопе.

Стайлз наклонил голову, как молодой бычок, который мало что соображает, но все же готовый кинуться на любую красную тряпку перед своим носом. Дерек все так же молча и подслеповато щурился на них. И Питер понял, что – однозначно – он ничего уже не спасёт.

После развязки, наступившей в классической театральной тишине, разлитой словно расплавленный свинец в помещении, стало слышно, как тяжело бьется сердце Дерека.

Оно не остановилось, как испуганно предположил было Питер, вспоминая, что у неопытных юных мальчиков этот орган раним и полон анатомических несовершенств. Он вдруг понял, какой Дерек на самом деле еще мальчишка. Красивый, до сих пор нетронутый жизненными трагедиями и жутко беспомощный в своей первой настоящей влюбленности.

Только что уничтоженный очевидным фиаско до смерти.

====== Часть 4 ======

Никогда не устраивай ничью личную жизнь – ты вляпаешься.

Питер знал эту железную истину давно, как и то, что в любви равноправия не бывает. Он всегда считал, что лучший вариант, когда не ты, а когда – тебя, исключая секс, конечно же.

Он снова ошибся, удивившись тому, как часто с ним стало это случаться.

Развязка истории вышла некрасивой.

Дерек держал лицо, умница. После минутного замешательства он медленно перевел взгляд на руку Питера, которая все еще впивалась в худосочное плечо их общего любовника все объясняющим жестом, и задал простой вопрос.

- Объясни мне, какого черта здесь делаешь ты?

Мальчишка под пальцами старшего Хейла дернул плечом, требуя свободы, и Питер руку скинул. А Дерек через немыслимо долгий момент осознания вдруг опомнился. До него, наконец-то, дошло.

- Ты... Подожди, Питер, – он обращался к нему, но смотрел на мальчишку. Долго смотрел, рассматривая, словно незнакомца. – Ты хочешь сказать, что тоже с ним... встречался?

Надо было сказать – трахался, но Дерек не смог говорить прямо. Противно было: от правды, вылезшей наружу как-то криво и в самый неподходящий момент. От незнакомого, злого лица любимого мальчика. И от того, как обнажилась перед Дереком истинная причина равнодушия и нелюбви Стайлза Стилински – он не впускал его в сердце не потому, что не был влюблён, а потому, что сердце это было занято.

Но Дерек пока держался. Питер видел, как трудно и тяжело держался двадцатишестилетний мальчик Дерек Хейл, только что потерявший свою любовь.

На заднем плане их импровизированной сцены, где разворачивался последний акт трагедии, все так же холодной сталью блестели приборы, расставленные в классическом порядке на столе. Белело пятно огромной кровати. Душно и пряно пахли красные цветы, отсвечивая на лица героев багряными всполохами. И в этой атмосфере сорванного свидания Дерек изо всех сил делал вид, что он не ранен, он не убит отвратительной правдой.