Покой - Вулф Джин Родман. Страница 24

Когда прошло ровно тридцать лет, бен Яхья обратился к мариду: «О господин, ты знаешь, что я служил тебе все эти годы, и теперь, согласно твоему слову, я свободен и должен получить девушку».

Тогда марид схватил его и вместе с ним пролетел над морями опасными и пустынями грозными, коих было не счесть, и, наконец, прибыл в страну великих гор, сплошь из мрамора, яшмы и лазурита, со львами у подножия, черными обезьянами на склонах и снегом на вершинах; посреди них высился великий град, и у ворот он поставил бен Яхью на ноги, хлопнул по спине и молвил: «Твоя любовь внутри, и, клянусь Аллахом, ты свободен от меня, а я – от тебя». Тогда бен Яхья спросил: «Как называется это место? Ибо я нахожусь в чужих краях, где мои ноги никогда не ступали». И марид ответил: «Это Город Привидений», – а затем исчез, как дым.

Тут увидела Шахерезада, что забрезжил рассвет, и прекратила дозволенные речи.

Капля дождя ударила мне в лицо, за ней еще и еще одна, а потом молния расщепила небо прямо перед автомобилем. Я колотил по плоскому стеклу заднего окна, пока мистер Макафи не остановился и не позволил мне – уже несколько промокшему – устроиться в тесном пространстве между ним и тетей Оливией. Помню, как раз в тот момент, когда «студебеккер» снова двинулся вперед, дождь полил всерьез: гроза гнала яростные волны воды горизонтально, и они барабанили по ветровому стеклу, словно град.

– Надо попытаться успеть туда до того, как дорогу размоет, – сказал мистер Макафи тете Оливии. – А не то можем тут застрять.

Несколько раз двигатель «студебеккера» как будто замирал в нерешительности и почти умолкал, когда вода попадала под капот. Тетя неизменно крепко хватала меня за руку, а мистер Макафи, качая головой, говорил:

– Не волнуйтесь, просто дождь закоротил свечи зажигания, но блок горячий, и все снова высохнет.

Внезапно тетя (движимая неведомым мне волшебством) вскинула руку.

– Вон там! – воскликнула она. – Там!

– Где? – спросил мистер Макафи, а затем, как и я, понял, что она указывает на ворота в проволочном заборе, тянувшемся вдоль дороги. Две очень узкие колеи вели от ворот прямиком в серый дождь. Мистер Макафи резко крутанул руль и сказал: – Ви, я надеюсь, ты не ошиблась; в нас может ударить молния.

Тетя, к которой вернулось самообладание, уверенно ответила:

– О, мы всегда можем убежать в дом, Джимми.

– Если он там есть.

Дождь немного утих, и мы увидели его – массивный фермерский дом из кирпича и плитняка, чьи прочные каменные стены, вероятно, возвели еще до Гражданской войны. Рядом с входной дверью куст белых июньских роз размером с лавр все еще демонстрировал последние три цветка в этом году – впрочем, теперь их уничтожила гроза; под раскидистыми, колючими серо-зелеными ветвями укрылась одинокая курица; не было никакого крыльца, кроме куста, и только одна высокая каменная ступенька, к которой мистер Макафи подъехал как можно ближе, прежде чем нажать на клаксон. В окне гостиной горела керосиновая лампа. Мистер Макафи снова просигналил, и в этот момент дверь открылась; на пороге стояла женщина в длинном и старомодном ситцевом платье, а за ней пряталась маленькая девочка с косичками, наблюдая за нами из-за укрытия, похоже, маминых юбок. Женщина сделала жест, которого я не понял, и исчезла в доме, за ней последовала девочка. Тетя Оливия сказала:

– Пошла за зонтиком – он нам не нужен, и она промокнет. Джимми, не хочешь пробежаться?

Мистер Макафи распахнул дверь и выскочил наружу. Я последовал за ним и за три прыжка, которые мне потребовались, чтобы добраться до двери, промок так, словно упал в реку.

– Не мешай Ви, – сказал мистер Макафи и отвел меня в сторону. Моя тетя, конечно, тоже промокла, и мы все трое стояли в дверях и смеялись над этим, когда женщина в ситцевом платье и маленькая девочка вернулись с зонтиком, похожим на черную птицу, и огромным старым дождевиком, из тех, что предпочитают фермеры.

– Я Эм Лорн, – представилась женщина. – Полагаю, вы подруга Элеоноры, Оливия Вир?

Тетя сказала, что да, и представила нас с мистером Макафи.

– Что ж, я рада, что вы привели мальчика, – сказала женщина в ситцевом платье. – Дороги вновь станут пригодны для автомобиля никак не раньше завтрашнего полудня; вам придется остаться у нас на ночь, и вы бы тревожились, будь он дома один. А где же его мать и отец?

– В Европе, – ответила тетя. – Видимо, сейчас они в Италии, если придерживаются маршрута – я не получала от них открыток после Парижа.

– Я там никогда не была. Знаете, наша семья очень много путешествовала, и я столько слышала про все эти места, что иной раз кажется – повидала их воочию; но стоит призадуматься, вспоминаю, что нет. Я хотела бы когда-нибудь туда поехать, и Карл тоже. Он пытался уговорить кого-нибудь вложить немного денег в дело Божье, чтобы поехать миссионером в чужие края, но до сих пор мы не нашли никого, кто бы согласился.

– Я-то думала, вам не захочется покидать эту прекрасную ферму, – заметила тетя.

– Ну, полагаю, никому не нравится покидать родной дом, но лет через пятьдесят он будет выглядеть примерно так же, как сейчас, а мы его уже весь повидали. – Эм Лорн указала на заднюю часть дома (куда вел темный и узкий коридор). – Невежливо тащить вашу компанию на кухню, однако там стоит плита, и вы сможете немного просохнуть. Марджи, ты поставила чайник, как я просила?

Девочка не ответила – она уже вприпрыжку бежала по коридору впереди нас, – и я вдруг понял, с тем потрясением, который испытывают дети, когда получают некоторое представление о чувствах, отличных от собственных, что наш приезд (автомобиль, незнакомцы, моя тетя в красивой одежде – и даже я, новый товарищ по играм) были для этой маленькой девочки пугающим и в то же время волнующим опытом.

– Есть пончики, – сказала миссис Лорн. – Сегодня после церкви я испекла пончики.

Я чувствовал их запах, свежий, пряный запах, борющийся с затхлым воздухом коридора. Я промок и уже очень хорошо понимал, что фермерскому дому Лорнов (как и дому моего деда по материнской линии, о котором я уже почти забыл к тому моменту) недоставало обитающей в подвале угольной печи, раскинувшей повсюду осьминожьи щупальца труб, ее мой отец установил в доме бабушки, когда я был слишком мал, чтобы это помнить.

– И мы можем выпить чаю, – продолжила миссис Лорн позади меня. – Мы, Мерчисоны, переняли привычку пить чай в Китае и никогда ей не изменяли – так говорила моя мать. Я Мерчисон и по материнской линии, и по отцовской; они были троюродными братом и сестрой и могли жениться в соответствии с установленными правилами. Посмотрите на эту фотографию. – (Я почувствовал, что она остановила мою тетю и мистера Макафи, и тоже остановился, оглянулся, чтобы понять, в чем дело.) – Это самая старая церковь Кардиффского братства, которая когда-либо была в Китае, а на другой стороне улицы – магазин с карточкой с надписью на китайском в витрине. В магазине раньше продавали опиум, так рассказывала моя бабушка. Мой дед Эли Мерчисон был основателем и первым пастором этой церкви. Его нет на фотографии, потому что он снимал. Я сама родилась и выросла в Кардиффском братстве, но теперь хожу в общину Испытанной веры, потому что Карл там служит; но они не проявляют щедрости, посылая миссионеров во славу Божию к язычникам, как это заведено у Кардиффского братства.

– Прекрасная китайская уличная сцена – посмотри на торговца с тележкой, Джимми, – сказала тетя. – Держу пари, это корень женьшеня. А старуха-то какая!

Девочка манила меня из кухни; я оставил взрослых и присоединился к ней перед огромной чугунной плитой.

– Есть пахта, – сообщила она, – если вдруг ты не хочешь чаю.