Тайная дочь - Сомайя Гоуда Шилпи. Страница 17

— Эти серебряные анклеты называются джан-джари, бети. По местному обычаю такие носят все маленькие девочки. Некоторые говорят, что это для того, чтобы всегда слышать, где находится ребенок.

Сарла смеется.

— Как только вы сообщили, что прилетаете за Ашей, мы заказали их у ювелира.

— Они прекрасны.

Сомер перекладывает Ашу на колени Кришнану, чтобы надеть одну из цепочек на ножку дочери.

— Вот так… Вы только посмотрите!

Она вытягивает ножки Аши, взяв в каждую руку по маленькой пяточке. Сверкающий замысловатый анклет на левой лодыжке резко контрастировал с простым серебряным браслетом на правой.

— Может, снять этот? — спрашивает она, показывая на скромную цепочку. — Не хочу, чтобы они запутались.

— Как хочешь, дорогая. Тебе решать.

Сарла наклоняется вперед, обеими руками протягивая Сомер второй сверток.

— А это для тебя, моя дорогая.

На лице Сомер мелькает удивление, но его тут же сменяет улыбка.

— О, спасибо!

— Надеюсь, тебе понравится. Я выбирала его сама, — поясняет Сарла. — Я не знаю, что ты носишь… — Она не успевает договорить, потому что Сомер уже вынимает из коробки блестящий шелковый платок, украшенный ярким сине-зеленым рисунком оттенков павлиньего хвоста. Кантик богато расшит золотыми и бирюзовыми нитками.

— У нас принято дарить женщине особое сари, когда она становится матерью. Я понимаю, что тебе некуда надевать сари, поэтому выбрала платок. Он напомнил мне твои прекрасные глаза.

Сарла замечает, что по лицу сына пробежала тень. Разочарование? Он ведь говорил мне не надеяться, что девушка будет носить индийскую одежду?

— Спасибо! Он очень красивый.

Сомер прижимает шелк к груди.

Сарла довольна собой и тем, как прошел вечер. Жизнь научила ее тому, что порой заветные желания человека должны предваряться действиями.

19

МАТЕРИНСКИЙ ИНСТИНКТ

Сан-Франциско, Калифорния, 1985 год

Сомер

На обратном пути Сомер и Крис дежурят по очереди. Кто-то один не спит, чтобы присматривать за спящей Ашей. Их руки соединены над креслом, в котором летит малышка. Сомер переполняют чувства, как только она начинает думать о том, что эта девочка теперь их законный ребенок.

После возвращения в Сан-Франциско Сомер начинает прислушиваться к себе. Она пытается распознать инстинкт, который, по словам свекрови, расскажет ей все о потребностях дочери. Но молодой матери кажется, что она никогда не научится понимать малышку. Аша хочет играть по ночам, когда ее пытаются уложить спать, выплевывает еду, которую ей предлагают. Сомер понимает, что поведение ребенка зависит от определенной стадии развития, которую тот проходит в данный момент. Но когда Аша вываливает на пол весь обед, женщине все равно кажется, что девочка делает это специально. Сомер с удивлением обнаруживает, как сложно следовать совету не беспокоиться, который она всегда дает мамам своих маленьких пациентов.

На третью ночь после возвращения у Криса выпадает ночное дежурство в больнице, и Сомер очень волнуется о том, как пройдет ее первая ночь наедине с дочкой. Аша просыпается за полночь и начинает плакать. Сомер греет бутылочку с молоком, но, попив молока, девочка продолжает кричать. Ничего. Я педиатр, и я справлюсь. Плачущий ребенок. Надо измерить температуру, проверить подгузник, посмотреть, не намотался ли волос на пальчики руки или ноги. Накатывает паника. Может быть, у нее инфекция мочевыводящих путей? Или менингит? Она осматривает Ашу с головы до пят, но с медицинской точки зрения никаких причин для плача нет. Она уже не врач, а просто мама, в роли которой чувствует себя совершенно беспомощно. Сомер поет Аше песенку и ходит кругами по комнате, стараясь укачать малышку. Аша надрывается добрых два часа, и все это время у Сомер никак не получается ее успокоить. Наконец, по непонятной причине, около трех часов ночи Аша засыпает на потном и заплаканном плече Сомер, которая сидит в кресле-качалке. Потрясенная, мать не двигается с места, пока не наступает утро и не приходит Кришнан.

