Портрет дамы с жемчугами - Кикути Кан. Страница 39

– Я высоко ценю Куникиду Доппо. Мало кто из писателей эпохи Мэйдзи проникал в жизнь так глубоко, как он. Не так ли, Ацуми-сан? – Своим обращением к Синъитиро она как бы отдавала ему предпочтение перед остальными поклонниками.

К несчастью, Синъитиро был мало знаком с творчеством Доппо. Несколько лет назад он прочел его «Фаталиста» и «Мясо с картошкой», но произведения эти совсем стерлись из его памяти. Ответить Рурико наобум он пе мог, а совсем не ответить было неловко перед присутствующими, поэтому он сказал:

– Возможно, вы правы. Но считать его самым крупным писателем эпохи Мэйдзи, мне кажется, было бы некоторым преувеличенном. Вам может показаться это банальным, по, с моей точки зрения, самый лучший писатель эпохи Мэйдзи – Коё [40].

– Одзаки Коё! – насмешливо воскликнул барон Кояма.

– В наше время его «Золотой демон» воспринимается как бульварный роман! – присоединился к барону Миякэ.

Столь смелое суждение вызвало у госпожи Рурико улыбку одобрения.

И Синъитиро почувствовал себя оскорбленным, словно получил пощечину. С трудом подавив в себе гнев, он, изменившись в лице, произнес:

– Вы считаете «Золотого демона» бульварным романом?!

– Разумеется! Впрочем, все зависит от вкуса.

– Но вы, вероятно, забыли, что очень важно, в какую эпоху написано то или иное произведение. В настоящее время «Золотой демон» может быть воспринят как бульварный роман, но ведь с момента его выхода в свет, то ость с тридцать пятого года, прошло чуть ли не четверть века. Через двадцать лет все современные произведения, высокохудожественные с вашей точки зрения, будут восприниматься как самые заурядные. Нельзя рассматривать литературу вне связи ее с эпохой. Так и «Золотой демон». Для своего времени он был блестящим творением.

Вопреки ожиданию, Синъитиро говорил гладко и складно, отчего пришел в еще большее возбуждение и уверенно заключил свою речь:

– Поэтому, когда судишь о писателях прошлых времен, необходимо придерживаться исторической точки зрения.

– Что же, пожалуй, вы правы! – с чувством искреннего удивления произнесла Рурико, ибо литературные познания Синъитиро далеко выходили за рамки дилетантских суждений.

Это придало Синъитиро уверенности. Но студент Миякэ и барон Кояма пришли в негодование оттого, что Рурико приняла сторону Синъитиро, какого-то конторщика, ничего не смыслившего, по их мнению, в литературе.

Смуглое лицо Миякэ даже слегка покраснело, и он заявил:

– Талантливое произведение никогда не станет банальным – это нелепость! Оно останется талантливым для всех последующих времен. Романы Сайкаку [41], например, никогда не устареют, потому что созданы поистине великим писателем. А вот Одзаки Коё был, есть и будет весьма заурядным романистом. Идеи его произведений и сама манера письма не выходят за пределы этой заурядности. Его интеллект – это интеллект среднего человека, только отшлифованный лучше. В своем романе «Три жениха» он мастерски изобразил три характера. Но изображенные им люди ничем не примечательны и часто встречаются в жизни. Я допускаю, что Коё может служить образцом средних писателей эпохи Мэйдзи, в отличие от крупных писателей той же эпохи, таких как Рохан [42], Рюро [43] или Бимё [44].

Только Миякэ умолк, как заговорил барон Кояма:

– О низкопробности «Золотого демона» свидетельствует уже сама его популярность. Толпа никогда не будет восхищаться истинно художественными произведениями.

Наглый тон молодых людей раздражал Синъитиро. Госпожа Рурико спокойно слушала спорщиков, поощряя их не сходившей с лица улыбкой, словно хотела сказать, так, по крайней мере, казалось Синъитиро: «Не сдавайтесь! Держитесь!»

