Конторщица 3 (СИ) - Фонд А.. Страница 26

«Лида!» — гласили прыгающие строчки, — «Люция едет к родственникам, и согласилась передать письмо. Я устроилась хорошо. Вышла замуж и теперь живу в пригороде Праги. Мой муж очень богат и владеет собственной пивоварней. У нас есть слуги и большой дом на семь комнат (а не говенная коммуналка на Механизаторов!). Отдыхать мы ездим в Карловы Вары, на воды. У Томаша своих детей нету и не будет, но он очень хочет семью. Поэтому я решила забрать Светлану. Ей с нами будет лучше. Напиши ответ и передай Люцией. Томаш сказал, что всё устроит, у него есть большие связи, и Светлану можно будет перевезти к нам. От тебя нужно только письменное согласие и её документы. Это много времени не займёт. Готовься. Ольга».

Первое время я молча сидела и тупо пялилась на стенку. В голове стало пусто-пусто, зато сердце стучало как отбойный молоток.

Я с трудом сглотнула. Руки тряслись. За это время Светка стала мне родной.

Я задумалась. И вот как теперь поступить? Год назад «демоническая» Олечка категорически отказалась от ребёнка: я вспомнила первое своё знакомство со Светкой — донельзя замурзанная, в полуспущенных застиранных колготках и байковой кофточке некогда желтого цвета, заляпанной вареньем и кашей, со спутанными до состояния войлока волосенками, где сиротливо болтался полуразвязанный гипюровый бант. В то время Ольга ребенком не занималась вообще и с удовольствием откупилась за «тридцать серебряников».

А с другой стороны, она же её родная мать! Возможно, Ольга осознала, что плохо относилась к дочери; прошел год, Ольга, наконец, повзрослела, материнская любовь проснулась. И вот какое я имею право не отдать ей родную дочь?

А с третьей стороны, я же обещала Валееву перед его смертью, что выращу Светку, воспитаю, поставлю её на ноги. Да и странный мой сон, где я вернулась обратно и увидела Светку в телевизоре. Вряд ли Ольга сможет воспитать её правильно.

А с четвертой стороны, имею ли я право лишать Свету тех возможностей, которые даст ей обеспеченная жизнь в Европе? Совсем скоро здесь наступят лихие девяностые, и я совсем не хочу, чтобы она это проходила и в этом жила.

А в-пятых, вдруг меня опять забросит обратно? Уже ведь меня туда-сюда изрядно помотало. И что тогда? Кому эта Светка нужна будет здесь? Римме Марковне? Так сколько ей самой осталось? А что будет потом?

Голова шла кругом: вопросы, вопросы… Как же быть?! Как же мне быть?!

Я так расстроилась, что передала авоськи Роговыми, которые обычно меня подвозили на дачу в Малинки, а сама осталась дома, отговорившись, что завтра очень важное совещание и я готовлюсь. Римма Марковна, конечно же будет недовольно ворчать, но пусть лучше так, чем я расплачусь при ней.

Неприкаянная, потерянная, ходила я из угла в угол. Из угла в угол. Перебирала все пять вариантов. Думала. Рассуждала. Моделировала. А решения не было.

Накапала корвалолу. Не помогает. Дрожащей рукой я вытащила из дальнего ящичка полупустую пачку дукатовских папирос, которые когда-то курила Римма Марковна. После появления Светки у нас дома, курить она категорически бросила (хоть курила с войны). Считала, что непедагогично ребёнку дурной пример показывать. Но папиросы не выбросила: иногда использовала их в кладовке или антресолях как средство от моли. Вот мне сейчас и пригодились.

На балкон я не пошла — домовитая Римма Марковна заложила его на лето какими-то очень необходимыми в хозяйстве коробочками, кульками, что-то у неё там сушилось, хранилось. Я накинула спортивную кофту (прошел дождик и было сыровато) и вышла во двор.

Затянувшись, я сильно закашлялась — я и в той-то жизни курила редко, а Лидочка так вообще (при моей памяти) курила всего один раз. А папиросы были крепкие, настоящий ядрёный табачище.

Вторая пошла значительно лучше. Я медленно выдохнула сизоватый дым и тупо смотрела как он тает кверху.

— Лидия Степановна! — послышался мужской голос.

Я обернулась. На меня удивлённо смотрел сосед Иван Тимофеевич. До памятного нападения Горшкова я подрабатывала у него в газете, вела свою колонку красоты для советских женщин. И мы с ним были очень даже по-хорошему.

— Добрый день, Иван Тимофеевич, — кратко улыбнулась я соседу и затянулась снова.

— Вы же не курите, — покачал головой сосед.

— Не курю, — согласно кивнула я, выпустив струйку дыма.

— Так, что случилось, Лидия? — он спросил так проникновенно, что слёзы аж брызнули у меня из глаз.

— Я…я…

— Успокойтесь и постарайтесь рассказать, — Иван Тимофеевич сел рядышком на скамейке. — Из любой ситуации всегда есть выход. Или решение. А иногда и выход, и решение.

— Угум, — хлюпнула я носом.

— А папиросу бросьте, — заявил сосед, — дайте-ка её мне. Вот так.

Он затушил папиросу об асфальт и бросил в урну.

— А теперь рассказывайте.

Хлюпая и поминутно сбиваясь, я начала свой грустный рассказ:

— Ну и вот, — закончила я, — у меня патовая ситуация. Ольга рано или поздно отберет Светку.

— Покажите письмо, — велел Иван Тимофеевич.

Я показала.

— Лида, вы же взрослая умная женщина, — укоризненно покачал головой сосед, возвращая листок, — вы же понимаете, что, если вы сейчас пойдёте с этим письмом в органы и напишете заявление, то никто у вас никого не отберёт? Тем более за границу.

Я скривилась. Теоретически да. Но я-то прекрасно знаю, что буквально через десяток лет страну накроет такая вакханалия, что ой. И Ольга всё равно отберёт Светку. Не сейчас, так потом. И Светка с удовольствием поменяет эти серые страшные времена на уютную сытость Европы. И если я сейчас начну им мешать, то Ольга мне это так потом припомнит, так настроит Светку, что она мне этого больше никогда не простит. И общаться со мной больше не будет.

Но вслух я сказала:

— Можно и пойти, и написать, но Света, когда вырастет и всё узнает, может не простить мне этого.

— Мда… — задумчиво пробормотал Иван Тимофеевич и добавил. — А знаете, Лида, я же прекрасно помню эту Ольгу. Её эти ночные арии доводили до исступления и Нору Георгиевну, и остальных соседей. Они с нею ругались, упрашивали, пытались достучаться до совести. Но она ещё больше пела. Ужасным противным голосом. Громко. Специально фальшивила ещё, чтобы позлить. Да. Я прекрасно знаю этот типаж. Ей-то и дочь, очевидно, нужна лишь для укрепления семьи, видимо не всё там так гладко, как она пишет. Да сами подумайте, Ольга же искренне полагает, что рождена блистать, она любит всю эту мишуру, фейерверки и театральную бутафорию. Сейчас она да, вышла замуж за успешного чешского бюргера. Да, у неё теперь есть дом, доход и слуги. Нам с вами кажется — прекрасная жизнь. Но подумайте только, как же ей при этом скучно! Унылая размеренная жизнь, семейные обеды-ужины. Сами смотрите, вот она пишет, что ездит с супругом отдыхать на Карловы Вары. Это курорт такой. Типа как у нас санаторий. А теперь сами подумайте, интересно экзальтированной девице сидеть на водах и слушать бесконечные разговоры стариков о клистирных трубках? Вот то-то же и оно!

Я кивнула, Иван Тимофеевич был абсолютно прав.

— Я считаю, что её этот брак продлится ровно до тех пор, пока Ольга в очередной раз не увлечется каким-нибудь смазливым гонщиком или музыкантом, и не умотает с ним в Париж или Амстердам. И что тогда будет со Светой в чужой стране, сами подумайте? Нужна она будет этому бюргеру?

Я покачала головой, сосед был прав.

— Поэтому, я считаю, что вы должны написать Ольге письмо примерно такого содержания, что, дескать, конечно, Свету я отдам, и уже скоро, но вот сейчас такие-то обстоятельства. Давайте обсудим это чуть позже. Как-то так. Вы же умная, Лида. Придумайте!

И я задумалась.

А утром, когда я сидела в своём кабинете и писала тезисы речи, которую нужно будет говорить на собрании, произошло ещё одно событие. Дело с этой речью было муторное, но спрыгнуть не получалось никак. Кроме того, как шепнула мне Зоя Смирнова, на собрании будет представитель от соседнего депо, которое находилось в другой области. Поэтому в грязь лицом упасть было никак нельзя. Да и пощекотать нервишки Эдичке и остальным хотелось невыносимо.