Военная тайна. В дни войны - Шейнин Лев Романович. Страница 4

Крашке еще раз оглянулся – шоссе было по-прежнему пустынно – и уверенно толкнул скрипучую калитку. Во дворе, заросшем травой, никого не было, выходящая во двор дверь была открыта. Крашке поднялся по деревянным ступеням и оказался в маленькой темноватой кухне. Здесь тоже никого не было, но за неплотно закрытой дверью слышались перебор гитары и хрипловатый баритон, с большим чувством исполняющий романс: «Ты сидишь у камина и смотришь с тоской…»

Господин Крашке с удовольствием прислушался. Некогда, в дни молодости, судьба, а точнее немецкая разведка занесла его в один уездный городишко Могилевской губернии. По характеру задания ему надо было завести связи с местным начальством и офицерами дивизии, расквартированной в этом городке. Крашке познакомился с дочерью воинского начальника Зиночкой Бурцевой, открыл в городе аптеку, играл в преферанс с уездным исправником и земским начальником, лихо плясал на балах и, наконец, добился руки и сердца дочери воинского начальника.

Уже после свадьбы Зиночка призналась молодому супругу, что покорил он ее не модными усиками, которые он тогда отпустил, не талантом лихого вальсера, не изысканностью манер и процветавшей аптекой, а тем, как проникновенно и «с давыдовской слезой», по утверждению воинского начальника, исполнял он этот романс: «Ты сидишь у камина и смотришь с тоской, как печально огонь догорает…»

Через год, успешно выполнив задание, молодой аптекарь загадочно исчез из города, предусмотрительно захватив с собой десять тысяч Зиночкиного приданого и навсегда оставив аптеку, беременную жену и гитару, на которой он сам себе так вдохновенно аккомпанировал.

И вот теперь, стоя в этой темной, пахнувшей мышами кухне, господин Крашке услышал слова и мотив почти забытого романса. Это звучало как доброе предзнаменование, и господин Крашке, улыбаясь от легкого волнения и нахлынувших воспоминаний, смело толкнул дверь, за которой пел баритон.

В небольшой, обставленной старомодной мебелью комнате сидел на диване уже немолодой грузный человек с гитарой и уныло пел.

Увидев вошедшего Крашке, обладатель хриплого баритона сразу замолк, вопросительно уставившись в пришедшего нагловатым взглядом своих выпуклых глаз.

– Простите, – произнес Крашке, снимая шляпу, – могу ли видеть товарища Голубцова Сергея Петровича?

– А вы откуда и кто такой будете? – ответил вопросом на вопрос хозяин комнаты.

– Прежде чем ответить на этот законный вопрос, – улыбнулся Крашке, – я хотел бы убедиться, что говорю именно с тем, кто мне нужен.

– Я Сергей Петрович, – ответил мужчина. – А что вам нужно? Я вас не знаю.

– К сожалению, мы действительно не знакомы, – произнес Крашке, – но я имею к вам поручение от вашего почтенного дядюшки Валерия Павловича Голубцова…

– У меня нет никакого дядюшки! – чуть резче, чем следовало, ответил Голубцов, весьма порадовав этим Крашке.

– В соседних комнатах кто-нибудь есть? – неожиданно спросил Крашке. – Нас никто не слышит?

– А что вам, собственно, угодно?

– Мне угодно передать вам письмо от вашего дядюшки, его превосходительства генерала Голубцова, – спокойно повторил Крашке. – У меня есть ваша фотография, но, право, я бы вас не узнал. Впрочем, это и не удивительно, если принять во внимание, что вы, господин Голубцов, сняты на ней в тысяча девятьсот девятнадцатом году, в офицерской форме, когда вы, если не ошибаюсь, служили в контрразведке добровольческой армии. Мне передал эту фотографию ваш дядюшка, чтобы мы легче смогли найти общий язык…

И Крашке протянул Голубцову немного выцветшую фотографию, на которой он был изображен во весь рост, в офицерской форме. Голубцов выхватил фотокарточку и мгновенно разорвал ее на мелкие клочки. Крашке, улыбаясь, сел в кресло, не ожидая приглашения. Голубцов тяжело дышал.

– Напрасно вы разорвали карточку, глубокоуважаемый Сергей Петрович, – укоризненно произнес Крашке, покачивая головой. – Я предвидел такой вариант и имею несколько отличных фотокопий. Вот одна из них…

И он протянул оторопевшему Голубцову новую фотографию.

– Кто вы и что вам от меня нужно? – хрипло спросил Голубцов.

– Я друг генерала Голубцова и надеюсь стать и вашим другом, – ответил Крашке, закуривая сигарету. – Но сначала ознакомьтесь с письмом вашего дяди, который прислал вам его из Берлина.

И Крашке протянул Голубцову письмо. Голубцов два раза его прочел, потом достал спички и сжег письмо.

– Вот видите, Сергей Петрович, вы напрасно так взволновались, – вновь заговорил Крашке, – вы можете мне абсолютно доверять. Мы а вами люди одного возраста, одного воспитания, и легко поймем друг друга…

– Кто вы? – снова спросил все еще бледный Голубцов.

– Друг вашего дяди, и он вам об этом пишет. Кстати, если вы забыли содержание письма, то у меня есть и его фотокопия.

– Что вам от меня нужно?

– Пока ничего. А в будущем какие-нибудь сущие пустяки. Но давайте познакомимся. Расскажите о вашем житье-бытье… Вы, конечно, сознательный член профсоюза? Пролетарий или советский служащий?

– Я работаю сторожем в одном институте. Ночным сторожем…

– Ночным сторожем? Гм, нельзя сказать, что вы сделали блестящую карьеру. Что же это за институт?

Разговор Крашке и Голубцова затянулся до поздней ночи. Выяснилось, что Сергей Петрович одинок, в прошлом году его жена скончалась от рака легких, что этот старый дом принадлежит ему, что он, конечно, скрыл свою службу в белой армии, что в институте он работает уже четвертый год и что за стеной, в соседних двух комнатах, проживают две богомольные старушки. Такие соседи не оставляли желать лучшего. С другой стороны, и сам Голубцов оказался довольно сговорчивым и покладистым человеком, быстро сообразившим, чего от него хотят.

Они расстались друзьями, и в первом часу ночи Голубцов проводил Крашке за скрипучую калитку своего дома.

На шоссе было так же пустынно. Темное сентябрьское небо низко нависло над Измайловским зверинцем, редкие уличные фонари покачивались от резких порывов ветра, тревожно шумел лес, стоявший черной стеною по ту сторону шоссе.

Простившись со своим новым знакомым, господин Крашке все с теми же мерами предосторожности, неожиданно меняя виды транспорта – трамвай, троллейбус, метро, добрался в посольство около двух часов. Несмотря на позднее время, он сразу зашел к полковнику Вейцелю, который его давно поджидал и уже начинал волноваться.

Выслушав подробный доклад Крашке о его визите к Голубцову, господин атташе пришел в восторг. За такое удивительное стечение обстоятельств, черт возьми, не мешало выпить! За бутылкой душистого мозельвейна фон Вей-цель и Крашке разработали план дальнейших мероприятий. Голубцова надо было окончательно «освоить», хорошо проверить, а затем обучить фотографированию документов и чертежей. Его положение ночного сторожа открывало превосходные перспективы успешного завершения «операции Сириус», что в свою очередь очень реально сулило награды, орден железного креста и генеральские погоны, о которых господин полковник Вейцель, вопреки обретенному с годами философскому образу мышления, все же пылко мечтал.

Да, вначале все шло удивительно легко и успешно. Этот Голубцов с его романсами и гитарой оказался превосходным агентом, хотя и несколько назойливым в отношении гонорара. Не могло быть и речи о том, что он является или может стать «двойником», то есть, сотрудничая с Крашке, одновременно работать на советскую контрразведку. Голубцов не только поневоле выполнял задания Крашке, но делал это с удовольствием, глубоко ненавидя советскую власть и стремясь напакостить ей чем только можно. Выходец из семьи крупного помещика, он в молодости боролся с революцией в рядах добровольческой армии, потом долго заметал следы; женился на какой-то бывшей торговке, которой принадлежал дом в Измайловском зверинце, потом похоронил жену, сильно опустился и теперь прозябал в своей берлоге, как одинокий, отбившийся от стаи волк, все еще, однако, готовый к прыжку.