Фрейд и психоанализ - Юнг Карл Густав. Страница 72
Х
От д-ра Юнга
Март 1913 г.
[656] Читая ваши письма, я обратил внимание, что проблема «переноса» кажется вам особенно важной. Ваше чувство полностью оправданно. В настоящее время перенос действительно является центральной проблемой анализа.
[657] Вы знаете, что Фрейд рассматривает перенос как проекцию инфантильных фантазий на аналитика. В этом смысле это инфантильно-эротические отношения. Однако если смотреть со стороны и поверхностно, то эти отношения далеко не всегда выглядят как инфантильно-эротические. До тех пор, пока речь идет о так называемом положительном переносе, вы можете, как правило, без особого труда распознать инфантильно-эротическое содержание переноса. Но если это так называемый отрицательный перенос, то вы не видите ничего, кроме яростных сопротивлений, которые иногда облачаются в теоретические, кажущиеся критическими или скептическими, формы. В определенном смысле определяющим фактором в этих отношениях является отношение пациента к авторитету, то есть в конечном счете к своему отцу. В обеих формах переноса пациент относится к аналитику так, как если бы он был отцом – либо с любовью, либо с враждебностью. Согласно этому взгляду на перенос, он действует как сопротивление, как только встает вопрос о разрешении инфантильной установки. Но от этой формы переноса необходимо избавиться, ибо конечной целью анализа является нравственная автономия пациента.
[658] Высокая цель, скажете вы. Действительно, высокая и далекая, но все же не такая уж далекая, ибо она соответствует одной из главенствующих тенденций нашей ступени цивилизации – стремлению к индивидуализации, которое могло бы служить девизом всей нашей эпохи. (Ср.: Мюллер-Льер, «Семья».) Любой, кто не верит в эту конечную цель, но все еще придерживается старого научного каузализма, естественно, будет стремиться убрать из переноса только враждебный элемент и позволит пациенту сохранить позитивное отношение к отцу в соответствии с идеалами прошлой эпохи. Как известно, католическая Церковь является одной из самых мощных организаций, основанных на этой тенденции. Не сомневаюсь, что многие чувствуют себя счастливее, находясь под давлением других, нежели будучи вынужденными к самодисциплине (ср.: Шоу, «Человек и Сверхчеловек»). Тем не менее мы причинили бы нашим невротическим пациентам тяжкий вред, если бы пытались загнать их всех в категорию подневольных. Среди невротиков немало таких, которые не нуждаются в напоминаниях о своих социальных обязанностях и обязательствах, но скорее рождены быть носителями новых культурных идеалов. Они невротичны до тех пор, пока склоняются перед авторитетом и отказываются от предназначенной им свободы. Пока мы будем смотреть на жизнь только ретроспективно, как это делают в своих психоаналитических трудах представители венской школы, мы никогда не воздадим должное этим людям и никогда не принесем им долгожданного освобождения. Ибо тем самым мы учим их быть послушными детьми и укрепляем те самые силы, которые и вызвали болезнь, – консервативную отсталость и подчинение авторитету. До определенного момента этот путь оптимален для людей, страдающих инфантильной непокорностью и еще неспособных приспособиться к авторитету. Но импульс, выталкивающий других из консервативных отношений к отцу, ни в коем случае не есть инфантильное стремление к неподчинению; это мощное влечение к развитию собственной личности. Вытекающая из этого борьба – их императивный долг. Психология Адлера гораздо лучше отражает эту ситуацию, нежели психология Фрейда.
[659] Для одного типа людей (инфантильно-бунтарского) положительный перенос – это прежде всего важное достижение, имеющее целительное значение; для другого (инфантильно-послушного) – опасный шаг назад, удобный способ уклонения от выполнения жизненных обязанностей. Для пациентов первого типа отрицательный перенос означает неподчинение и, следовательно, шаг назад, уклонение от жизненных обязанностей, для пациентов второго типа – это шаг вперед, имеющий целительное значение. (О двух типах см. «Защиту и повиновение» Адлера в «Монатшефте фюр педагогик унд шульполитик», VIII, 1910.)
