Король сыщиков - Автор Неизвестен. Страница 39

Так он дошел до последней лачуги. Здесь его поразило то странное обстоятельство, что окна ее были наглухо забиты крепкими ставнями, да еще сверх того защищены прочной железной решеткой, точно внутри этого жалкого строеньица хранились какие-то несметные богатства.

Сквозь щели ставень виднелся слабый свет, и явственно доносился чей-то громовой голос.

Боб быстро оглянулся. Нигде — ни души; он подкрался к одной из ставен и заглянул внутрь лачуги. Невольный крик удивления чуть было не вырвался у него при виде странной, представившейся его взору картины.

В одном углу убогой комнатки сидел, весь съежившись, его старый знакомый — старик, страдающий манией преследования. Лицо его выражало смертельный ужас; весь дрожа как осиновый лист, он с невыразимым страхом глядел на рыжего великана, который стоял посреди комнаты и со злорадным смехом смотрел на несчастного старика.

Скрестив на груди могучие руки, он стоял и угрожающим голосом что-то говорил обомлевшему со страха старику.

Боб тихо подбежал к двери. Она была открыта; молодой сыщик вошел в низкие, темные сени, откуда узкая, обитая железными полосами дверь вела во внутреннее помещение, где находились рыжий и старик.

Щелей тут, к сожалению, не было; но, прислонив ухо к самой двери, Боб мог расслышать каждое слово, которое произносили в комнате.

— В последний раз говорю тебе, Леви Канцер, не жди от меня ни милосердия, ни пощады. Наконец-то мне удалось проникнуть в твою нору и уловить момент, когда ты, по неосторожности, на минуту оставил дверь открытой; и теперь я не уйду от тебя. Выбирай: или ты будешь лежать мертвый у моих ног, или откроешь свой секрет!

— Сжалься, сжалься надо мной! — жалобно молил старик. — У меня нет денег — ни одной копейки нет у меня. Я уже говорил тебе не раз: у меня нет ничего!

Рыжий громко рассмеялся.

— Ты лжешь! — заревел он. — Помнишь тот вечер, когда мы с тобой сидели в ресторане Трэбблера? Трех недель не прошло с тех пор, а ты уже успел забыть?!

— Три недели ужаснейших мучений! — простонал старик. — Негодяй! Ты лишил меня рассудка за это короткое время!

— И черт с тобой! Только открой мне свой секрет!

— У меня нет никакого секрета! — снова жалобно заговорил Леви Канцер.

— Если ты еще раз осмелишься повторить мне эту ложь, я задушу тебя! — страшным голосом закричал на него рыжий. — Неужели ты воображаешь, что я забыл все то, что ты говорил мне, когда выпил десять стаканов виски и окончательно захмелел?! Ты говорил мне, что вовсе не так беден, что только притворяешься нищим, а на самом деле мог бы заткнуть за пояс любого спесивого богача; что у тебя есть и звонкое золото, и ценные бумаги, но ты спрятал их в таком месте, где их не найдет ни один человек и куда ты сам заходишь только изредка, чтобы тайком полюбоваться на свои богатства! Будешь ли ты теперь отрицать все это?

— Я ничего этого не помню; пожалей меня! Если я это сказал, так это был нелепый вздор, шутка, в которой нет ни одного слова правды!

— Врешь, собака! Не думай, что тебе удастся меня провести! Я отлично знаю, что именно тогда, спьяну, ты сказал правду и, конечно, немало перепугался, когда, протрезвившись, сообразил, что проболтался. Теперь тебе никакой черт не поможет, говори — не то настал твой последний час!

— Помогите! Помогите! — закричал старик в смертельном ужасе.

— Не кричи! Никто не поможет такому старому болвану, как ты! Полиция выставила тебя, а твои Пинкертоны, к которым ты отправился сегодня, вероятно, сделали то же самое.

— Потому что я теряю рассудок, когда знаю, что ты следишь за мной! — закричал Канцер. — Потому что в каждом человеке мне чудится тогда твое ненавистное лицо, потому что я не доверяю тогда никому, потому что я…

Голос старика надорвался, казалось, от ужаса у него отнимался язык.

Рыжий засмеялся зловещим смехом:

— И прекрасно! Никто тебе, дураку, не поверит, что у тебя есть богатства! А я знаю, что они у тебя есть, и я хочу их иметь, потому что сумею лучше воспользоваться ими, чем ты! Сознайся! Куда спрятал ты деньги? Я буду считать до трех! Если до этого времени ты не скажешь мне, где деньги, я тебе, гадкому скряге, перережу горло!

