Хозяйка «Волшебной флейты» (СИ) - Эристова Анна. Страница 21
Как всё сложно…
– Девушки, все собрались и посмотрели на меня!
Я позвала их и даже в ладони похлопала. Пять пар глаз уставились на меня выжидательно. Кашлянув, я сказала внушительно:
– Салон не блещет чистотой, но на сегодня пусть останется как есть. Чайник есть у вас? Садитесь чай пить с пирожными.
– Я сбегаю в трактир? – Настасья схватил шаль и закуталась в неё. – Там завсегда самовар горячий!
– Сбегай.
Я достала из сумочки билет в двадцать рублей и подала ей:
– Заплати там долг.
Девушка испугалась, даже руки за спину спрятала:
– Да вы что, мадам, такие деньжищи! Да там и на пять рублёв не наберётся-то!
– Ну так сдачу принесёшь обратно, – фыркнула я и сунула ей купюру. – Придёт Захар с дочкой – не обижать, накормить и показать всё, что требует починки, понятно?
– А вы куда, мадам? – спросила Аглая напряжённо. Я усмехнулась:
– За покупками и заказы делать. А, ещё один момент! Мадам тут больше нет. Прошу звать меня Татьяной Ивановной, всем понятно?
Они нестройно закивали, а я эффектно развернулась на низеньких каблуках и вышла из заведения.
Порфирий уже выбирался из подвальчика, кряхтя и ругаясь шёпотом. Я подождала его и спросила:
– Ты знаешь, где лавка господина Шпака и модистки Лалы Ивлинской?
– Модистку знаю, как не знать, а вот господина Шпака… – Порфирий в растерянности развёл руками. Откуда ни возьмись вынырнул Данилка и воскликнул:
– А я знаю Шпака! Он галантерею держит на Александровской слободе!
– Отлично! Садись со мной, покажешь дорогу!
Я подтолкнула его к коляске, и мальчик нахмурился:
– Эт чё, я разъезжать с вами буду? Да меня ж засмеют!
– Данила как тебя там по батюшке!
– Федулыч.
– Данила Федулыч! Ты работаешь у меня посыльным и… как это? Пажом, в общем! Помогаешь мне во всём, так?
Он кивнул.
– А значит, тебя должно волновать только то, что хочу от тебя я. Понял?
– Понял, – он мотнул головой неопределённо и залез в коляску, а потом с важным видом подал мне руку: – Прошу, барыня.
– Вот сейчас получишь за барыню, – проворчала я. – Трогай, Порфирий. А ты, Данилка, показывай!
В галантерейной лавке господина Шпака – маленького, мне по грудь, юркого усатого человечка – я потерялась на целый час. Меня обслужили по первому разряду – будто сама королева английская зашла к галантерейщику! Усадили, предложили кофию в крохотной чашечке, шоколадную конфетку, альбомы… Потом коммерсант забросал меня чулками – тонкими и плотными, белыми и серыми, в полосочку, в цветочек, в «неоспоримо модную в сим сезоне клеточку!» Чулки продавались по совершенно смешной цене в пятьдесят копеек за три пары, и я купила себе и девушкам целый ворох всяких разных. К ним приобрела ленты для подвязок и – на попробовать – «новое изобретение мсье Буаселье прямиком из Парисса», а именно: пояс с уже вшитыми подвязками и петельками-пуговками для чулок. Такой был в гардеробе моей прабабки, и я купила его из чистой ностальгии по дому!
Погрузив упакованные в плотную бумагу покупки в коляску, я скомандовала встрепенувшемуся Порфирию:
– Теперь к модистке!
Модистка Лала Ивлинская, у которой мадам Корнелия заказывала все платья для девушек, жила недалеко от Язовенной улицы, буквально в двух кварталах. В тихом переулочке, где все всех знают, где никогда ничего не случается, где даже дети вежливы и не орут по утрам. Я велела кучеру и Данилке ждать меня неподалёку, а сама поднялась на крылечко под вывеску с затейливой вязью слов по картинке, изображавшей модницу в пышном платье и шляпке с цветами, подёргала цепочку колокольчика. Он разлился громкой трелью, которая прокатилась по внутренности дома и вернулась обратно.
Никто мне не открыл.
Я подождала, ещё раз настойчиво потерзала колокольчик, а потом постучала ладонью в крепкую филенку.
Дверь неожиданно скрипнула, открываясь. Я удивилась – зачем тогда звонить, если открыто? – и толкнула дверь.
– Есть кто? – спросила напряжённо в тишину и полумрак ателье. Мне никто не ответил. Половицы запели какую-то свою песню, когда я прошла дальше и оказалась в комнате, уставленной безголовыми манекенами в зачатках платьев, низкими банкетками и комодиками со множеством ящичков. В ателье модистки было очень уютно, пахло сиренью и рулонами ткани, а ещё кофием. Источник этого последнего запаха я нашла, наступив на коричневую лужу, частично впитавшуюся в симпатичный светлый коврик.
Ой, как жалко-то, ковёр испорчен напрочь!
Но сделав ещё шаг, я забыла о ковре. Какой тут ковёр, если в кресле полулежит бездыханное тело молоденькой женщины с запрокинутой головой, а на шее у неё от уха до уха зияет огромная рваная дыра вместо горла…
Я застыла на пару секунд, а потом отступила, отвернулась и испортила ковёр ещё больше частично переваренными утренним кофием и пирожным. Господи, только этого мне ещё и не хватало для полного счастья! Желудок сжимался в спазмах, а у меня перед глазами стояло лицо Лалы Ивлинской с маской ужаса, исказившей ранее миловидные черты.
Сволочи, убили модистку, которая должна была мне сшить много платьев!
Блин, о чём я? Убили человека, а я, походу, первая подозреваемая буду…
Опять не о том… Пожалеть надо загубленную жизнь! Однако жалко мне пока только себя. Надо наверное, сообщить куда-то… Телефонов в этом мире нет, надо выйти, как-то потихонечку, не глядя на труп… Послать кого-то за полицией…
Пулей я выскочила из ателье модистки и огляделась. Данилка торчал неподалёку, и я махнула пацану:
– Скорей! Срочно беги за полицией! Срочно! Со всех ног!
Данилка с секунду ошалело смотрел на меня, а потом вскочил и припустил куда-то в конец улицы, голося:
– Городовой! Городовой!
А я бессильно опустилась на ступеньку, прислонившись к перилам. Господи, да что ж такое-то? Второй день в этом мире, а впечатлений на целую жизнь! Вот права была моя интуиция, когда орала внутри головы, чтоб я бежала от благопристойной старушки в Тверском парке в пять утра! И надо было сбежать, даже плюнув на туфли. А теперь меня обвинят в убийстве бедной женщины, осудят, посадят… Или сразу повесят? Нет, стоп, вроде за убийство отправляли на каторгу!
Я не хочу на каторгу! Совсем-совсем не хочу!
Трели свистков с улицы заставили меня встрепенуться и вскочить. Стало очень страшно, холодный пот пробрал до костей, а потом я увидела двоих полицейских – один из них сопровождал меня и Авдотью в участок. Они бежали, топая сапогами, и свистели в унисон. Добежав до меня, знакомый полицейский спросил, тяжело дыша:
– Что случилось?
– Там труп, – коротко ответила и махнула рукой на ателье. Они ломанулись внутрь, а я машинально за ними. Но смотреть на безжизненное тело оказалось ещё трудно. Городовой метнулся к мёртвой, зачем-то начал поднимать, и я заорала: – Не трогайте тут ничего!
– Чё ж, может, ещё живая!
– У неё горла нет, сонные артерии разорваны, она умерла мгновенно! – возмутилась я. – А вдруг вы уничтожите какую-то важную улику?!
Они переглянулись и вдруг вытянулись в струнку, щёлкнув каблуками. Я же услышала знакомый до боли голос, а сердце пропустило парочку ударов.
– А вы, госпожа Кленовская, не только держательница заведения, но и сестра милосердия?
Вскинула голову совершенно машинально, выпрямилась и медленно повернулась к Городищеву, ответила с достоинством:
– Нет. Но кое-какие познания имеются!
Он скользнул взглядом по моему лицу, чуть прищурив красивые глаза, и спросил у городовых:
– Что тут?
– Осмелюсь доложить, господин Городищев, – отрапортовал один. – Женщину убили, похоже, оборотень! Вон как глотку перегрыз, следы клыков видны!
– Оборотень! – воскликнула я с презрением. – НУ конечно! С ума сойти! А почему не вампир? Или сам дьявол из Преисподней?!
– Татьяна Ивановна, вы состоите в обществе защиты оборотней? – холодно полюбопытствовал Городищев, подходя к трупу модистки поближе. Осмотрев рану, кивнул: – Да, очень похоже на работу одного из этих грязных животных. Впрочем, доктор скажет больше.