Когда плачут драконы (СИ) - Эн Вера. Страница 98

Пусть один только раз...

— Ана... — едва слышно пробормотал Хедин, и она поймала его дыхание. Сомкнула ресницы...

И вздрогнула от раздавшегося со стороны окна шума спрыгнувшего человека.

— Не зарывайся, Хед! — стальным, не терпящим возражения голосом заявил прорвавшийся в казарму Эдрик. — Если есть, что сказать, мне скажи! А Ану не впутывай!

Ана сама не поняла, как вырвалась из объятий Хедина, как бросилась к Эдрику и как он сомкнул на ее плечах руки, защищая от переступившего черту брата. В груди все захолодело: головы она не теряет, лгунья самонадеянная! А стоило Хедину лишь приблизиться — и едва не отдалась ему, забыв себя и все свои принципы. Да что ж это такое? Да как же в зеркало-то теперь на себя смотреть? А если Хедин?..

— Наговорился уже! — убийственно гадко сказал тот. Выбил дверь ногой и вышел из казармы.

Глава тридцать третья: Поцелуй

Беата возлагала на сегодняшний вечер самые большие надежды. Уж слишком сильно затянулась их дружба с Одже. А Беата хотела совсем других отношений. И вовсе не потому, что изо дня в день видела счастливую в своей любви к Вилхе Кайю и завидовала этому. А потому, что безумно хотела почувствовать настоящую нежность Одже: глубокую, нерастраченную, нужную больше всего на свете.

Скажи кто Беате полгода назад, что она будет мечтать об объятиях этого парня, решила бы, что нарвалась на сумасшедшего. Разве можно было даже не выделить, а просто заметить Одже среди других молодых людей? Он и сейчас-то не считал себя заслуживающим хоть толики Беатиного внимание, а ей эта его обреченность давно стояла поперек горла, да только разбить ее Беата никак не могла. Как ни провоцировала, как ни кокетничала, но так и не вынудила Одже перейти черту, которую он сам для себя определил.

Поначалу Беату это забавляло: как будто Одже вознес ее до божественного пьедестала и даже помыслить не мог стать с ней на одну ступень. Потом ее стало уязвлять его пренебрежение: словно Одже считал ее глупой девчонкой, не способной оценить настоящее и цепляющейся только за внешность и заслуги.

Наверное, Беата могла бы далеко зайти в придуманных обидах, но однажды папа зачем-то рассказал ей, как возвращал Одже с того света и как главный армелонский лесоруб не позволял доктору оказать его сыну помощь, утверждая, что богам виднее, стоит ли сохранять эту никчемную жизнь.

Беата не знала, как папа заметил ее интерес к этому парню, но ощутила такую жалость к Одже и такую ненависть к его отцу, что ночь не могла заснуть. Роняла слезы над несчастной судьбой Одже и обещала Создателям выдрать его из этой жестокой забитости. Ведь на самом деле он был очень хорошим. Таким, что Беата умудрилась в него влюбиться.

Долго не признавалась себе, не веря, что способна испытывать столь сильные искренние чувства, но противиться им было просто невозможно. Рядом с Одже Беата чувствовала себя счастливой, что бы он ни говорил, как бы себя ни вел. Счастье просто просыпалось, стоило Беате всего лишь подумать о нем, и завладевало душой, делая солнце теплее, а мир — приветливее.

Разве могла она теперь от него отказаться? Уж сотни раз представила себе и его объятия, и робкие недоверчивые поцелуи, и замирала от своих фантазий, зная, что наяву все окажется еще лучше. Да только каждый новый день заканчивался так же, как и предыдущий. Одже был внимателен, заботлив, приветлив, но не позволял себе ни единой вольности, даже когда Беата подходила вызывающе близко.

В тот памятный день, когда он помогал ей готовить уху, Беата все-таки добилась от Одже приглашения на прогулку. Он трижды начинал и трижды давился собственными словами, как будто на самом деле мог оскорбить ее подобным предложением. Нет, все-таки папа знал про Одже далеко не все, потому что даже его рассказ никак не объяснял, почему Одже совсем ни во что себя не ставил. Конечно, ему было далеко до того же Вилхе и особенно до Хедина, но когда парней смущало чужое превосходство? Напротив, они обычно петушились, стараясь показать, на что способны. А Одже словно давно смирился со своей участью и не решался поверить, что может быть кому-то нужен.

— Но если тебе неприятно, что меня кто-то рядом с тобой увидит... — немедля подтверждая ее догадки, забормотал он.

— Мне неприятно, что ты меня какой-то дрянью считаешь, — напрямик ответила Беата. — Зачем тогда за такую дрался?

— Не тебя! — тут же попытался оправдаться Одже. — Но я же ведь...

— Что? — продолжила распытывать его она. — Заразный? Сумасшедший? Или, быть может, такой же бесстыжий, как Кён незабвенный?

Одже мотал головой, но с каждым словом опускал ее все ниже.

— Прости, — в итоге неуместно твердо проговорил он. — Это была... нелепая идея. Я просто подумал, что тебе не стоит целыми днями сидеть в пыльной караулке. Захотелось и для тебя хоть что-то сделать. Совсем забыл...

Беата даже руками всплеснула: ну конечно, только она для него и старалась, а он палец о палец не ударил. Да один имбирь чего стоил! А защита его, а забота постоянная! Он и сегодня-то...

Уж чего-чего, а доброты в свой адрес Беата не забывала.

— Завтра и пойдем! — заявила она. — И только попробуй сказать, что у тебя живот после моего супа разболелся!

Неподдельная радость Одже была лучшей наградой за ее решение. Но только до момента прогулки, пока они с Одже не добрались до реки и не увидели там стайку снегирей. Тем приглянулась молодая рябинка, и под веселый свист они аппетитно поедали оставшиеся после зимы ягоды. Беата залюбовалась алыми красками на укрытых вчерашним снегом ветвях.

— Если бы мне хватило смелости, я бы свою комнату в таких тонах разрисовала, — неожиданно призналась Беата. — И ветки деревьев по стенам пустила. И снегирей над окнами не забыла. Скажешь, слишком вызывающе?

Но Одже не стал отвечать на ее вопрос. Вместо этого задал свой:

— А книжный шкаф какого цвета сделала бы? Красного или белого?

— Книжный шкаф — коричневого, как дерево, — мигом отозвалась Беата.

— Дерево — символ жизни и мудрости, — понял ее Одже. — Замечательное решение, Беата!

Она искоса взглянула на него, опасаясь увидеть-таки усмешку: все-таки ее идея была не просто вызывающей, а даже неприличной. Беата и сама это понимала, однако, закрывая глаза, раз за разом рисовала на ослепительно белых стенах теплые красно-коричневые узоры и представляла, что однажды, когда у нее будет свой дом...

Да только какой же муж согласится на подобное бесстыдство?

Беата вздохнула, в очередной раз загоняя мечты в дальний угол, и тут же улыбнулась, заметив, как два снегиря не поделили ягодную ветку.

Одже неожиданно вытащил из кармана пригоршню семечек и протянул их Беате.

— Можно попробовать из рук покормить, — предложил он. — У меня, правда, не получилось, но к тебе, я уверен, они потянутся.

Беата не была столь же уверена в своем успехе, однако желание последовать придумке Одже пересилило недоверие, и Беата раскрыла ладони, приглашая птиц на пир.

Ждать пришлось недолго, и это навело на мысль, что Одже снова себя оговорил в привычке думать о себе хуже, чем есть на самом деле. Однако рассердиться у Беаты не получилось. Тот самый снегирь-хулиган, что посягал на чужие ягоды, первым перепорхнул к ней и сел на палец. Схватил семечку, но даже не подумал улететь в безопасное место. Вместо этого принялся вальяжно ее грызть, не обращая внимания ни на затаившую от восторга дыхание Беату, ни на сородичей, также решивших отведать новое лакомство.

Когда пир был в самом разгаре, Беата крайне осторожно повернулась к Одже и взглядом потребовала у него присоединиться к ней. Одже неловко достал из кармана еще несколько семечек и тоже протянул руку. Пара птиц немедля перебралась к нему и принялась обедать с таким спокойствием, что Беата убедилась в правильности своих выводов.

— Обманщик несчастный! — заявила она, но полная смиренного раскаяния поза Одже не дала ей рассердиться по-настоящему. Воодушевление от столь приятного занятия выгнало все остальные чувства, кроме разве что благодарности к стоявшему рядом с ней смущенному парню. Или это была не благодарность?