Дом с привидениями (антология) - Агеев Леонид. Страница 54
— А если виконту не повезет? — осторожно сказал Кревкер. Герцог даже не взглянул на него.
— Думайте, что говорите, граф. Тийе не хуже Дюнуа владеет оружием! — Карл привалился к подлокотнику кресла и стал нервно покусывать ноготь.
Закончился очередной поединок. Герольд объявил имена следующей пары рыцарей.
Тийе сидел на гнедом скакуне с присущей ему уверенностью, лишь время от времени успокаивая нетерпеливого коня. Спокоен был и Скиталец, хотя его слишком опрятный вид проигрывал в глазах зрителей перед помятыми доспехами противника.
После принятых церемоний противники разъехались на двести ярдов и, пригнувшись к лукам, пришпорили коней. Они неслись, подобно вихрю. Казалось, не существовало силы, которая могла бы их остановить. Они сшиблись на всем скаку. Зрители замерли. Но в следующее мгновение по рядам пронесся вздох разочарования: всадники проскочили друг мимо друга — лишь лязг железа прокатился по площади из края в край.
— Какой позор! — пробормотал герцог Бургундский. Лицо его налилось кровью: он заметил, что странный рыцарь пощадил молодого вельможу и в последний миг отвел направленное в шею противника копье. Это же заметил и де Кревкер, но промолчал.
Между тем Уайт доскакал до каменной стены и остановился, ожидая, что предпримет Тийе. А тот, круто развернув коня, вонзил ему в бока шпоры и снова понесся навстречу. Незнакомец был вынужден дать с места в карьер. Сблизившись, он с такой неуловимой легкостью ударил противника острием копья в грудь, что тот не удержался в седле и свалился на землю. Над площадью повисло тягостное молчание. Поймав бешеный взгляд Карла, герольд объявил поединок законченным и в растерянности озирался по сторонам.
— Я сам вызову его! — прорычал герцог, вскакивая с места, и де Кревкеру и д’Эмерли с трудом удалось удержать безрассудно храброго государя Бургундии от рискованного шага.
Карл остывал медленно. Он сидел, опасаясь поднять глаза, чтобы не выдать бушевавших в нем чувств неловкости и досады.
— Что с Тийе? — тихо спросил он.
Д’Эмерли с готовностью отозвался:
— Ранен, однако не опасно.
— Ранен… А этот чистюля начинает мне нравиться. — Герцог взглянул исподлобья в ту сторону, где находился Скиталец, и мрачно усмехнулся: Какой он, к черту, Свирепый! Клянусь святым Георгием, в нем свирепости не больше, чем у моего шута болтливости!
— Он был таковым, ваша светлость, — посмел возразить д’Эмерли. — До сей поры он не простил ни одному задире и расправлялся с противниками весьма жестоко.
— И все же он не свиреп. И не добр. Просто Белый Чудак. Впрочем, как ни зови его, но, клянусь святым Георгием, это великолепный рыцарь!.. Вот что, Эмерли… Впрочем, лучше ты, Кревкер: предложите ему остаться.
— Государь…
— Экий ты щепетильный, Корде! Ну, отправь к нему д’Эмберкура…
Начался общий турнир. Со стороны ворот наступали бургундцы, навстречу им скакали наемники и несколько странствующих рыцарей. Белый Скиталец участия не принимал. Он смотрел, как сошлись противники, как упали на землю первые неудачники.
В разгар сражения к нему приблизился посланец герцога Карла.
— Прошу господина рыцаря оставить седло и снять шлем, — несколько суховато сказал д’Эмберкур.
Белый Скиталец спешился, но шлема не снял.
— Мое имя Уайт, — представился он. — Я никогда не поднимаю даже забрала, почтенный сеньор, это мое правило.
Д’Эмберкур смутился, не зная, на что решиться. С минуту он рассеянно разглядывал прозрачные камни на шлеме незнакомца, затем, словно позабыв о своей просьбе, сказал:
— Сьер Уайт, герцог Бургундии и Лотарингии, Брабанта и Лимбурга, Люксембурга и Гельдерна…
— Княжества Эно, — нетерпеливо перебил незнакомец, — Голландии, Зеландии, Намюра, Зутфена и так далее, и так далее…
Наслышавшись разного рода небылиц о странном рыцаре, д’Эмберкур вконец смутился и не знал, то ли возмутиться на явную дерзость, то ли пропустить ее мимо ушей и добиваться главного — того, о чем говорил рыцарь почетного ордена Золотого Руна маршал Бургундии Филипп Кревкер де Корде… Он взял себя в руки, басовито покашлял в перчатку и окрепшим голосом продолжил:
— Сьер Уайт, мой государь предлагает вам поступить на службу в доблестное бургундское войско.
Белый Скиталец с минуту молчал.
— Недавно я слышал спор двух людей, — наконец сказал он. — Один утверждал, что человек рождается жестоким и всю жизнь затем дерется, чтобы отвоевать для себя место под солнцем. Другой же говорил обратное: человек рождается добрым для созидания, совершенствования мира. Как полагаете: кто из них прав?
— Несомненно первый. Но…
— Меня этот спор заставил задуматься, почтенный сеньор. В самом деле: что пользы в раздорах, в войне, на которые тратится много времени и денег, которые можно было бы употребить на полезные для людей дела? Я уверен: зло — это тяжелая болезнь человека…
— О чем вы, сьер?
— А вы так и не поняли?
— Погодите. — Д’Эмберкур пристально вглядывался в черную щель над забралом, словно хотел рассмотреть лицо незнакомца, но, так и не поняв, что так вдруг обеспокоило его, спросил: — Что вы такое… говорили?
Тот не ответил. Вскочил в седло и направился к арке ворот.
— Ну что? — спросил ожидавший посланника де Кревкер.
Д’Эмберкур с усилием оторвался от одолевавших мыслей.
— Что-то в нем… не пойму…
— Он покинул Перонн?
— Да, граф. Он отказался и, кажется, поехал в Плесси-ле-Тур.
— К королю Людовику? Этого его светлость нам не простит.
Кревкер досадливо потеребил седую бороду и направился к герцогу. Д’Эмберкур же, поняв по-своему смысл последних слов графа, разыскал начальника отряда наемников и сказал ему, что Белый Скиталец должен умереть по дороге на Плесси-ле-Тур — таков якобы приказ его светлости государя Бургундии.
Сообщение пятое
Отряд кондотьера де Бассо проскакал по дороге на Париж почти три лье. Не обнаружив Белого Скитальца, пересек дорогу на Амьен, затем на Бапом, на Кодри, и только поздно вечером измученные и злые наемники догадались осмотреть дорогу, ведущую в Руазель.
Синие сумерки вползли в долину, медленно проглатывая крестьянские поля, невысокие покосившиеся домики и дальнюю гряду леса. Пахнуло свежестью реки ее потемневшая гладь призрачно светилась под кручей, — с полей потянуло запахом нагретой за день травы, от жилья — смесью дыма и мокрой крапивы.
Из долины вернулись двое разведчиков, которые сбивчиво и несмело доложили о том, что Белый Скиталец именно на этой дороге, один, едет не торопясь и, конечно же, нападения никак не ожидает.
— Далеко отсюда? — спросил кондотьер.
— Недавно миновал деревню.
— Наконец-то! — Де Бассо с силой сжал древко копья. — Живей на дорогу, ребята! Мы окружим его и нападем одновременно!.. А вы чего? — недовольно сказал он разведчикам, заметив их смятение.
— Не надо бы, сеньор, — едва слышно произнес один. — Беда будет… Мы видали — он вроде светится в темноте…
— Что вы тут болтаете? А ну, живей на дорогу!
Отряд спустился с кручи и выехал за деревню. Было темно. Кони перешли на шаг. Де Бассо постоянно поднимался на стременах и вглядывался вдаль. Но впереди лишь неясно серела дорога, пропадавшая в полумраке.
— Скорей бы луна, — пробормотал кондотьер и оглянулся. — Эй, Кальдоро и Галетто, — вперед! Только осторожно, не вспугните!
И вдруг они увидели его. Он показался неожиданно, видимо, из-за придорожных деревьев… Он действительно светился — он и его конь — бледным голубоватым сиянием.
— Пресвятая мадонна! — прошептал один из наемников и размашисто осенил себя крестным знамением.