Жена для престижа (СИ) - Смирнова Юлия. Страница 5

Немного погодя дверь в ванну открылась; мужик зашел в душ и сделал воду прохладнее, не обращая никакого внимания на недовольство на моем лице.

- Оставь это, я отстираю, - он категорично вырвал из моих рук полотенце и бросил его в раковину. Я молча смывала с себя мыло.

- Ты молчишь. Это хорошо, - похвалил он. – Я заметил, что ты любительница потрепаться не по делу. Особенно – любительница наврать.

- А ты у нас любитель мозги компостировать.

- Пьяный я становлюсь разговорчивее. Обычно я молчун.

- Не так-то ты и пьян, судя по твердости речи.

- Ты права. Выпил на этом чёртовом банкете. Со мной явно что-то не то сегодня.

- Я просто не знаю, как нужно себя вести после секса, о чем принято говорить, - извинилась я.

- Ты где остановилась - в общежитии недалеко от Медикал Плаза?

Я кивнула.

- Сейчас отвезу тебя туда. Время позднее.

- Да я такси вызову, не проблема.

- Я сказал, что отвезу. Просто решил преподать урок младшей коллеге. Вырастешь - ещё поблагодаришь меня за него.

Всю дорогу до УКЛА - Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе - мы молчали. Мне ещё казалось, что тело мне не принадлежит; словно всё это произошло с кем-то другим, и моё сознание больше не контролировало тело. У общежития возле Медикал Плаза - знаменитой площади, окружённой зданиями медицинского центра УКЛА - Евсей затормозил, протянул мне руку для будничного пожатия и с ухмылкой произнёс:

- Успехов, Ирэна. В научной... и личной жизни.

Вот так. "Успехов". Следующим вечером я уже улетала обратно в Петербург - в каком-то непрекращающемся ступоре; ни единой живой душе я за следующие шесть лет никогда не открыла то, что со мной произошло в Лос-Анджелесе после окончания той судьбоносной конференции. Евсея я винить не могла - сама так себя поставила; и всё-таки винила, что он всё не прекратил по первой же моей просьбе. Я досадовала, что мой первый опыт получился таким эмоционально холодным, не окрашенным никакими чувствами; и не могла не злиться на него - который был старше и допустил подобное с молоденькой дурой, каковой являлась я.

... Подруги, мои горе-советчицы, ошиблись: сей оригинальный опыт не привнёс в мою личную жизнь никаких изменений, оставшись однократным приключением, которое со временем за годы медицинской практики в магистратуре и ординатуре притупилось, вытесненное множеством забот. Я по-прежнему оставалась одна, гадая, могла бы я испытать хоть что-то подобное с другим мужчиной - если бы мужчина в моей жизни появился. И когда после окончания ординатуры мой научный руководитель, восхищённый моими успехами, сказал мне, что рекомендовал меня для работы в неврологическом отделении клиники УКЛА, - я не смогла отказаться, даже несмотря на позорные воспоминания.

Получив рабочую визу в Штаты, я уже знала из интернета, что клиникой неврологии и нейрохирургии заведует теперь Евсей Барбаков - милый учитель, предложивший мне незабываемый авторский частный урок в области интима. У меня оставалась надежда, что он не помнит меня: всё-таки прошло шесть лет, и если занята была я, то представляю, как был занят он; к тому же, он наверняка женат, есть дети. Садясь в самолёт до Лос-Анджелеса, я молилась, чтобы он меня не узнал... Да и отделение большое - одно из самых значительных и крупных в США; не факт, что мне вообще придётся встретиться с заведующим. Скорее уж, дело придётся иметь с его заместителем.

Глава 3. Евсей. Так создаются легенды

Когда бывший начальник раньше, чем планировал, уходил на пенсию по состоянию здоровья и настоял на моей кандидатуре, он сказал без обиняков, с простодушием, свойственным американцам - впрочем, он был наполовину ещё и филиппинцем, так что влепил мне в лоб:

- Ты уж не обижайся - кое-кто думает, что дело не в твоей квалификации, а в твоей ориентации.

- Не понял? - я, что называется, выпал в осадок.

- Ну, УКЛА же в высшей степени толерантное заведение, мы всегда это подчёркиваем на самых разных уровнях... Вот, мол, на должность завотделением неврологии и нейрохирургии пригласили гея, и...