— Смилуйся!.. Пожалей! — стонал старик.

— Вздор! Скажи мне свой секрет — и я не трону тебя, я даже — черт с тобой! — оставлю тебе горсть долларов!

— Ведь я все заработал черным, тяжелым трудом!

— Знаем, знаем, — послышался насмешливый ответ, — деньги в рост отдавал, христопродавец! Не одному человеку надел ты петлю на шею, зато и я теперь перережу тебе горло!

— Смилуйся — я скажу!

— Ну, живее! Раз — два — три!..

Боб решил, что пора вмешаться. Достав револьвер, он только собрался открыть дверь и ворваться в комнату, как изнутри послышалось страшное проклятие, затем кто-то изо всех сил рванул дверь и оттуда как бешеный вылетел обезумевший старик. Со всего маху налетел он на Боба, сшиб его с ног, и оба они повалились на пол.

Но не прошло и секунды, как старик уже вскочил на ноги и как пуля вылетел на двор, тогда как Боб, еще не успев опомниться, получил такой страшный удар между глаз, что тотчас же потерял сознание.

Оказывается, что в ту минуту, когда рыжий с поднятым ножом в руке уже хотел броситься на старика, тот неожиданным прыжком в сторону опрокинул стоявшую на столе керосиновую лампу, опрометью бросился к двери, открыл ее и выбежал из комнаты, столкнувшись при этом в дверях со спешившим ему на помощь Бобом, у которого сорвал в довершение всего его фальшивую бороду.

Таким образом Канцер улизнул, зато молодой сыщик очутился теперь во власти рыжего негодяя, который со злорадным смехом втащил свою жертву на самую середину комнаты.

Через несколько минут, когда Боб очнулся, он увидел себя привязанным к стулу и притом так, что не мог сделать ни одного движения. Даже голова его с помощью накинутой вокруг шеи петли, конец которой был прикреплен сзади за спинку стула, была приведена в такое положение, что он не мог даже слегка пошевелить ею, не рискуя удавиться.

Даже веревка до того стягивала горло, что в высшей степени затрудняла дыхание несчастного пленника.

Перед молодым сыщиком, скрестив руки на груди, стоял рыжий и со злорадством смотрел ему прямо в лицо. Заметив, что Боб открыл глаза, он громко и ядовито рассмеялся:

— Что? Не нравится, голубчик, а?

Боб сначала ничего не ответил. Голова у него кружилась и болела от страшного удара, полученного здоровенным кулаком рыжего великана.

— Мне так и чудилось все время, что за мной следят! — продолжал последний. — От самого дома Пинкертона у меня все время было неприятное чувство, точно у меня на затылке сидит муха, а это чувство меня никогда не обманывает. Ведь вы хитрые парни, вы, Пинкертоны, но до Неда Краузе вам все же далеко! Я справлюсь хоть с целой дюжиной таких молодцов, как вы! Когда я повернулся на мосту и заметил тебя, я сейчас же сообразил, что ты именно и есть та самая муха, которая меня беспокоит, и действительно я не ошибся. Теперь тебе, я думаю, не особенно-то весело, а?

— Не говори глупостей! — спокойно возразил Боб. — Ты доведешь себя только до виселицы, а от Пинкертона все равно не уйдешь!

Нед Краузе громко захохотал:

— Ты думаешь? Ну а я другого мнения! Вот жаль только, что я не знаю, ты ли есть сам проклятый Нат или нет!

— Нет, я не Нат Пинкертон! Поэтому-то я и говорю, что он выследит тебя, и горе тебе, если он узнает, что ты со мною сделал!

Великан презрительно махнул рукой:

— Ба! Не испугаешь! До сих пор не было еще такого человека, который мог бы справиться со мной!

— Нат Пинкертон справлялся и не с такими еще негодяями!

— Ого! В том-то и дело, что не с такими! Силу надо иметь да и царя в голове! А у этаких болванов всегда недостает либо одного, либо другого. Неудивительно, что они попадаются в ловушки такого проныры, как Нат Пинкертон. А вы и рады: хвастаетесь громкими успехами и сами повсюду трубите о своих победах! Нет, дудки! Меня не проведете!