Одноколыбельники - Цветаева Марина Ивановна. Страница 39
Он назвал, и мы расстались.
* * *
В трамвае то же, что сегодня утром. Тишина. Будничные лица.
Во все время нашей истории я старался не смотреть на М. Тут впервые посмотрел ему прямо в глаза. Он покраснел, улыбнулся и вдруг рассмеялся. Смеется и остановиться не может. Начинаю смеяться и я. Сквозь смех М. мне шепчет:
– Посмотрите, вокруг дураки и дуры, которые ничего не чувствуют, ничего не понимают.
И новый взрыв смеха, подхваченный мною. Кондуктор нерешительно, очевидно, принимая нас за пьяных, просит взять билет…
* * *
Дома я нахожу ожидающего меня артиллериста Г., моего друга детства[87].
– С., наконец-то! – встречает он меня радостно. – А я тебя по всему городу ищу! Идем скорее в Александровское училище – там собрание Совета офицерских депутатов. Необходимо присутствовать. Вокруг Александровского училища сейчас организуются все силы против большевиков[88].
За ужином рассказываю сестре и Г. о происшедшем со мною и тут только осознаю, что меня даже не обезоружили – шашка и револьвер налицо.
После ужина бежим с Г. в Александровское училище.
* * *
В одной из учебных комнат находим заседающий Совет. Лица утомленные, и настроение подавленное. Оказывается, заседают уже несколько часов – и пока что тщетно. Один за другим вяло выступают ораторы – и правые, и левые, и центр. И те и другие призывают к осторожности. Сообщаю о виденном мною в Совете и предлагаю действовать как можно решительнее, так как большевики открыто и лихорадочно готовятся к восстанию.
Говорим до глубокой ночи и решаем на следующий день с утра созвать собрание офицеров Московского гарнизона. Каждый депутат должен сообщить в свою часть о предстоящем собрании. На этом мы расходимся.
Полночи я стою у телефона, звоня всюду, куда можно, чтобы разнести весть о собрании как можно шире. От числа собравшихся будет зависеть наш успех. Нам нужна живая сила.
* * *
С утра 27-го беготня по городу. Захожу в Офицерское Экономическое общество, через которое ежедневно проходят тысячи офицеров, и у всех касс вывешиваю плакаты:
«Сегодня собрание офицеров Московского гарнизона в Александровском училище в 3 ч. Все гг. офицеры обязаны присутствовать.
СОВЕТ ОФИЦЕРСКИХ ДЕПУТАТОВ».
Меня мгновенно обступают и забрасывают вопросами. Рассказываю, что знаю о положении дел, и прошу оповестить всех знакомых офицеров о собрании.
– Непременно придем. Это прекрасно, что мы будем собраны в кулак – все вместе. Мы – единственные, кто сможет дать отпор большевикам.
– Не опаздывайте, господа. Через два часа начало.
Весть о гарнизонном собрании молниеносно разносится по городу. Ко мне несколько раз на улице подходили незнакомые офицеры со словами:
– Торопитесь в Александровское училище. Там наше собрание.
Когда я вернулся в училище, старинный актовый зал был уже полон офицерами. Непрерывно прибывают новые. Бросаются в глаза раненые, собравшиеся из бесчисленных московских лазаретов, на костылях, с палками, с подвязанными руками, с забинтованными головами. Офицеры местных запасных полков в меньшинстве.
Незабываемое собрание было открыто президиумом Совета офицерских депутатов. Не помню, кто председательствовал, помню лишь, что собрание велось беспорядочно и много времени было потеряно даром.
С самого начала перед собравшимися во всей грандиозности предстала картина происходящего.
После сообщения представителями Совета о предпринятых мерах к объединению офицерства воедино и доклада о поведении командующего войсками – воздух в актовом зале накаляется. Крики:
– Вызвать командующего! Он обязан быть на нашем собрании! Если он изменник, от него нужно поскорее избавиться!
Беспомощно трезвонит председательский колокольчик. Шум растет. Кто-то объявляет, что побежали звонить командующему. Это успокаивает, и постепенно шум стихает.
