Помещицы из будущего (СИ) - Порохня Анна. Страница 37

- Мы еще сами не знаем, но скорее всего кто-то поджёг табор. Нужно спросить у цыган, может они видели что-то подозрительное. Но им пока не до этого, - ответила я, испытывая к нему уважение и благодарность за его беспокойство. – Как ваше здоровье?

- Я чувствую себя намного лучше, но давайте лучше поговорим о куда более важных вещах. - Павел Михайлович заметно нервничал. – Елизавета Алексеевна, позовите Софью. Она должна присутствовать при нашем разговоре.

- Она в гостиной. Давайте пройдем туда, - я почему-то тоже начала нервничать. Что с ним? Щеки горят, глаза блестят…

Мы вошли в гостиную, и нянюшка с Таней изумленно уставились на Головина.

- Доброй ночи… Павел Михайлович… - Аглая Игнатьевна перевела на меня недоуменный взгляд. – Случилось чего?

- Павел Михайлович узнал, что табор сгорел и что цыгане сюда пошли. Вот и приехал, чтобы удостовериться, что в «Черных водах» все в порядке, - сказала я и попросила: - Нянюшка, оставь нас.

- Да, да… - она опустила голову, направляясь к двери. – Пойду Евдокию подниму, пусть самовар поставит.

Таня тоже была удивлена. Она присела на софу, а я опустилась рядом с ней, в нетерпении ожидая, что скажет Головин.

- Я много думал о происходящем… О вашем незавидном положении, о Потоцких… - мужчина несколько раз прошел мимо нас, нервно сжимая кулаки. – Сегодня у меня был предводитель дворянства Апехтин Федор Яковлевич. Он рассказал, что Потоцкая настроена решительно. Мне понятны ее стремления, но Апехтин слишком хорошего мнения об их семействе и вряд ли поверит в то, что она хочет заполучить земли. Даже если он и прислушается ко мне, дело о попечительстве будет рассматривать весь совет, члены которого частые гости на богатых приемах Потоцкой. Мне даже кажется, что пожар в таборе как-то связан с вашим делом…

Конечно, связан! Но вот только я решила помалкивать, интуитивно чувствуя, что так будет правильно. Таня тоже молчала.

- Вы придумали, как помочь нам? – поинтересовалась я, справедливо полагая, что этот разговор Головин начал не просто так. – Тогда расскажите все, не томите.

- Да… Есть один вариант. Елизавета Алексеевна… - он побледнел, глядя на меня. – Я прошу вашей руки.

Глава 38

Я вроде бы услышала, что он сказал, но не могла толком осознать происходящее. Меня? Замуж? Нет, желание взрослого мужчины жениться на молодой девушке вполне объяснимо, но с его сердцем… Да и вообще, представить себя чьей-то женой я пока не могла. В мыслях даже не проскальзывал такой вариант развития событий.

Головин смотрел на меня с напряженным ожиданием, а потом, видимо, до него дошло, что я нахожусь в шоке.

- Господи, Елизавета Алексеевна! Простите меня! – воскликнул он, делая шаг в нашу сторону. – Я должен объясниться… Мое предложение это всего лишь попытка спасти вас от притязаний недобросовестных соседей. Я ни в коем случае не претендую на брак в полном смысле этого слова… Понимаете, о чем я говорю? Вы молодая девушка, у которой вся жизнь впереди, а мне уже осталось немного. Детей у меня нет, родственников, которым бы я хотел оставить свое имущество тоже, а вас с Софьей я помню еще маленькими девочками… Вы выросли на моих глазах.

- Но почему предложение руки и сердца? – спросила Таня с плохо скрытой подозрительностью, потому что я еще не пришла в себя от неожиданного предложения. – Почему не попечительство? Вы ведь ничем не хуже Потоцкой и имеете такие же права просить совет об опеке над нами.

- Увы, этот вариант был бы идеальным, но и Потоцкая, и Апехтин знают о проблемах с моим здоровьем, - развел руками мужчина, тяжело вздохнув при этом. – Она обязательно воспользуется этим. Уж поверьте мне, барышни.

А ведь действительно. Болезнь Головина могла сыграть огромную роль, причем не в нашу пользу.