[660] Как видите, в разных случаях перенос следует оценивать по-разному.
[661] Психологический процесс переноса – будь то положительный или отрицательный – заключается в «инвестировании либидо» в личность аналитика; иными словами, он наделяется эмоциональной ценностью. (Как вы знаете, под либидо я подразумеваю в значительной степени то, что древние подразумевали под космогоническим принципом Эроса, или, говоря современным языком, «психическую энергию».) Пациент связан с аналитиком нитями привязанности или сопротивления и не может не следовать и не имитировать его психическую установку (эмпатия). При всем своем желании и при всем своем техническом мастерстве аналитик не может этому помешать, ибо эмпатия действует решительно и инстинктивно, несмотря на сознательное суждение, пусть даже самое уверенное. Если сам аналитик невротичен и недостаточно приспособлен к требованиям жизни или своей собственной личности, пациент скопирует этот дефект и отразит его в собственных установках: к чему это приведет, можете себе представить.
[662] Посему я не могу рассматривать перенос только как проекцию инфантильно-эротических фантазий. Безусловно, с одной стороны, так оно и есть, но я также вижу в нем, как я уже отмечал в предыдущем письме, процесс сопереживания и адаптации. С этой точки зрения инфантильно-эротические фантазии, несмотря на их неоспоримую реальность, выступают скорее как средство сравнения или аналогические образы для чего-то еще не понятого, нежели как самостоятельные желания. На мой взгляд, именно в этом кроется истинная причина их бессознательности. Пациент пытается нащупать правильное отношение к аналитику путем сравнения и аналогии со своими инфантильными переживаниями. Неудивительно, что в поисках подходящей формулы он возвращается к самым интимным отношениям своего детства, ибо отношение к аналитику так же интимно и несексуально, как отношение ребенка к родителям. Это последнее отношение – ребенка к родителю, – которое христианство установило как символическую формулу человеческих отношений вообще, помогает пациенту восстановить то непосредственное чувство человеческой общности, которое было уничтожено вторжением сексуальных и социальных оценок (оценок с точки зрения власти и т. д.). Сугубо сексуальные и другие более или менее примитивные и варварские оценки противодействуют прямым, чисто человеческим отношениям, что влечет за собой закупорку либидо, которая легко может привести к невротическим формациям. Анализируя инфантильное содержание трансферентных фантазий, пациент вспоминает свои детские отношения, которые, лишенные своих инфантильных качеств, дают ему ясное представление о непосредственных человеческих отношениях, выходящих за рамки чисто сексуальных оценок, и т. д. На мой взгляд, было бы ошибкой ретроспективно толковать детские отношения как исключительно сексуальные, хотя известной доли сексуальности в них нельзя отрицать.
[663] Подводя итоги, о положительном переносе я бы хотел сказать следующее: либидо пациента привязывается к личности аналитика в форме ожидания, надежды, интереса, доверия, дружбы и любви. Перенос сначала вызывает проекцию инфантильных фантазий, часто с преимущественно эротическим оттенком. На этой стадии она, как правило, носит явно сексуальный характер, хотя сексуальная составляющая остается относительно бессознательной. Тем не менее этот эмоциональный процесс служит мостом для более высокого уровня эмпатии, посредством которого пациент осознает несостоятельность своей собственной установки через признание установки аналитика, которая представляется адаптированной к требованиям жизни и нормальной. Через воспоминания о детских отношениях пациенту показывают путь, ведущий к отказу от вспомогательных, сугубо сексуальных или властных ценностей, приобретенных в период полового созревания и подкрепленных социальными предрассудками. Этот путь ведет к чисто человеческим отношениям и к близости, основанной не на сексуальных факторах или власти, а на ценности личности. Это тот путь к свободе, который аналитик должен указать своему пациенту.