22 июня, ровно в четыре утра (СИ) - Тарханов Влад. Страница 26

— Нет, спасибо, дядя Гнат, справимся, денег пока что хватит.

[10] Ну и хорошо! Извините, я поеду, как-то в другой раз зайду, чарку за тебя опрокину, Уля, прощавайте.

[11] Так, сегодня ничего не решить. Я пока закончу крольчатник. Уля, у тебя дел полно, двигайся. Остап, как на работу пойдешь, выясни, что произошло, да поподробнее, да не забудь к деду Пройдысвиту зайти, денег дам, на обратном пути захвати кроля и крольчих. Вот что, возьми подводу, тебе удобнее будет, а я завтра поеду в Могилев, зайду к Ивану, он у нас власть, он должен что-то знать. А там уже будем думать, что делать.

— А на базар заедешь?

— Скуплюсь обязательно.

Глава восемнадцатая. Иван

Глава восемнадцатая

Иван

24 июня 1941 года

Быть председателем горисполкома очень непросто. Особенно в такое непростое время. Ну и что, что городок маленький? А ответственность все равно большая! В последнее время Иван Майстренко стал чаще прикладываться к оковитой, но позволял себе это только после работы, когда приходил домой и мог позволить себе расслабиться, полагая, что там он недоступен всевидящему оку товарищей из органов. Впрочем, иллюзиями себя Иван Архипович не тешил, а потому даже дома не позволял себе в словах ничего лишнего. А, думаете, легко быть вот так, постоянно начеку? Говорят, самые-самые профессиональные разведчики проваливаются из-за того, что им надо с кем-то поделиться сокровенными мыслями. А он, Иван, никакой не разведчик, обычный чиновник, каких тысячи.

В семье Майстренков Иван был самым старшим сыном, он родился еще до войны, как и Богдан, а вот потом, как отец вернулся из-за границы, появились Ульяна, Антон и Остап. В гражданскую, когда отца не было дома, двенадцатилетний пацан прибился к отряду красных, стан чем-то вроде сына полка, ходил в разведку, прикидываясь сиротой-попрошайкой, пару раз чуть не попался, да умел косить под дурачка. Так всю гражданскую провоевал, повезло. Дважды их отряд был разбит, а как ушел из бойни под Варшавой, до сих пор вспоминал с содроганием. Из их полка тогда вернулось сотни полторы, кто погиб, кто потом сдох от голода в польских концлагерях. Война дело жестокое, даже слишком. В двадцать пятом Иван демобилизовался из армии. Время было сложное, ему предложили идти на курсы красных командиров, но Иван видел, как живут краскомы, перебиваясь с хлеба на воду, а у многих жены занимались проституцией, чтобы хоть как-то прокормить семью. Подумав, решил вернуться на Украину, там все-таки не так голодно. Да и родные. Застал семью с пополнением.

Гражданская война расколола семьи. Это правда. Брат шел на брата, сын на отца. Почему-то Архип был единственным, кто встретил сына не слишком приветливо. Нет, батя, вообще был человеком, который не слишком ярко проявлял эмоции, когда Иван вступил на отчий порог, обнял его, но было видно, что красноармейская форма как-то отцу неприятна. А еще, еще крестьянский труд, которым занималась вся семья Майстренков, повоевавшего Ивана не слишком-то привлекал. Он уже знал, что есть другие, не столь тяжелые, способы зарабатывать на жизнь. Немного погостив у родных, размявшись в ежедневных хозяйственных хлопотах, Иван решительно направился в город. Мать плакала, отец попрощался сухо и холодно, Уля и Богдан — с явным сожалением, только младшенькие носились по двору, не слишком понимая, почему их брат, привезший гостинцы, куда-то там уезжает. Еще в армии Иван вступил в партию, его партийность никого в семье не смутила, даже отец ничего не сказал, хотя, Ивану казалось, что вот-вот что-то скажет резкое, нехорошее, да нет, Архип молчал, пусть и казалось, что с осуждением, но кто отца знает. А вот в районе его приняли хорошо, дали небольшую должность при райсовете, так постепенно Иван стал двигаться по линии советской власти. Он прошел обучение в партийной школе, благополучно избежал компаний по очистке рядов, трудился прилежно, был исполнительным, изобличал врагов, клеймил, кого надо было заклеймить, ни с кем не сходился, ибо подружиться не с тем человеком было себе дороже. Начальство чтил, так как без чинопочитания что при царе, что при советах было никак нельзя. В тридцать девятом Иван Афанасьевич Майстренко резко пошел на повышение. В конце сорокового стал председателем горсовета Могилева-Подольского.

