Военная тайна. В дни войны - Шейнин Лев Романович. Страница 5

Там, на работе, он умело носил личину этакого добродушного, не слишком умного и чуть ворчливого служаки-старика, исправно посещал все профсоюзные собрания, охотно подписывался на заем, а в майские и в октябрьские праздники раньше всех приходил на демонстрацию, громче всех кричал «ура», первым запевал «Эх, Дуня, Дуня, Дуня-я, комсомолочка моя» и даже пускался в пляс с молодыми секретаршами.

В институте Голубцова считали немного чудаковатым, но в общем приятным стариком, все называли его запросто «Петровичем» и охотно выслушивали его рассказы о том, как в молодые годы он будто бы служил красноармейцем «у самого Чапая».

Престиж Голубцова и доверие к нему особенно возросли после того, как однажды утром он, действуя по заданию Крашке, явился к директору института и молча протянул ему пять тысяч рублей, будто бы найденные им на рассвете недалеко от главного подъезда института.

– Только я, товарищ директор, начал утром подметать асфальт у подъезда, гляжу, пакет этот лежит. Посмотрел я и испугался: шутка сказать, какие деньги – тысячи!.. Так, поверьте, еле дождался вашего приезда!.. Не иначе, как кто из наших потерял, а может, даже казенные денежки-то – и государству нашему убыток, и человек зазря может пропасть…

Директор поблагодарил Голубцова, пожал ему руку и рассказал о происшествии работникам института. Выяснилось, что никто из них ничего не терял, и деньги были сданы в отдел находок милиции, а о Голубцове появилась заметка в стенгазете под заголовком «Благородный поступок».

После этого доверие к Голубцову окончательно укрепилось…

Справедливость требует отметить, что в этом деле Голубцов слегка надул господина Крашке, который выдал ему для этой инсценировки семь с половиной, а не пять тысяч. Но Голубцов рассудил, что для нужного эффекта хватит и пяти.

Разумеется, Вейцель, как и Крашке, ничего об этом не знал и не мог нарадоваться своим новым агентом.

К его вящему удовольствию, Голубцов, занесенный в секретные списки агентуры под псевдонимом «король бубен», довольно быстро освоил технику фотографирования документов и чертежей, и «операция Сириус» близилась к своему завершению. В конце апреля «король бубен» сообщил, что ему удалось подслушать, что конструктор Леонтьев собирается выехать в служебную командировку. Было уже известно, что Леонтьев в таких случаях, как и каждый вечер перед уходом с работы, запирает секретные документы в стальной сейф, стоящий в его кабинете, а затем еще опечатывает этот сейф сургучной печатью. Сейф, судя по имеющейся на нем надписи, был изготовлен системой промкооперации, а именно артелью «Меткоопромсоюз». Крашке специально приобрел такой же сейф в магазине, где ему подмигнул на него «король бубен», явившийся, как было условлено, в этот магазин, и у себя в кабинете тщательно его исследовал. Качество продукции артели «Меткоопромсоюз» получило полное одобрение господина Крашке: сейф был сделан более чем примитивно, его внутренний затвор скорее походил на щеколду от простой калитки, чем на замок стального сейфа для секретных бумаг.

Однако дело осложнялось тем, что сейф Леонтьева, как выяснилось, стоял в секретной комнате его лаборатории, которая в свою очередь закрывалась на ночь особой стальной дверью со сложным замком.

Таким образом, для получения чертежей, хранившихся в сейфе Леонтьева, требовалось, во-первых, подобрать ключ к замку стальной двери, во-вторых, ключ к самому сейфу и, наконец, изготовить сургучную печать, которой опечатывался ежедневно этот сейф, для того, чтобы после фотографирования чертежей вновь опечатать сейф Леонтьева.

«Король бубен» был соответственно проинструктирован и снабжен пластилином особой марки. Ночью, когда он дежурил в институте, где уже никого из сотрудников не было, Голубцов запер изнутри двери вестибюля, погасил в нем свет и тихо поднялся на второй этаж. Он подошел к стальной двери, ведущей в секретную комнату, и осветил ее карманным фонарем, не включая из осторожности свет в комнате.

