Транс - Кесслер Ричард. Страница 85

Сёрл, сорокапятилетний вдовец, лысеющий, с загорелым лицом, посвятивший всю свою жизнь газете и плаванию, сам предложил назначить встречу в его квартире, после того как Карен, позвонив рано утром, в общих чертах обрисовала ему сложившуюся ситуацию. Держался Сёрл весьма сдержанно, однако дал понять: он уверен, такая статья вызовет большой интерес и не меньший переполох, и без лишних слов пообещал помочь Карен с ее публикацией.

Когда Амброуз и Карен вошли в квартиру Сёрла, там уже сидели Драммонд и Гейдж.

Амброуз оказался негром огромного роста, сплошные кости и мускулы. На нем была голубая рубашка, голубые джинсы, замшевый пиджак, под которым угадывалась кобура пистолета.

Огромная фигура Амброуза, казалось, заполнила всю гостиную. Драммонд внимательно присмотрелся к нему: где-то в середине пятидесяти, хорошо сложен, с прекрасной военной выправкой. Он излучал, казалось, физическую угрозу, которая чувствовалась даже на расстоянии. Краем глаза Драммонд заметил, что Дик Гейдж слегка отступил назад, а рука его машинально потянулась к кобуре. Но в этом гиганте недюжинной силы, с проницательным острым взглядом улавливались мягкость и печаль. И это смягчало первое впечатление от него.

Драммонд первым протянул руку Амброузу:

– Привет! Я – Пол Драммонд. Это я был в машине вместе с Карен...

– Рад познакомиться с вами, доктор.

– А это Джордж Сёрл, редактор отдела столичных новостей, с которым работает Карен. Лейтенант Дик Гейдж – из уголовной полиции Лос-Анджелеса. Вы с ним тоже разговаривали. Дик присутствует здесь не как полицейский, а как старый и надежный друг, который пытался помочь Тому Кигану.

Амброуз пожал руки обоим мужчинам.

Сёрл предложил всем сесть, Амброуз, казалось, инстинктивно выбирал место – подальше от занавешенного окна, откуда можно было также держать в поле зрения дверь.

– Кофе? Напитки? – спросил Сёрл.

Все выбрали кофе.

– Прежде всего я хотел бы спросить вас, что вы имели в виду, когда сказали Дику, что "они убили вашего сына"? Это тот человек, который передал нам пленку? Он действительно был полицейским? – обратился к Амброузу Драммонд.

Амброуз опустил взгляд на свои переплетенные пальцы, казалось, огромная тяжесть опустилась ему на плечи; он вздохнул и медленно заговорил – голос его напоминал сердитое ворчание животного.

– Это был мой сын. Одно время он служил в Сиэтле, он был ранен и вышел на пенсию. У него есть, вернее был, небольшой магазинчик радио– и электронного оборудования в Инглевуде, – в свое время я помог ему приобрести его. Это сын придумал надеть полицейскую форму, он решил, что так удобнее остановить вас на скоростной дороге. У него было с собой подслушивающее устройство, поэтому я слышал все, что происходит. Сам я находился в машине в миле от него.

– Вы слышали перестрелку?

Амброуз кивнул.

– Как эти ублюдки узнали, что пленка у него?

– Нас тоже прослушивали, – сказала Карен, – но мы этого не подозревали. Мне кажется, вам надо узнать обо всем, что произошло начиная со среды, чтобы представить себе общую картину. Возможно, это поможет отыскать тело вашего сына. Мы думаем, вам его не вернули.

Амброуз отрицательно покачал головой.

– Из-за одного этого мое сердце буквально разрывается на части. Я хотел бы, чтобы вы все мне рассказали.

Карен, Драммонд и Гейдж по очереди рассказали о том, что произошло за эти два дня.

Лицо Амброуза исказилось от ярости, слезы заблестели в его глазах.

– Сукины дети... Послушайте... забудем о том, что я записал на пленке. Это только основа, так сказать, голый скелет. – Он в упор посмотрел на Гейджа, затем перевел взгляд на Карен. – Я хочу рассказать все подробно. Я устал от того, что происходит в этой стране, от того, что вытворяют эти... парни, издеваясь над людьми. Если бы через вашу газету удалось рассказать, что делается на самом деле...

– Наша газета как раз этим и занимается, – сказал Джордж Сёрл. – Для того она и существует.

– Знаю. Но ваши ребята должны быть очень осторожны. Вам нужны подтверждения, доказательства, записи... Эти негодяи умеют прятать концы в воду – исчезают и свидетели, и записи. Они выше закона и делают все, что хотят.

Сёрл утвердительно кивал.

– Знаю, но поверьте, мы сделаем все, что в наших силах. На вашей пленке – несколько совершенно невероятных заявлений. Они касаются кандидата в президенты. Расскажите нам все подробно. Мы постараемся проверить факты, и, обещаю вам, если найдем способ, обязательно опубликуем признание.

Амброуз глубоко вздохнул, собираясь с силами.

– Наверное, вы захотите записать мой рассказ.

Сёрл подошел к книжной полке и вернулся на место с двумя магнитофонами "Сони".

– Если вы готовы...

Амброуз начал свой рассказ.

– Мое настоящее имя Вендел Карри. Именно под этим именем я служил в армии. Но с тех пор как ушел из армии, я живу по фальшивому удостоверению личности. Чуть позже я скажу почему. Родился я в Эшвилле, Северная Каролина, в тридцать пятом. Отец мой работал на железной дороге, мать – санитаркой в госпитале. Она хотела быть медсестрой, но у нее не было образования. Под влиянием матери я стал интересоваться физиологией человека, проблемами мозга, мечтал стать врачом или психологом – в те годы для негритянского парня это все равно что стать президентом. Мой отец пошел в армию в сорок третьем и был убит в Италии. Мне тогда было восемь лет, сестренке шесть, а братику четыре года. Мать очень хотела дать нам образование. Она приносила из госпиталя книги и давала нам гораздо больше, чем школа. Я специально так подробно рассказываю о себе, потому что эти данные очень легко проверить. Кроме того, это поможет вам поверить в то, что кажется совершенно невероятным.

– Нам интересны такие подробности, Венд ел, – сказал Гейдж. – Можно мне вас так называть? Это придает рассказу особую убедительность. Говорите как считаете нужным.

– У нас была счастливая семья. Маму перевели в армейский госпиталь, и там она познакомилась с одним военным врачом. Это был весьма образованный человек, он поддерживал ее страстное желание дать детям образование, покупал нам книги, даже платил за нас частным преподавателям. Я поступил в колледж в Уинстон-Салеме, много играл в футбол, получил стипендию в колледже в Рейли и стал химиком, а когда заканчивал колледж, заинтересовался проблемами биологической войны. В пятьдесят девятом поступил на службу в армию.

Карри сделал паузу, отпил кофе. Его крупные руки твердо держали чашку. Драммонд отметил про себя, что он начал привыкать к собеседникам, весь сконцентрировался на рассказе, решив, по-видимому, откровенно поведать о себе. Чувствовалось, как выплескиваются наружу тяготившие его думы, как постепенно очищается душа. Должно быть, Карри решил освободить свою психику от темных, долго хранившихся в его памяти секретов, от бремени тяжело давящего чувства вины.

– После общего курса, – продолжал Карри, – я прошел интенсивный курс по ведению химической, биологической и радиологической войны в Армейской химической школе в Эджвуде, штат Мэриленд.

Драммонд и Карен переглянулись.

– Вот там-то они и взялись за нас. Нам здорово промывали мозги: запугивали, рассказывая, что с нами может сделать противник; анализировали возможности и намерения потенциальных врагов. Все, о чем я говорю, необходимо рассматривать в контексте событий того времени. Страна была буквально парализована страхом перед коммунизмом. Шла "холодная война". В пятьдесят девятом году мы направили во Вьетнам военных советников. В начале шестидесятых к ним присоединились военные советники из Консультативных групп по оказанию американской военной помощи. Я хочу подчеркнуть, что уже тогда началось наше проникновение во Вьетнам, хотя войска мы послали только в шестьдесят втором. И поверьте мне, мерзавцы из военной разведки были там задолго до всех этих событий – практически с момента окончания Второй мировой войны. Ну так вот, мы, значит, обучались в Эджвуде. – Карри замолчал и нахмурился, словно подыскивал нужные слова. – Я понимаю, это подкрадывается незаметно: равнодушие к человеческим бедам, к человеческой жизни вообще. Ты солдат, профессионал. Принимаешь присягу, обязуешься поддерживать такие-то действия и противостоять таким-то действиям, защищать страну от врагов. Учишься беспрекословно выполнять приказы. Границы морали постепенно стираются, а затем... и окончательно исчезают.