Психушка монстров (СИ) - Гребнева Ольга. Страница 2

С разбегу Эдик вписался в закрытые ворота всем телом, больно ударившись, так, что воздух из лёгких вышибло. Тряхнул за прутья, толкнул плечом. Раз! Другой! Створки не сдвинулись ни на сантиметр. Даже в темноте парень рассмотрел большой висячий замок, заледеневший и ржавый — явно сто лет не открывали.

— Нет! Я же здесь только что шёл!

Раздумывать о том, кто запер ворота, когда успел и зачем, было некогда. Конечно, неизвестный злоумышленник мог повернуть ключ прямо за спиной вошедшего Эдуарда, но вот ржавчина и наледь мгновенно не образуются.

Он снова и снова тряс ворота, кричал в темноту дубравы, где на краю зрения виднелись отсветы фонарей на автобусной остановке.

Происходящее всё сильнее напоминало ночной кошмар — абсурдный и не имеющий выхода, кроме как проснуться от ужаса. У парня появилось искушение бросить попытки спастись. Сон же — сейчас преследователь его догонит, и кошмар так или иначе прервется. И очутится Эдик в собственной кровати, может, с температурой — когда заболеваешь, всегда подобная жуткая муть снится.

Лязг когтей и смрадное дыхание монстра приблизилось вплотную, и мысли о том, чтобы сдаться и ожидать смерти и пробуждения, покинули парня. В последней попытке спастись Эдик постарался перелезть забор. Ноги оскальзывались по обледенелым прутьям, замерзшие пальцы уже почти ничего не чувствовали, буквально прилипая к мёрзлому чугуну. Эдик не замечал, что ободрал ладони до крови, пока перехватывался по вычурным кованым завиткам.

Да когда же уже верх ворот? В тягучем воздухе он карабкался медленно и бесконечно. Новые и новые узоры из чугунных цветов и листьев покрывались пятнами его крови, которая тут же впитывалась в металл, как в губку, и исчезала.

Внезапный удар сбил его на землю, прямо в сугроб, воздух вышибло из лёгких, а грудную клетку пронзила нестерпимая резкая боль. Эдик заорал бы, но рот только впустую открывался и закрывался, не в силах набрать кислорода и вытолкнуть его обратно криком. Парень никак не мог подняться, что-то мешало оттолкнуться от земли или хотя бы откатиться в сторону. Он копошился в снегу, как упавший на спину жук. А зверь уселся на дорогу, задрал огромную морду вверх, к затянутому снежными тучами ночному небу, и завыл. Тоскливо, протяжно, как потерявшая хозяина псина.

Бросив свои безуспешные попытки подняться и убежать от монстра, Эдик пригляделся. Зверюга, которая гналась за ним и напугала до чёртиков, оказалась очень похожа на старого знакомого. Зрение неожиданно наладилось, и вместо теней на фоне белого снега парень теперь мог видеть всё в малейших подробностях.

— Страж… — губы плохо слушались Эдика, а руки, которыми он пытался нащупать сверток с бутербродом, и того хуже. — Это же ты?

Кое-как он попал рукой в карман, сморщился от боли, когда жесткая ткань коснулась ободранной до мяса ладони. Однако ни сосиски, ни бутерброда, да вообще всего пакетика с гостинцем в кармане не было. Выпал, наверное, когда Эдик сверзился вниз с ворот.

— Сейчас, маленький, я найду…

С губ парня слетало невнятное бормотание. И странное по отношению к зверю в два человеческих роста высотой обращение «маленький» казалось Эдику логичным. Вон как плачет, как щенок, которого от мамкиной титьки раньше времени оторвали. Он снова начал трепыхаться в сугробе, чтобы встать и поискать свёрток с едой. Мысль, что «пёс» со своим отличным нюхом мог бы и сам съестное учуять, в голову не пришла.

Маленький. Плачет. Хозяина потерял. Голодный. Надо помочь. Маленький…

Замёрзшая ладонь наткнулась на что-то, чего около Эдиковой груди быть явно не могло. В первое мгновение парень подумал: кажется, рука уже почти ничего не чувствует, как деревянная. Однако странное, неправильное ощущение не уходило. И Эдик наконец посмотрел. Оторвал взгляд от воющей (плачущей!) псины и перевёл на собственное тело.