— Я не могу, — шепчет она мужу, когда тот осторожно будит ее. — Я не знаю, как успокоить ребенка. Она кричала всю ночь.

Сомер всегда понимала, что не каждой дано стать хорошей матерью. По своим пациенткам она видела, что некоторые женщины просто рождены для материнства. Но для нее природа не уготовила этой роли. Теперь Сомер вынуждена гадать, не было ли их решение ошибкой. Здравые научные объяснения, к которым она прибегает, не могут развеять эти сомнения.

— Ты о чем? Ты ведь уже успокоила ее. Посмотри, — говорит Крис.

Сомер смотрит на Ашу, которая спокойно спит у нее на руках, слегка приоткрыв ротик. Крис гладит малышку по волосам и улыбается жене. Она пытается улыбнуться в ответ, но в голове уже поселилась мысль о следующей ночи, когда муж снова уйдет на дежурство. В Индии, где родственницы Кришнана помогали готовить для Аши еду, купать ее и укачивать, все казалось не таким страшным. Но сейчас, в одиночестве, после всех безуспешных попыток стать матерью, Сомер не понимает, как ею быть. Она боится, что материнский инстинкт в ней так и не проснется.

Женщина надеется, что все станет лучше, когда она опять выйдет на работу. Однако перед ней встают лишь новые вопросы. Вернувшись в педиатрию, Сомер видит дочь всего по часу в день. Женщине становится легче оттого, что она снова обретает уверенность хоть в чем-то. Но Аша так сильно привязывается к молодой няне-ирландке, что льнет к ней даже по вечерам, когда мама возвращается домой, и в Сомер просыпается ревность. На работе каждый пациент Ашиного возраста напоминает ей о широкой улыбке или неуверенной походке дочери. Сомер кажется, что всем матерям и их детям, которые приходят к ней на прием, вместе очень хорошо. Она не понимает, что дает уверенность этим женщинам: биологическая связь или время, которое они проводят со своими детьми? Если бы Аша была ее родной дочерью, может, Сомер справлялась бы с ней лучше? Привязалась бы Аша сильнее, если бы Сомер была больше похожа на индианку?

Кришнан не понимает смятения жены по этому поводу, но Сомер и не ждет от него ничего подобного. Она просто не может позволить себе потерпеть фиаско в роли матери после всего, что пережила. Сомер по-прежнему любит работу, но боится уделять ей слишком много времени. Она уже осознала, что не станет от этого счастливее. И поэтому совсем не хочет зацикливаться на больнице.

ЧАСТЬ II

20

ШАКТИ

Дахану, Индия, 1990 год

Джасу и Кавита

Джасу находит жену возле очага. Он останавливается, чтобы издали понаблюдать за тем, как она готовит, сидя на земле в позе лотоса. Кавита бросает лепешки чапати на установленную на огне чугунную сковороду. Ее лицо серьезно. Женщина с головой ушла в ежедневное занятие — приготовление пищи для большой семьи. Джасу больше нравится, когда она улыбается, он считает, что должен отвлечь жену от забот. Мужчина подходит и начинает насвистывать, имитируя пение птиц.

— Моя маленькая чакли, — говорит он игриво.

Маленькая птичка. Обычно это ласковое прозвище заставляло жену улыбнуться.

— Скоро будет готово. Проголодался? — спрашивает Кавита.

— Да, умираю с голоду, — отвечает Джасу, похлопывая себя по животу. — Что у нас сегодня?

Он приподнимает над котлом крышку из нержавеющего металла.

— Капустный бхаджи, чапати, дал, — коротко отвечает Кавита, вытягивая руку, чтобы помешать капусту.

— Опять капустный? — говорит Джасу. — Слава богам, что моя жена такая искусная повариха, что изо дня в день вкусно готовит блюда из одной капусты. Бхагван, как же я соскучился по баклажанам, бамии, тиндоре…

— Да. Я тоже. Может, после сбора урожая поедим.

— Чакли, — говорит Джасу, понижая голос, чтобы не услышали сидящие в соседней комнате родители, — урожай в этом году не особо удался. Нам повезет, если мы вообще хоть что-то соберем.