В длинных гулких коридорах института, едва освещенных светом луны, проникавшим через большое створчатое окно, царил таинственный голубоватый полумрак. Голубцов замер – ему послышался какой-то подозрительный шум в расположенной поблизости туалетной комнате. С пересохшим от волнения горлом он застыл у двери, напряженно ловя звуки, доносившиеся из туалетной комнаты. Они» раздавались отчетливо и равномерно.

Собрав последние силы, Голубцов решил сделать вид, что производит ночной обход, и, нарочито тяжело ступая, подошел к туалетной комнате. Здесь он с силой рванул дверь и громко спросил:

– Кто там?

Ответа не последовало. Голубцов включил электрический свет – туалетная была пуста, а из бачка равномерно и гулко капала вода.

«Король бубен» выругался и тут же увидел в настенном зеркале свое искаженное, бледное от волнения лицо.

«Горький мне достался хлеб», – подумал сам о себе Голубцов и, чтобы хоть немного успокоиться, закурил.

Отдохнув, он вернулся к стальной двери и стал медленно, как его обучил Крашке, выдавливать из тюбика с пластилином густую, вязкую массу в замочную скважину двери. Когда та была, наконец, заполнена, Голубцов выждал положенные пять минут и сильно рванул за оставленный хвостик уже застывший и твердый слепок.

На следующий день он встретился с Крашке в универмаге Мосторга и в сутолоке, не здороваясь, незаметно сунул тому слепок.

Через два дня «король бубен» зашел в пивной бар, где за столиком сидел Крашке в скромном, грубошерстном костюме. Сделав вид, что он не знает Крашке, Голубцов попросил разрешения сесть за его стол. Они молча, не глядя друг на друга, пили пиво. Когда Крашке, расплатившись, стал подниматься, он незаметно передал Голубцову изготовленный по слепку ключ.

В ту же ночь «король бубен», снова дежуривший по институту, открыл этим ключом стальную дверь и снял слепки с замка сейфа и сургучной печати, которой сейф был опечатан.

Слепки он снова передал Крашке, с которым на этот раз встретился в довольно странной обстановке: оба катались в лодках на пруде Чистопрудного бульвара.

Это было в конце апреля, стоял теплый вечер, на бульваре было много гуляющих. На маленьком пруде скользили многочисленные лодки, сталкиваясь одна с другой. В них катались влюбленные парочки, веселые студенческие компании и школьники старших классов. Крашке, в соломенной панаме, сняв пиджак, неутомимо кружил по пруду с видом человека, выполняющего врачебное предписание.

«Король бубен» тоже очень старательно греб, разгоняя тяжелую лодку и демонстрируя разные виды гребли.

Когда он в третий раз поравнялся бортом с лодкой Крашке, тот, опять-таки не здороваясь, швырнул в лодку Голубцова кожаный кисет на молнии, в котором находились резная медная печать для сургуча и ключ от сейфа Леонтьева.

«Операция Сириус» близилась к завершению.

Первого мая Голубцов был назначен дежурным вахтером и должен был дежурить целые сутки.

Утром, гладко выбритый и веселый, «король бубен» явился в институт, где уже собирались сотрудники на первомайскую демонстрацию.

Голубцов, с красным бантиком в петлице, сердечно поздравил всех с праздником и посетовал, что на этот раз ему не придется участвовать в демонстрации.

Сотрудники института собирались у главного подъезда, уже были приготовлены праздничные знамена, портреты и стяги, и ровно в девять часов утра колонна института влилась в районную колонну.

Еще накануне Крашке и Голубцов решили, что извлечение и фотографирование документов, хранившихся в сейфе Леонтьева, безопаснее произвести не ночью, когда в институте может быть произведена внезапная проверка, а днем, именно в часы демонстрации, когда, при всем желании, машине трудно пробиться к зданию института. В этот день ответственным дежурным по институту был некий Кравчук, заместитель директора, рыхлый и флегматичный человек. Накануне Кравчук встречал праздник, плохо выспался и теперь, удобно устроившись в мягком кресле, немедленно уснул. Убедившись в этом, Голубцов запер изнутри двери вестибюля и поднялся на второй этаж. Он быстро открыл стальную дверь, затем сейф, содрав с него сургучную печать, и достал папку, на которой было написано: