Сумерки грядущего (СИ) - "Шлифовальщик". Страница 49

«Кожанка» тем временем вперился глазами в путешественников и ледяным тоном спросил:

— Кто такие?

Кудрявцев, чтобы не брякнуть лишнего, молча протянул «кожанке» заполненные собственноручно бланки, проклиная себя, что не уговорил Юшечкина вторично воспользоваться социотроном. Парень принял бланки и долго их изучал, малограмотно шевеля губами.

— Из лагеря? — спросил он.

Наверное, эти бланки заполнялись для бывших заключённых. Оперативник осторожно кивнул.

— В третью бригаду направляетесь?

— Ага. — Кудрявцев порадовался, что в графе «Бригада назначения» он машинально поставил цифру три, вспомнив объявление на казарме об обмене жёнами.

— Тогда почему вы в каптёрке отсиживаетесь, когда ваши товарищи работают?! — немедленно вскипел «кожанка». — От работы отлыниваете в разгар дня?! Обратно в лагерь захотелось? Я вам могу впаять ещё по пятку лет! Имею такие полномочия!

— Не надо, господин… товарищ… э-э-э… начальник, — залепетал Виктор, решив поучаствовать в разговоре. Кудрявцев толкнул его ногой, но нервный «кожанка» уже прицепился:

— Какой ещё господин?! Мы что, при капитализме живём? Издеваешься?!

— Извините его, товарищ, — вмешался оперативник, спасая несообразительного напарника. — Он контуженный. На него в лагере сосна упала, когда мы план перевыполняли.

— Он бы меня ещё вашим благородием назвал! — неостроумно ответил «кожанка», но его юнгштурмовцы дружно захохотали. Парень нахмурился, и хохот тут же оборвался.

— Быстро дуйте в свою казарму и скажите дежурному, что товарищ Сыч, то есть я, вам по три наряда вне очереди дал за отлынивание от работы.

Кудрявцев, мысленно перекрестившись, быстрым шагом, чуть не срывающимся на бег, рванул к выходу. Вслед за ним засеменил меморист, сообразивший наконец, что нужно помалкивать. Возможно, в пропосах финитума существуют какие-то божественные силы, приходящие на помощь попавшим в беду путешественникам: напарников никто не стал сопровождать. Только неугомонный Сыч крикнул вслед:

— Сами дорогу найдёте?

Кудрявцев, сделав страшные глаза Холодову, крикнул в ответ:

— Так точно, товарищ Сыч!

Он, завернув за угол казармы, подождал нерадивого напарника, и путешественники что есть мочи рванули в ближайший лесок, не разбирая дороги. Перепрыгивая через многочисленные расстрельные рвы, пустые баки из-под гексогена и зарина, противогазы с выбитыми стёклами, они неслись не разбирая дороги, лишь бы оставить подальше опасного товарища Сыча с его шайкой пламенных комсомольцев.

В этом пропосе, по сути огромном трудовом лагере, где обычные граждане загнаны в казармы, разбиты на трудовые бригады и трудятся за скудную пайку, которой бы заключённый Бухенвальда побрезговал, аборигены лишены сострадания и сочувствия. За дополнительную пайку любой работяга может их сдать ближайшему комсомольскому патрулю за косой взгляд или недостаточный оптимизм на лице.

Напарники, достигнув леса, некоторое время продолжали бежать, спотыкаясь о коряги и корни. Виктор выдохся первым и свалился животом на замшелый пень, тяжело дыша. Рядом на подстилку из сухой листвы опустился Кудрявцев. Уставший от злоключений оперативник в нескольких фразах энергично высказал, что он сделает с Бурлаковым, когда его поймает, и с Юшечкиным, когда они вернутся назад.

7

«Состоялось очередное заседание стран-участниц Северо-Ледовитого блока, состоявшееся в Алма-Ате. Некоторые участники предлагали отменить санкции, наложенные по инициативе России и стран Латиносоюза на Соединённые Штаты. Однако Кремль придерживается жёсткой позиции, в частности из-за поддержки проамериканских сепаратистов непризнанных республик. Россия настаивает, что желание канадцев получить безвизовый режим с развитыми странами Латинской Америки не противоречит нормам международного права»

Джек Ивнинг, молодой талантливый программист из Техаса, был патриотом своей страны. Россию он не любил. За что любить эту страну, самодовольно назвавшуюся единственной сверхдержавой, когда она несла всему миру свои дурацкие духовные скрепы зачастую с помощью оружия! Вся Латинская Америка забита русскими военными базами. Поэтому Джек морщился, слушая новости, доносящиеся с уличных экранов.