Видимый мир на секунду раздвоился. Он видел себя, валяющегося среди снега, покрытого тёмно-красными пятнами. Неподвижного. И одновременно разглядел очень близко, уже не стороны, а нормально, из своих глаз, поблёскивающий багровым металлический прут, торчащий из того места, где заканчивается грудная клетка и начинаются мягкие ткани живота. С прута медленными каплями стекало это самое, багровое, тягучее, как вишневое варенье.

Страж рядом взвыл громче, и в щёку Эдика ткнулся мокрый собачий нос. И наступило ничто.

Около покосившейся чугунной ограды лениво бросала блики в утреннюю зимнюю серость полицейская мигалка.

Красный-синий, красный-синий, красный-синий…

Огоньки выглядели столь же невыспавшимися и усталыми, как и сотрудники убойного отдела, смолящие сигареты в некотором отдалении от ворот. Их было двое. И пожилой мужичок, штатский, со следами неправедно-алкоголического образа жизни на лице, в грязноватенькой одёжке, с прорехами кое-где.

— Дык вот чего я и говорю. Шёл я себе… это… ну, купить надо было. Ну, в магазин, туда, — маргинальный мужичок махнул рукой в сторону тропинки через лес. — К остановке, значить. Там магазин, а трубы горят, мужики, скорее надо было. А там, на дороге если идти, тама участковый наш, су… Ой, простите, коллега же он ваш… Короче, ругается сильно гражданин начальник, если я, значить, поутру за бутылочкой-то… Я и пошёл через лес.

Рассказ свидетеля звучал сбивчиво и неуверенно. Сразу становилось ясно, что бомжеватого вида мужичок шёл вовсе не в магазин — судя по его виду, и денег-то на самую дешёвую бутылку у него не было. Однако сотрудники его пока не перебивали, слушали внимательно, кивали и вопросы придерживали, ожидая завершения истории.

— Ну и в общем, это, того… Иду мимо этого забора, значить… — мужичок в сторону упоминаемого им забора старался не смотреть. — А тама это вот, значить… — чем ближе рассказ подходил к сути, тем больше слов-паразитов проскакивало в его речи. — Кровищща, значить. Я не подходил, нет! Я правила же знаю, нельзя место преступления, значить, топтать… Так видно же, что кровищща! Что я крови не видал, что ли? Я в Афгане, знаете… — горячился мужичок. — Так и прямо вокруг арматурины. Ясно же, кого-то на нее насадили. Да что ж вы молчите-то, ироды?! — не выдержал он наконец тяжёлого молчания слушавших его оперов.

— Нет состава преступления, — старший из полицейских сплюнул себе под ноги и сделал ещё одну затяжку. Слишком нервную для человека, считающего, что ничего страшного не произошло. В сторону чугунной ограды он тоже старался не смотреть.

— Дык гляньте, крови-то сколько, и следы… — мужичок, от впечатлений сегодняшнего утра и от возмущения пренебрежением со стороны властей забывший даже о вожделенном опохмеле, по-простому ткнул пальцем туда, куда следовало «глянуть».

Там, в нескольких шагах от ограды, с той стороны, действительно торчал из снега корявый металлический прут, выпачканный в чем-то неопределённого с такого расстояния цвета. Зато вокруг явственно «кровищща» расплескалась, в этом и у оперов сомнений не было. Очень яркая на фоне белого снега лужа свернувшейся крови. И сугроб взрыт так, будто дрались там или лежали или ещё что делали.

— Собачьи следы, дядь. Тела нет, и признаков того, что его отсюда убрали, тоже. Не собака же там кого-то на арматурину насадила? Как думаешь? — опер по-прежнему не смотрел в сторону багрового пятна. Насмотрелся уже, даже на его работе не каждый день такое увидишь.

— Юр, верни замок на место. Написано же — «Закрытая территория». А ты, дядь, домой иди. Бухать вредно.

Не слушая более возражения мужичка, опер направился к машине, припаркованной около высокого билборда (видимо, чтоб никто не пропустил) с надписью «Закрытая территория. Проход и въезд запрещён», выполненной какими-то чудными витиеватыми буквами.

Глава 2

Ксюша. Клиника

— Чего встала? Слепая, что ли?!

На Ксюшу, замершую над первой ступенькой лестницы подземного перехода, со всего, кажется, разбега наткнулся какой-то мужик. Еле удалось устоять и не покатиться считать эти самые ступеньки собственными боками.