- Я не настаиваю, но вы должны хорошо подумать, - продолжал тем временем Павел Михайлович. – От этого брака для вас, девушки, будут только выгоды. Став замужней женщиной, вы, Елизавета, сможете стать официальной опекуншей Софьи. «Темные воды» останутся под вашим управлением. Но самое главное, что я хочу предложить вам: вы можете жить здесь. Я не стану неволить вас с переездом. Ну и конечно, вы всегда можете рассчитывать на мою помощь.

Я уже пришла в себя и, слушая его, понимала, что это идеальный вариант. Но все-таки у меня были кое-какие сомнения. Нужно хорошо подумать, прежде чем принять такое серьезное решение. Попасть в ловушку очень легко, а вот выбраться будет трудно.

- Прошу прощения, барышни, но я просто обязан спросить вас… - в голосе Павла Михайловича прозвучала неловкость. – Откуда эти следы на ваших лицах? Вас кто-то обидел?

- О, нет! Не волнуйтесь, – даже не моргнув, Таня поведала ему историю с перестановкой в спальне. – Глупо получилось. Нам нужно быть осторожнее.

- Действительно. Нужно быть аккуратнее… - Головин видел мое смятение и не стал давить своим присутствием. Елизавета Алексеевна, я сказал все, что хотел. Теперь слово за вами. Я заеду к вам через несколько дней. Доброй ночи, барышни.

Если он и не поверил истории со столиком, то вида не подал.

- Доброй ночи, Павел Михайлович, - попрощалась с ним Таня, а я лишь задумчиво кивнула.

Головин ушел, и в гостиной воцарилась тишина. Мы молчали несколько минут, переваривая все, что произошло.

- Неожиданно… - первой подала голос подруга. – И вроде бы все идеально в этом плане… Но что если он тоже имеет виды на наши земли?

- Он болен. Причем серьезно. Зачем ему земли и лишние волнения в связи с этим? – попыталась я рассуждать логически. – И тем более, даже женившись на мне, Головин не получит все, ведь есть еще ты.

- И что ты думаешь?

- Пока не знаю… Мне нужно поразмыслить, взвесить все за и против, - ответила я. – Кстати, ты тоже думай.

В гостиную вошла Аглая Игнатьевна с подносом и удивленно огляделась.

- А барин где?

- Уехал. Все-таки ночь на дворе, – Таня забрала у нее поднос, на котором стояло блюдо с кренделями.

- Зря только Евдокию заставила самовар на угли ставить… - проворчала нянюшка. – Ночь какая-то заполошная…

- Иди спать, нянюшка. И мы пойдем, - подруга с удовольствием откусила золотистый бок кренделя. – Отдохнуть нужно от всего.

- Отдохнешь тут… - Аглая Игнатьевна недовольно поджала губы. – Из огня да в полымя.

Старушка ушла к себе, а мы закрыли двери и поднялись в комнату Сашка. Мужики снова заняли свои места у стен усадьбы, которая уже потихоньку затихала. Не было слышно ни голосов, ни тихого плача. Даже сверчки перестали петь свои ночные песни.

В комнате горела одна свеча, и в ее тусклом свете лицо цыгана казалось мертвенно-бледным. Сашко лежал на кровати, вытянув руки вдоль туловища, а его бабка сидела рядом на полу.

- Вы почему на полу? Вот же софа есть, - тихо спросила я, но цыганка не сдвинулась с места.

- Я должна рядом с Сашком быть.

- Как он? – я не стала настаивать, понимая, что это бесполезно. – Завтра мы пошлем за врачом.

- Звал меня. Хотел сказать что-то… но слабый очень мой чаворо, - старуха погладила его по руке. – Идите спать. Завтра много чего случится… нужно сил набираться.

- О чем это она? – прошептала Таня, когда мы вышли из комнаты. – Что еще завтра случится?

- Не знаю, но мне уже начинает казаться, что покоя нам не видать как своих ушей, - проворчала я, чувствуя невероятную усталость. – Я просто хочу упасть и заснуть.

На следующее утро мы первым делом зашли на кухню, чтобы взять еду для собаки, и с удивлением увидели на столе ряд больших караваев, накрытых рушниками. Евдокия же с раскрасневшимся от печи лицом сидела на лавке, громко да протяжно зевая.

- Ты чего, не ложилась, что ли? – спросила я, приподнимая рушник. – Хлеба сколько напекла!

- Дык куды ложиться? Этих ведь, чем-то кормить надобноть… - устало произнесла повариха. – Хлеба с дочей напекли, каша дозревает в печи… Чем богаты, тем и рады…