Мужество капитана Плюма - Кервуд Джеймс Оливер. Страница 27

Он не докончил. Оба на минуту замерли, вслушиваясь в далекий дикий вой. Они взглянули друг другу в лицо, и в звездной ночи Нелю легко было разобрать ужас, который запечатлелся на лице капитана Плюма.

— Это волки, — сказал Нель. — Они там, в лесу, и сюда не доберутся. — Он помолчал немного, потом спросил: — Ты замечаешь что-нибудь особенное в том, как привязан к столбу, Нат?

Капитан Плюм утвердительно кивнул несколько раз головой.

— Твои руки привязаны к столбу довольно слабо. Узел рассчитан так, что может уступить несколько дюймов, — начал с удручающей точностью Нель. — Вокруг шеи у тебя влажный ремень. Он так плотно связывает горло, что натирает шею, когда ты поворачиваешь голову. Но самое неприятное в данную минуту — это способ, которым привязаны твои ноги. Они привязаны так, что тебе приходится стоять на носках, и я уверен, что у тебя уже здорово болят колени. Но пройдет еще некоторое время, и боль станет невыносимой. Хочешь знать, что будет дальше?

Натаниэль, наполовину догадываясь, не спускал с него глаз.

— Дальше ты будешь висеть на ремне вокруг твоей шеи, пока не задохнешься. Но если мы не умрем до утра, тогда нас докончит солнце. Оно высушит сырой ремень, и ремень стянет шею так, что на нем нельзя уже будет висеть. Остроумно, не правда ли? Мы называем это «рукой Стрэнга».

Жуткая определенность, с которой Нель описал их ближайшее будущее, ухудшала и без того тяжелое настроение Натаниэля. Если бы он мог кричать, когда мормоны уезжали, он попросил бы их ослабить немного ремни, связывающие щиколотки. Но теперь Нель объяснил ему значение неудобной позы, в которой его привязали стражники. Колени действительно начали ныть. Минутами острая боль пронизывала все тело, и ремень вокруг его шеи, на который он раньше опирался подбородком, приводил его в бешенство. Натаниэль так сильно налегал на него, что перехватывало дыхание, и он должен был выпрямляться, но этим он переносил всю тяжесть тела опять на полусогнутые колени… Казалось, прошла целая вечность, пока Нель снова не заговорил.

— Я начинаю кричать, — сказал он. — Если ты услышишь ответ, кивни мне головой.

Он глубоко вобрал в себя воздух и повернул, насколько мог, голову к морю.

— По-мо-ги-те! На помощь!

Лес возвращал этот крик в сотне насмешливых голосов, и Натаниэль обливался холодным потом от сознания своего бессилия. Если б он только мог прибавить свой голос к этим крикам, присоединиться к ним в этой последней борьбе за жизнь, — ему было бы легче. Но он был беспомощен. Он наблюдал, как отчаяние росло на лице товарища по мере того, как слабел его голос. Даже при свете звезд капитан Плюм видел, как это лицо наливалось кровью и темнело от усилия, как блестели в безумном напряжении глаза и как впивался неумолимый ремень в его вздувшуюся шею. Никакого ответа, кроме насмешливого эхо. Нель кричал все более хрипло. Когда он умолкал, до капитана Плюма доходило его тяжелое свистящее дыхание. Но скоро крики не смогли даже пробуждать эхо леса. Натаниэль в бешеной попытке освободить себя метался и рвался из крепких ремней, пока на кистях его рук не выступила кровь и ремень вокруг шеи почти не задушил его.

— Это бесполезно, — услыхал он голос Неля. — Лучше постой спокойно.

Он посмотрел на Неля. Его голова была запрокинута, и лицо поднято к небу. Натаниэль последовал его примеру и почувствовал, что стало легче дышать. Натаниэль мысленно рассчитал время. Было уже за полночь, может быть, час. Рассвет наступал в половине третьего. Солнце появится в половине четвертого. Таким образом, жить оставалось около трех часов. Натаниэль уронил голову, и ремень вокруг шеи заметно натянулся. Теперь Нель наблюдал за ним.

— Мне здорово досадно за тебя, Нат, — он говорил с мучительной медлительностью и очень хрипло. — Этот проклятый ремень щекочет мне горло.