Удивить меня сильнее, казалось, невозможно. Ни по моей внешности, ни по манерам никак нельзя заключить, что я гей, - о чём я незамедлительно поведал начальнику. Я даже не бисексуал, и всё, что меня интересует в жизни, - это работа, а женщины - уже во вторую или даже в десятую очередь. Тот стыдливо улыбнулся:

- Ты пойми, слухи всё равно будут ходить. Все твои ровесники в многопрофильной клинике УКЛА - семейные люди. А про твою личную жизнь никто ничего не знает. Люди всякое брешут...

- Да вы совсем уже с этой вашей ориентацией в этой вашей Америке, - вспылил я. - Твою мать, да ты что, серьёзно сейчас об этом? Похоже, меня окружают одни лишь придурки.

- Напротив: специалисты высочайшего класса, к которым запись за два-три месяца со всей страны, и тебе это прекрасно известно, - с гордостью ответствовал начальник. - Да не сердись ты, в самом-то деле. Вот я - наполовину филиппинец; тоже, когда только приехал, столкнулся с некоторыми домыслами и предубеждениями на свой счёт...

- Так ведь я-то не "только приехал"! Я уже двадцать лет как здесь - и десять лет как гражданин США, - возразил я.

- Тем страннее, мой дорогой. За двадцать лет тебя в этом институте так и не раскусили! - профессор Посадас подмигнул мне, но тотчас тон его сделался серьёзным:

- Короче, моё дело тебя предупредить, а дальше ты уж сам. Думай, решай. И вообще, это... приглядись ты, что ли. Мало ли девушек хороших? Так и будешь век доживать холостяком? Детишки - это ведь такая радость, у меня у самого двое, - тут он вдруг захохотал:

- Видел бы ты сейчас своё лицо!

- Скажи, Посадас: какой прок заведению кичиться своей толерантностью, если вот так за спиной шушукаются и судачат?

- Да ты не ершись, людей-то тоже пойми, Барбаков. Дело ведь не в ориентации вовсе.

- В чём тогда?

- В том, что семейный человек, врач женатый, в стабильном браке, а лучше и детный - вызывает куда больше доверия и у коллег, и у пациентов, и у, будем прямо говорить, административного руководства, у которых мы запрашиваем финансирование на наши проекты, технологии и аппаратуру. А? То-то! Людей тоже знать надо. В медицинской среде свои тараканы... Как и в любой другой. В бизнесе, я подозреваю, то же самое.Теперь всё у нас бизнес, мой дорогой: и образование, и медицина, и наука - всё бизнес!

Оставшись один, я задумался. На самую неприятную и непривычную тему - потому что все эти годы меня занимали исключительно мысли о работе, а женщины проходили через мою жизнь, не оставляя никакого особенно значимого следа. Если обо мне по институту уже ползают такие слухи - на руку ли они мне? Раз уж даже начальство так грубо намекает - пожалуй, что нет. О-хре-неть. И при этом хвастаются толерантностью направо-налево, гордятся непредвзятостью... А на практике всё, как в Совке.

Может, я мог бы сейчас быть женат. Возможно, что и дети были бы. С Ириной я познакомился, когда учился в ординатуре в США; в отличие от меня, она, дочь влиятельного бизнесмена, - будь он неладен, этот грёбаный бизнес, - жила в родительском особнячке в Беверли Хиллз с малых лет, имела уже паспорт гражданки и училась на четыре курса младше меня. Я провёл у их группы несколько практических занятий, помогая своему научному руководителю в рамках ординаторской практики; тогда мы и начали встречаться. Сейчас, восемнадцать лет спустя, уже и вспоминать неловко все эти трепетные поцелуи, подгибающиеся коленки, дрожащие ручонки, заплетающийся язык, потеющие ладони, вату в голове; прощания у её роскошного особняка, секс в моей общежитской комнатушке - попробовал бы я, простой русский парень, гол, как сокол, заявиться в её охраняемый дом в Беверли Хиллз! Не дом, а прямо-таки дворец. Расположенный неподалёку от мемориального садика с роскошными фонтанами, где живут утки, известные тем, что умеют одновременно, как по команде, нырять вниз головой в воду, дружно поднимая свои наглые утиные попы кверху.