«…Миг между прошлым и будущим» - Зацепин Александр Сергеевич. Страница 16

— Что ты там чистишь? Ты же художник! Сделай-ка нам дощечки с именами лошадей!

А какой я художник? Живу только в одной мастерской с художником. Но, как и Остап Бендер, огорчать работодателя я не стал. Художник так художник.

Утром напилил фанеры и собрался рисовать. А Лева мне поясняет:

— Ты не торопись! На следующий день будешь рисовать.

Приходит командир, спрашивает:

— Ну, что, сделал?

— Нет, — отвечаю, — работа большая, тонкая! Только еще напилил дощечки нужных размеров.

Назавтра Лева меня инструктирует:

— Так просто рисовать нельзя! Нужно сначала загрунтовать, потом должно просохнуть…

На другой день я начал все это делать, соблюдая технологию. Рисовал примерно как Остап Бендер. Дня через четыре принес художественные творения, торжественно приколотил…

На третьей полке у трубы

Кто-то посоветовал моей маме сходить в ансамбль песни и пляски (им были нужны музыканты) и сказать, мол, у меня сын-музыкант, в тюменском пехотном училище… Она так и сделала.

И в наше училище из ансамбля прислали запрос. А его — хлоп! — под сукно. Самим, дескать, нужен такой ценный кадр: киномеханик-музыкант и по совместительству — конюх и лошадиный художник!..

Тут подоспел смотр военной художественной самодеятельности в Новосибирске. Я готовлюсь, Женя Матвеев готовится. Я репетирую с певцами, с хором. А когда уже надо ехать, вместо меня берут какую-то пианистку! Это чтобы я в Новосибирске нечаянно не остался.

Ребята говорят:

— Давай мы тебя спрячем в вагоне!

Я, конечно, иду в вагон, где-то прячусь, и поезд отправляется. Когда отъехали довольно далеко, появляюсь из укрытия и сталкиваюсь с капитаном Барабановым. Он дико кричит:

— А ты, Зацепин, почему здесь?!.

— Ну, как же, — говорю, — товарищ капитан! Я столько репетировал! Я должен там играть!..

Он поорал, поорал, но куда меня девать теперь? Ссадить с поезда? Поздно! Уже сто километров отмотали.

В общем, приехали в Новосибирск, поучаствовал в смотре самодеятельности. И тогда начальник ансамбля песни и пляски мне говорит:

— Все, Зацепин, назад не поедете, здесь оформляетесь!

Заключительный концерт был в Доме офицеров. И вот я спускаюсь по лестнице с начальником ансамбля, а навстречу — капитан Барабанов. Он говорит:

— Сейчас Зацепин поедет назад, в Тюмень!

А начальник ансамбля:

— Нет, он остается, я его уже оформил! Мы вам три запроса посылали — вы не отвечаете. Все, до свидания!

А я стою и про себя ликую.

Капитан Барабанов по внутреннему своему содержанию был похож на барабан: часто кричал на подчиненных, стучал кулаком, не отдавая отчета в том, что говорит. И вот, наконец, мне удалось избавиться от его опеки!..

Так я остался в этом ансамбле. Жил дома. Получил офицерскую форму с солдатскими погонами, два раза в месяц давали паек. Какое-то время у нас жил Эдик Сальницкий, позже его тоже взяли в ансамбль. Нам давали паек. Мы приносили домой по мешку с едой. Жить стало лучше. Шел сорок шестой год.

Эдик играл на саксофоне. Место пианиста было занято. За роялем сидел Жора Иванов (впоследствии ставший композитором, ректором Новосибирской консерватории), мы с ним учились вместе в музыкальной школе. Я играл на аккордеоне. У нас был настоящий джазовый оркестр: четыре саксофона, три трубы, три тромбона, певица. Из нас тоже собрали вокальный квартет: я, Эдик Сальницкий, Волвенков и Коля Трусов. На четыре голоса пели…

Студент консерватории

Прекрасно ездили по разным городам, все было замечательно. Потом вышел ждановский указ, и приказали: джаз запретить, оркестр расформировать! Прошлись по музыке Прокофьева, Шостаковича. Называли это космополитизмом музыки. Тогда и фабрику музыкальных инструментов разломали. Все уничтожили, саксофон даже показывать было нельзя!..

У нас был дирижер Гуляев. Он руководил оркестром народных инструментов. В первом отделении — джаз-оркестр, певцы, певицы, танцы, балет, а во втором — советские песни, народная музыка, русские танцы, хор. И вот дирижер говорит мне:

— Ну что, Александр, давай учись на балалайке! Или в армию пойдешь дослуживать. Другого варианта нет.

И начал я учиться играть на балалайке. Дома стал заниматься. Соло, конечно, не играл. Солистом был бывший скрипач Лева Розин. У нас было две-три балалайки, которые играли аккомпанемент. Потом я, правда, прилично навострился играть. Тогда шел фильм «Джордж из Динки-джаза», и там герой прекрасно играл на банджо. И я в этом стиле играл. Дирижер не слышал, а я играл в свое удовольствие. А ребята рядом слышали…

Однажды приключилась с нами очень интересная история. Мы играли в бильярд. Я взял контрабас Миши Крженевича (у него была такая здоровенная балалайка) и неудачно с ним прыгнул. Гриф и отломился. А до концерта оставался час. Побежали к мастеру:

— Что делать? Сейчас концерт!..

Он говорит:

— Ну, это клеить надо! Сутки сушить.

Тогда мы примотали гриф проволокой и попытались настроить инструмент. Он не держит: струны сильно тянут. А первая вещь в концерте начинается сразу с басов. Слышу: контрабас не играет! Я Сашке Семенову:

— Погромче!

А он на тубе играл. Миша же подтягивает колок, опять слушает… А дирижер Андрей Новиков, к счастью, ничего не замечает. Он так самозабвенно дирижировал, улыбался, где-то в облаках летал!.. И все сошло благополучно.

Ездили мы в поездах. Я выбирал третью полку сбоку. Она, правда, очень узкая. Там проходит теплая труба. Я к ней ремнем пристегивался, чтоб не свалиться, и на одном боку спал.

Наши ребята все были с юмором. Как-то в Омске Жора Иванов и еще трое наших пошли в какой-то ресторан. Они спокойно поднялись на эстраду и начали играть. Жора — на рояле, Коля — танцор прекрасный, танцует… Ну, им по рюмочке подали, закуску. А в это время туда заходит старшина.

— Вот вы где!.. — кричит.

Они — бежать!.. Втроем прячутся за какое-то дерево… Конечно, от старшины не скрыться. Он их привел и посадил в карцер. Их выпускали поработать на концертах, а потом — опять в карцер. Им кто-то туда бутылочку передал, они и там концерт устраивали — пели. А солдаты, которые в то время были свободны, на травке сидели и смотрели. Окно в карцере было открыто. Сашка-тубист изображал обезьяну, танцевал, Коля декламировал что-то…

Им еще добавили срок.

В шапке с четырьмя ушами

После демобилизации меня взяли в Новосибирскую филармонию и сразу предложили поехать на маленьком пароходике в гастрольное турне по Оби. Я согласился. Платили хорошо. В армии я получал десять рублей, а тут вдруг — четыреста! У людей зарплата была по сто рублей…

Я два отделения аккомпанировал на рояле. Если в клубах рояля не было, то на аккордеоне. И соло играл. Бригада была человек двенадцать. Два певца и певица, иллюзионист, жонглер, танцевальная пара и так далее.

Поездка — на два месяца. Новосибирск — Бийск — Колпашево. Отдельная каюта — одно удовольствие. И вот на нашем колесном пароходике мы с администратором решили на ходу искупаться. Я тайно сел в лодку (она на длинной веревке прицеплена к корме). Администратор должен был прыгнуть с борта, а я — ловить его с лодки. Опасно, конечно! Под колесо можно угодить…

Он нырнул и вынырнул метрах в четырех от меня. Я его поймать никак не могу!.. Он и остался в реке плавать. А Обь в тех краях — не Москва-река, ее не переплюнешь. От одного берега до другого — пара добрых километров. Что делать?

Я лодку отвязал — пуповину с кораблем обрезал. Надо вылавливать администратора. Вдруг человек утонет!.. А весел-то нет. Я доской помахиваю, доплыл до купальщика, втянул его в утлую посудину… Смотрим, а пароход разворачивается. Капитан увидел-таки пловцов, терпящих бедствие… Мы спасены!