А вот с личной жизнью у старшего из братьев Майстренко было неладно: он был еще холост. Причин этому было множество: и природная осторожность Ивана, который предпочитал никого к себе в душу не пускать, тем более женщину, и несколько горьких неудач в попытках устроить личную жизнь еще в бытность молодым парубком. Одна из его временных подруг наградила его венерической болезнью, хорошо, хоть не сифилисом, доктора бойца подлечили, но посоветовали (в шутку) член завязать бантиком и никаких половых контактов. И только на гражданке, демобилизовавшись, Иван попробовал найти себе женщину. Удача пришла в тридцать шестом, когда уже и не надеялся. Катерина была вдовой, детей ей Бог не послал, жила постирушками да подторговывала на базаре, если было чем, иногда подкидывали товар знакомые контрабандисты. Конечно, как только появился в ее жизни мужчина, базар и постирушки ушли на второй план. Даже небольшой чиновник имел возможность прокормить не только себя, но и женщину. Теперь вся жизнь Катерины крутилась вокруг мужа. Это было ее привычное существование: в детстве ее мир и все хозяйство крутилось вокруг отца, потом все силы свои тратила на первого мужа, железнодорожника, который надолго стал центром ее вселенной. Гражданская забрала мужа, будучи беременной, подверглась групповому изнасилованию петлюровцев во время еврейского погрома, ну и что, что была не еврейкой, попалась под руку… Выкидыш. После этого врачи сказали, что детей у нее не будет. Поставила было на себе крест. А тут такое дело… Иван женится на Катерине не собирался, он хотел иметь детей, но про это женщине не говорил, жили вместе, гражданским браком, ну и ладно. Зато обстиран, выглажен, накормлен, в постели ублажен и никакого риска. Катерина была не красавицей, но ему-то красавица зачем? Головной боли и так хватало.

А теперь, как только объявили о войне, этой самой \головной боли стало значительно больше. Впервые за последнее время ему стало не до выпивки. Конечно же, он поначалу растерялся, звонил в область, правда, как только получил первые инструкции, сразу же успокоился. Потом было совещание у первого секретаря горкома, они проводили его вместе с первым секретарем райкома, кроме партийных и советских руководителей там были и военные. Работы сразу стало выше крыши, так Иван Майстренко никогда от работы не бегал.

Ночью удалось поспать два часа, да и то, не дома, а в исполкоме на диване. Хорошо, поутру Катерина принесла теплую еду и выглаженную рубашку. Она попыталась было запричитать, по глупой бабской привычке, но Иван шикнул на нее, сказал, что на обед не придет, оставил себе на перекус пару кусков хлеба с салом и два малосольных огурца. А вот ужинать, если не придет, попросил принести сюда. Катерина, аккуратно вытерев слезы платочком, забрала пустую посуду и вышла из его кабинета. А Иван тут же включился в работу, совершенно забыв о ее существовании.

Конечно, нарастала усталость и раздражение. Опять поспать почти не удалось. Пару раз перекемарил, по пару часов, да разве ж то сон. А тут еще поутру появился Богдан, братик, вот уж кого не хватало! Из его братьев самым нормальным был Остап, Антон, пока не пропал, был каким-то святошей, очень уж религиозным, мамашино влияние, а Богдан слишком уж носился со своей украинскостью, буржуазным национализмом попахивало, Иван пару раз провел с ним работу, объяснил, что если что, от органов он его не спасет, а тот еще и его утопит, вроде бы успокоился, но вот и сейчас, вошел и стал бубнить приветствия на ридний мови.

— Богдан, ты в государственном учреждении, разговаривай на государственном языке.

Неожиданно, брат не стал перечить, говорить, что государственным тут является украинский язык, а перешел на нелюбимую им «москальську мову».