Один за другим выступают представители полков. Все говорят о своих полках одно и то же: рассчитывать на полк как на силу, которую можно двинуть против большевиков, нельзя. Но в то же время считаться с полком, как ставшим на сторону большевиков, тоже не следует. Солдаты без офицеров и помышляющие лишь о скорейшем возвращении домой в бой не пойдут.
Возвращается пытавшийся сговориться с командующим по телефону. Оказывается, командующего нет дома.
Опять взрыв негодования. Крики:
– Нам нужен новый командующий! Долой изменника!
На трибуне кто-то из старших призывает к лояльности. Напоминает о воинской дисциплине.
– Сменив командующего, мы совершим тягчайшее преступление и ничем не будем отличаться от большевиков. Предлагаю, ввиду отсутствия командующего, просить его помощника взять на себя командование округом.
В это время какой-то взволнованный летчик просит вне очереди слова.
– Господа, на Ходынском поле стоят ангары[89]. Если сейчас же туда не будут посланы силы для охраны их, – они очутятся во власти большевиков. Часть летчиков-офицеров уже арестована. Не успевает с трибуны сойти летчик, как его место занимает артиллерист.
– Если мы будем медлить, вся артиллерия – сотни пушек – окажется в руках большевиков. Да, собственно, и сейчас уже пушки в руках солдат.
Кончает артиллерист – поднимается председатель:
– Господа! Только что вырвавшийся из Петрограда юнкер Михайловского училища просит слова вне очереди.
– Просим! Просим!
Выходит юнкер. Он от волнения не сразу может говорить. Наступает глубочайшая тишина.
– Господа офицеры! – голос его прерывается. – Я прямо с поезда. Я послан, чтобы предупредить вас и московских юнкеров о том, что творится в Петрограде. Сотни юнкеров растерзаны большевиками. На улицах валяются изуродованные тела офицеров, кадетов, сестер, юнкеров. Бойня идет и сейчас. Женский батальон в Зимнем дворце, женский батальон… – Юнкер глотает воздух, хочет сказать, но только движет губами. Хватается за голову и сбегает с трибуны.
Несколько мгновений тишины. Чей-то выкрик: «Довольно болтовни! Всем за оружие!» – подхватывается ревом собравшихся:
– За оружие! В бой! Не терять ни минуты!
Председатель машет руками, трезвонит, что-то кричит – его не слышно.
Неподалеку от меня сидит одноногий офицер. Он стучит костылями и кричит:
– Позор! Позор!
На трибуну, минуя председателя, всходит полковник генштаба. Небольшого роста, с быстрыми решительными движениями, лицо прорезано несколькими прямыми глубокими морщинами, острые стрелки усов, эспаньолка, горящие холодным огоньком глаза под туго сдвинутыми бровями. С минуту молчит. Потом, покрывая шум, властно:
– Если передо мною стадо – я уйду. Если офицеры – я прошу меня выслушать!
Все стихает.
– Господа офицеры! Говорить больше не о чем. Все ясно. Мы окружены предательством. Уже льется кровь мальчиков и женщин. Я слышал сейчас крики: в бой! за оружие! – Это единственный ответ, который может быть. Итак, за оружие! Но необходимо это оружие достать. Кроме того, необходимо сплотиться в военную силу. Нужен начальник, которому мы бы все беспрекословно подчинились. Командующий – изменник! Я предлагаю тут же, не теряя времени, выбрать начальника. Всем присутствующим построиться в роты, разобрать винтовки и начать боевую работу. Сегодня я должен был возвращаться на фронт. Я не поеду, ибо судьба войны и судьба России решается здесь – в Москве. Я кончил. Предлагаю приступить немедленно к выбору начальника!
Громовые аплодисменты. Крики:
– Как ваша фамилия?
Ответ:
– Я полковник Дорофеев[90].
Председателю ничего не остается, как приступить к выборам. Выставляется несколько кандидатур. Выбирается почти единогласно никому не известный, но всех взявший – полковник Дорофеев.
– Господ офицеров, могущих держать оружие в руках, прошу построиться тут же, в зале поротно. В ротах по сто штыков – думаю, будет довольно, – приказывает наш новый командующий.