Натаниэлю показалось, что Нель даже улыбнулся. С сердцем, готовым разорваться от горя, Натаниэль отвернулся к морю. Он видел храбрость, но никогда не встречал такого самообладания. Он жаждал умереть первым, чтобы не видеть агонии того, чья смерть будет ужасна в своей бесстрашной примиренности. Его собственные страдания становились невыносимыми. Острая боль, подобная иголкам, пронизывала его члены; спина ныла, и голова была готова лопнуть от прилива крови. Тем не менее он мог еще дышать. Подымая вверх лицо и опираясь головой о столб, ему нетрудно было заполнить свои легкие воздухом. Но силы постепенно оставляли его. Он уже ничего не чувствовал в скрюченных ногах. Колени онемели. Ощущение медленно, дюйм за дюймом, приближающейся смерти ползло по его членам.

И вдруг он всей тяжестью своего тела повис на ремне. Целых полминуты он не дышал, и невыразимое облегчение овладело им. В течение этих нескольких секунд его тело отдыхало. Когда запас воздуха иссяк, он принял прежнее, невыносимо тяжелое положение. Потом, постояв так несколько минут, он опять, теперь уже нарочно, перенес всю свою тяжесть на ремень, сжимавший его горло. Благодаря этому приему он нашел способ на несколько секунд успокаивать мучительную боль. После третьего раза Натаниэль повернулся к Нелю. Брат Марион был смертельно бледен. Широко открытые глаза его были похожи на блестящие стеклянные кружочки. Его шею плотно обхватывал роковой ремень. Натаниэль не слышал ни звука. Тело Неля казалось безжизненным. Сдавленный животный крик прорвался сквозь туго стянутую повязку Натаниэля. При этом крике по телу Неля пробежала дрожь, и он слабо подался назад. Несколько секунд он стоял прямо, потом опять упал на ремень. Он два-три раза повторил усилие, но выпрямиться как следует не смог. Натаниэлю, следящему за этой безнадежной борьбой почти сумасшедшими глазами, было ясно, что Нель умирает. Нель сделал еще одно усилие — и даже в эту предсмертную минуту что-то похожее на улыбку пробежало по его лицу.

— Нат, — скорее угадал, чем услышал, капитан Плюм. И это было все.

Натаниэль отвернулся к морю. На темном зеркале воды какое-то видение проплыло перед его воспаленным взором, и в ту минуту, когда он, в свою очередь, почувствовал, что ему больше не выпрямиться, страшный крик прорезал тишину. Этот крик пробудил в нем последнюю искру жизни, и даже Нель как будто вздрогнул. Оттуда, с моря, по белому песку к ним бежали две женщины. Уже в красной пелене угасающего сознания он разобрал лица Марион и Бетти Кроч. Сердце Натаниэля остановилось.

Когда с нечеловеческим усилием он на секунду еще раз открыл глаза, он увидел, что Нель уже лежит на песке и одна из двух женщин, стоявшая около Неля, бросается к нему. Только когда смертельно испуганное лицо приблизилось к его лицу, Натаниэль понял, что это не галлюцинация. Губы Марион шептали его имя. Ее руки судорожно развязывали узлы ремней. С огромным вздохом облегчения капитан Плюм тяжело упал на песок.

Он оставался без чувств всего несколько минут. Холодная вода, которой облила его Марион, вернула ему сознание. Капитан Плюм приподнялся и увидел, что бледное лицо Неля было прижато к груди Бетти и Марион бежала к ним с водой. На секунду она склонилась к брату, а потом вернулась к нему. На ее лице сияла радость. Она опустилась перед капитаном Плюмом на колени, привлекла его голову и шептала бессмысленно-счастливые слова. Натаниэль прижался к ее губам. Она ответила на его поцелуй, потом нежно, но настойчиво отстранилась и быстро направилась к лодке. Почти у самой воды она крикнула несколько слов Бетти. Бетти бросилась к ней. Но лодка уже отплыла от берега, и Бетти в отчаянии сжимала руки, стоя на берегу. Ничего не понимая, Натаниэль, шатаясь, направился к лодке. Но когда дошел, лодка была уже далеко. Смертельно бледная Бетти взглянула на Натаниэля с отчаянием.

— Она уехала, — проговорила девушка, простирая к нему руки. — Она вернулась обратно. Она возвращается к Стрэнгу.

И как бы в подтверждение ее слов оттуда, с моря, донесся еле уловимый последний привет:

— Прощайте, прощайте…

Глава XII. ОСВОБОЖДЕНИЕ МАРИОН

— Ушла, — жалобно повторяла Бетти, заливаясь слезами. — Ушла… Не осталась с нами.