– Вы говорите очень странные вещи, – возразил Синъитиро барону, который держался с надменностью аристократа. – Утверждать, что популярность произведения свидетельствует о его банальности, – это уже слишком! В таком случае и трагедии Шекспира следовало бы признать банальными, а поэмы Гомера и «Божественную комедию» Данте отнести к бульварной литературе. Я же полагаю, что чем лучше произведение, тем большей популярностью оно пользуется. Так, например, было в Японии с произведениями Толстого. Если же произведение не завоевывает успеха у публики, значит, оно слабое. Возьмите Бакина [45] и Сайкаку: их творчество широко известно и передается из поколения в поколение. Поэтому неверно отрицать художественную ценность «Золотого демона», основываясь только на его популярности. Истинно художественные произведения становятся все популярнее по мере повышения культурного уровня читателей. Предположим, что идеи и взгляды Коё ничем особым не отличаются, но судя по тому впечатлению, которое его сочинения производят на читателя, они обладают большой художественной ценностью. А фабула этого романа так интересна, так мастерски сделана, что Коё по справедливости можно назвать самым крупным писателем эпохи Мэйдзи. К тому же он блестящий стилист, язык романа богат и изыскан, как пион тонкой и изящной работы, сделанный из панциря черепахи [46].

Синъитиро говорил с большим подъемом. Он непременно поступил бы на филологический факультет, а не на юридический, если бы отец не был против. Считая себя сведущим в литературе, Синъитиро имел собственное мнение касательно тех или иных литературных вопросов. Барон Кояма уступал Синъитиро в литературных познаниях и, совершенно уничтоженный его суждениями, сидел весь красный, с недовольным видом. Миякэ тоже досадовал на свое поражение, стараясь как-то реабилитировать себя, но лишь беспомощно шевелил губами.

– Ацуми-сан – истинный знаток литературы! – воскликнула госпожа Рурико. – Я просто в восторге от него.

Итак, Синъитиро был увенчан славой, словно рыцарь, одержавший блестящую победу на турнире.

Миякэ, наконец собравшись смыслями, Хотел что-то сказать, но в это время в дверь постучали.

– Кто там? – спросила госпожа Рурико. В ответ раздался звучный, приятный голос:

– Это я.

– Ах, Акияма-сан! Вы пришли очень кстати! – И Рурико пошла навстречу новому гостю.

Когда вошел Синъитиро, она лишь поднялась с места, этому же господину собственноручно открыла дверь. Он вошел в гостиную с легким поклоном. Лицо его показалось Синъитиро очень знакомым, но где он его видел, Синъитиро никак не мог вспомнить. С виду этого господина можно было принять за писателя или художника. Копна волос, похожих на львиную гриву, подчеркивала бледность его продолговатого лица. Но, несмотря на беспорядок в прическе, он выглядел весьма элегантно в своем льняном кимоно из сацума [47] и прозрачном, цвета ржавчины хаори. Рурико стоя продолжала с ним разговаривать.

– Простите, что долго не навещал вас.

– Да, вы очень давно у меня не были! В газетах Писали, что вы уехали в Хаконэ. Это правда?

– Нот, никуда я не уезжал.

– Значит, вы все еще пишете свой длинный роман, Представляю, как вы измучились. А я, признаться, думала, что вы просто забыли дорогу к моему дому. Не правда ли, Миякэ-сан? – Рурико оглянулась на студента.

– Как дела?

– A y вас как?

Встретившись взглядами, студент и господин Акияма поклонились друг другу.

– Почему Же вы так долго не приходили? Вас очень не хватало в этом салоне, – продолжал Миякэ почтительным тоном, каким обращаются к старшим.

– Садитесь, прошу вас, Акияма-сан! – говоря это, госпожа Рурико поставила рядом со своим креслом стул. – Вы и в самом деле пришли очень кстати! Нам надо разрешить наш спор. Не правда ли, Миякэ-сан?

Ободренный ее словами, студент обратился к Акияме: