Водородная Соната - Бэнкс Иэн М.. Страница 12

Это был последний день парламента Гзилта. Самый последний день, больше они никогда не соберутся в этом качестве. Все, что имело отношение к делу, с этого момента должно было решаться переходными комитетами или временными штабами. Различные представители, попрощавшись в последний раз, вскоре должны были уехать, а все остальные жители Зис отправиться на корабли, чтобы быть там со своими семьями и любимыми, подавляющее большинство из которых находились в удаленных системах, где, как искренне надеялся Банстегейн, они были не в состоянии создать какие-либо проблемы, и помешать принятию трудных решений, долженствующих быть принятыми в течение следующих двадцати с лишним дней.

Банстегейн позаботился о том, чтобы он был председателем нескольких наиболее важных комитетов, а его люди возглавляли или контролировали почти все прочие. К тому же молчаливо предполагалось, что он встанет во главе, если понадобится чрезвычайный временный кабинет.

А это не исключалось сейчас, конечно. Только очень немногие знали об истинном состоянии дел на данный момент (очень немногие, но, очевидно, что и одного ублюдка слишком много — что выглядело все более вероятным). От одной мысли об этом у него сжимался желудок. Уходите! — хотел он крикнуть всем остальным парламентариям. Торопитесь! Просто идите. Прочь! Оставьте его и людей, которым он доверял, принимать решения. Все стало слишком…. дискомфортным за последние день или два. Корабль Ремнантеров появился раньше, чем они ожидали, и случившееся в Аблэйте, уже, казалось, просочилось наружу. Какого чёрта это произошло так быстро? Если он когда-нибудь узнает, кто несет за это ответственность… Одна плохая новость за другой — скверные вещи громоздятся намного стремительнее, чем он ожидал.

Но со всем можно справиться — с чем-то всегда нужно справляться. Тут ничего не поделаешь. Цель была великой, можно сказать, извечной — Сублимация, благодаря ей его репутация и место в истории обеспечены.

Он повернулся и посмотрел на здание парламента, где висело Присутствие. И едва смог разглядеть его в темноте.

Присутствие было темно-серым в форме какого-то высотного шара — слегка приплюснутая полусфера, изгибающаяся длинным, вьющимся, сужающимся хвостом к острию, нацеленным, казалось, прямо на вершину центрального купола здания парламента. Шар был около шестидесяти метров в ширину у вершины и почти триста в высоту. Этот шипообразный наконечник бесшумно парил всего в нескольких метрах над шпилем купола, и создавалось впечатление, что кто-то достаточно высокий, балансирующий на самой вершине шпиля, мог бы протянуть руку и коснуться его. Несколько прожекторов парламента тускло отражались от выпуклой почти черной кривой под его вершиной.

Он появился двенадцатью годами ранее, в день, когда парламент принял закон, подтверждающий результаты заключительного возвышающего плебисцита, положивший начало всем приготовлениям к Событию. Проявление из Сублимации, символ тех, кто ушел раньше. На самом деле не более чем указатель — не одушевленный и не разумный, насколько было известно, просто напоминание о том, что решение принято и курс Гзилта определен. Он не двигался и не был подвержен влиянию ветра, дождя — вообще чего бы то ни было, и, по словам военных технических специалистов, его почти и не было — только чуть больше, чем проекция. Реальный и нереальный, как тень, падающая из другого мира.

Они этого ждали: Присутствие не стало неожиданностью — такие вещи всегда появлялись, когда народ, цивилизация, готовились к Возвышению — но каким-то образом то, что это действительно присутствовало там, вызывало шок.

Банстегейн вспомнил, как колебались результаты опросов: парламент, средства массовой информации и его собственные люди в то время без конца опрашивали население. Уровень приверженности значительно снизился, когда появилось Присутствие. Он забеспокоился. Это было то, чего он так хотел, во что верил и знал, что это правильно, к чему сам всю жизнь стремился и на чем строил свою репутацию, его наследие — имя его отныне будет вечно жить в Реальном, независимо от того, что ждет впереди. Так было правильно, он знал это и до сих пор верил. Но все же он волновался. Не слишком ли он дерзок, самонадеян? Не пытался ли он заставить их уйти слишком рано: на десятилетие раньше, даже на целое поколение?

Но затем ряды сплотились и цифры изменились. И он вырос с тех пор. Обязательство все еще было с ним. Скоро это произойдет.

Он отвел взгляд, поверх отсутствующего лица Джевана и приятно опекающего взгляда Солбли, исполненного восхищения и гордости, подарив им обоим беглую улыбку, а затем обернулся, услышав приближающиеся к нему шаги.

— Септаме Банстегейн! Исторический день!

— Еще на шаг ближе, — сказала президент Гелджемин, когда группа вокруг нее расступилась, чтобы впустить его. Банстегейн взглянул на разные лица, обменявшись быстрыми улыбками и короткими кивками. Было три трима: Йегрес, Кваронд и Инт'йом — полный сохранившийся набор, с учетом того, что прочие были сохранены, ожидая предварительного пробуждения перед Сублимацией. Кваронд считался противником, Инт'йом был престарелым ничтожеством, а Йегрес делал то, что говорили.

Также присутствовали шесть его товарищей по септамам; пять за него, один нейтральный. Соотношение «за» и «против» лишь немногим лучше среднего среди оставшихся. Два генерала, адмирал, никакой прессы. Он заметил довольно много отечных и блестящих лиц вокруг, признаки опьянения.

Президент все еще носила вульгарно дешевое маленькое устройство отсчёта, привязанное к запястью. В своё время такие раздавали розничные торговцы. С тех пор ей подарили много гораздо более элегантных, изысканных и дорогих подарков, но она решила остановиться на этом простом. Он переключался между отображением количества оставшихся часов и дней. В настоящее время он остановился на днях с надписью «С-22». Его собственный прибор, выставленный на груди как маленькая, но важная параферналия, был изящно красив, механически изыскан в своем мастерстве и сногсшибательно дорог.

Почти вменяемо выглядевший посол Мирбенес был с Ивеника, представляя Лисейден, как и нынешний самый высокопоставленный представитель Культуры в Гзилте — Зиборлун. Это существо с серебристой кожей было аватаром древнего Системного Транспортного Корабля, в настоящее время, без сомнения, бороздившего небо где-то неподалёку. Предполагалось, что для официальных церемоний в дни, непосредственно предшествующие Возвышению, направлялся более крупный, грандиозный и гораздо более технологичный Корабль, но они до сих пор не видели никаких признаков этого.

Банстегейн заметил также прекрасную Орпе, адъютанта президента, мельком взглянувшую на него, когда он присоединился к сбившейся толпе вокруг Гельджемин. Девушка старалась не слишком улыбаться, то и дело отводя от него взгляд. Он сделал вид, что не замечает этого. Несомненно, многие уже догадались, но не нужно было облегчать им задачу.

— Еще на шаг ближе, мадам президент, — согласился он, принимая безалкогольный напиток от стюарда и держа его над головой.

— Вечность, мы здесь! — провозгласил триме Йегрес, поднимая бокал — Идем навстречу своей Награде.

Пьян, решил Банстегейн.

Президент выглядела удивленной. Происходящее, казалось, забавляло ее. И это была одна из ее ошибок. “Возвышение заставляет всех нас выглядеть религиозными фанатиками”, — сказала она.

Йегрес сглотнул, посмотрел на серебристокожее существо напротив него и сказал:

— Уверен, что наши друзья в Культуре думают, что мы всегда звучали как религиозные фанатики.

Зиборлун отвесил учтивый поклон. Его серебряная кожа выглядела не столь неестественно в свете лампы.

— Вовсе нет.

Йегрес нахмурился.

— Вы очень… дипломатичны, — заметил он, нечленораздельно произнося слова. — Уверены, что ваше мнение совпадает с мнением Культуры?

.. — Со всей определённостью — вмешался посол Мирбенес не без иронии, подразумевая, что собирался выдать что-нибудь нарочито глупое и одновременно лестное, вроде: “Я так и не понял, почему Книга Истины считается религиозным произведением”. Он огляделся, как всегда, украдкой улыбаясь. — Это больше похоже на…