По иронии судьбы молодой американец сейчас находился в российской столице, откуда он отправится на работу в Центральный технопарк. Кварковый экспресс Джека отходил через три часа, поэтому программист сидел на скамейке в парке недалеко от вокзала, невольно слушая льющиеся потоком новости. Он бы с удовольствием посидел в кафе за чашечкой кофе, но денег было в обрез. За последние полгода курс рубля вырос почти в два раза, и Джек, меняя валюту, ощутил себя во столько же раз беднее. Тощий доллар заметно уступал позиции твёрдым и стабильным мировым валютам, рублю и тенге. Американцу было до боли обидно за свою страну, которая только и умеет что торговать нефтью за нефтерубли. На востоке родного штата — родины Джека — есть месторождение Ист-Тексас, откуда день и ночь идут составы с драгоценной жижей на прокорм ненасытной России и её сателлитов — латиноамериканских стран. Стыдно быть сырьевым придатком Востока, который высасывает из твоей страны ценные природные ресурсы, а взамен поставляет дешёвые и некачественные бразильские товары, загадившие весь мир.

Американская пресса вовсю трубила, что доллар упал из-за санкций, которые Россия и страны Латиносоюза наложили на родные Штаты. Мол, из-за того, что якобы поддерживают сепаратистов, которые отказались сотрудничать с новым пророссийским премьер-министром, поставленным на пост в результате переворота. Продались глупые канадцы за русские бублики, купились на обещания безвизового режима в Латинскую Америку. «Канада — есть Латинская Америка», идиоты! Лишь мятежные регионы, где проживало наибольшее количество англоязычных граждан, не поддержали переворот. Антилатинисты создали две народные республики — Саскачеванскую и Новошотландскую, и Россия немедленно обвинила Штаты в поддержке сепаратистов-боевиков, настаивая на целостности и неделимости Канады.

На соседней лавочке расположились два странных парня. Одеты они были словно американские рабочие старинных времён: мешковатые бесформенные робы и кепки. До ушей Джека доносился их негромкий разговор.

— Нам тут точно ничего не грозит? — волновался один из них.

— По-моему, нет, — отвечал ему другой. — Народ вроде доброжелательный.

Он покосился на Джека и продолжил:

— Странно только, что столица теперь в нашем родном городе.

— Юшечкин же говорил об альтернативной географии в финитуме, — сообщил первый. — Тут она может быть не только альтернативной, но и переменной. Сегодня столица здесь, а завтра там…

— Непривычно всё это как-то…

— В мемориуме я и не такое видел. Бывал в альтернах, где Храм Василия Блаженного находился в Новосибирске, а Эйфелева башня — в Челябинске…

— Здесь какой-то мир-перевёртыш. Надо же, Россия — могучая империя с мировым влиянием!

— Что тут удивительного? Я вот в альтернах бывал, где Лихтенштейн завоёвывал всю Европу, Сингапурская империя полмира держала в кулаке, а Россия, точнее, Московия, была карликовым государством в пределах нынешней Московской области.

— Да что ты заладил о своём мемориуме!..

Странно, что здесь, в сердце России бродят по улицам такие непонятные личности. Хотя может Джек чего-то и недопонимал, плохо владея русским языком. Он его учил давно, ещё в школе, что ему сейчас очень пригодилось. В отличие от других распространённых в мире языков, казахского или украинского, русский было осваивать несложно. Родной английский пропитался русизмами дальше некуда, и русские слова были постоянно на слуху. Раздражало, что прайс-лист приходилось называть «тсенником», ноутбук — «портатьивной эвээм», а бизнесмена — «дьеловым тшеловьеком». Не говоря уж о «бистроеде» — мерзком изобретении русских, завоевавшем весь мир. Консервативный Джек в студенческие годы никак не мог понять увлечённость однокурсников бистроедой: высококалорийными и вредными для желудка «бльинтшиками», «пьирожками» и «булотшками». К тому же программист Джек постоянно работал с несколькими языками программирования, в которых функции и служебные слова, как известно, русские, что тоже помогало пополнению словарного запаса. А лет пять назад была проведена кириллизация математики, и старые американские учёные рыдали, когда им приходилось писать что-то вроде «Щ + Ъ = Б».