ЧОП "ЗАРЯ" 3 (СИ) - Гарцевич Евгений. Страница 16
Перламутровое облако еще раз моргнуло и бесшумно схлопнулось, оставив лишь узкую черную дыру, висящую в воздухе.
«Сработало!» — восторженно завизжал Ларс, но потом понизил градус радости: «Слабенькая, правда, мелочь прям…»
— Это что за херня? — давление силы исчезло, вокруг стало светлее, начали возвращаться звуки, я услышал голос Захара, кричащего мое имя. Подул ветерок, принеся вонь от кучи дымящегося пепла.
«Фу, Матвей, как грубо!» — надулся Ларс: «Эта, как ты изволил выразиться — херня, величайшее изобретение всей моей жизни. Такое только у Императора есть. И, между прочим, он очень мне был благодарен. Ммм, у него, конечно, получше получилась, не такая мелочь, но все равно!»
«Короче, Склифасовский…» — начал было Муха, но растерянно замолчал, будто ждал продолжения цитаты, найденной в моей памяти, но не нашел.
«Ну, какие же вы тупые…» — отмахнулся Ларс: «Один раз говорю — это меж… Хотя подожди, сейчас на понятном для тебя языке попробую…»
От виска к виску, проскочив голову насквозь, пробежала легкая щекотка, будто в голове действительно кто-то копошится.
«Короче — это пространственный карман. Аномалия, которая создала в другом измерении нечто вроде изолированного помещения…» — Ларс замолчал, ожидая вопросов, но все промолчали: «В твоем случае, к сожалению, очень слабый был выброс силы, так что это скорее сундук, а не помещение…»
«Не хера себе слабый! У меня по три нокаута в секунду, я будто против фонарного столба на бой вышел. Такого даже с Витькой Ломовым не было, а тот пудовые гири, как семечки пальцами щелкал…»
«Муха, не жужжи. В твоей боксерской перчатке, которую ты по скудоумию почему-то называешь головой, просто нет понимания, что значит настоящая сила…»
— Ладно, сам не умничай, — я заступился за боксера, пытавшегося без огневика, одним лишь взглядом изгнать Ларса. — Как это работает?
«Загляни внутрь, оно твое теперь. Только твое — никто туда попасть не сможет. Я научу, как с ним работать. Может и расширить получится. У Императора там вообще хоромы — он там от покушений прячется. Только это государственная тайна, если что…»
Я сделал шаг вперед, разглядывая черные полосы, чем-то похожие на края приоткрытой морской раковины. Обошел по кругу — с той стороны ничего пустота — видно небо и верхушки деревьев со снегом, напомнившим, что я мокрый и чертовски замерз.
Вернулся, поежился и протянул руку, стараясь достать до высоко висящего края черной щели. Меня заметили, опять щекотка на уровне затылка, холодок по шее — раковина медленно опустилась на уровень моей груди и стала открываться.
По сравнению с тем, что было вокруг, внутри оказалось тепло. И сухо, как в хранилище музея. Ровный мягкий свет лился от стен, очерчивая границы и создавая эффект, что стены, пусть прозрачные, но все-таки есть. Не совсем сундук — скорее полка. Одна обычная полка — сантиметров по шестьдесят в глубину и высоту и полтора метра в ширину. Пулемет «Максима» не войдет, а вот охапка «Мосинок» вполне.
В боковой стенке появился мутный маленький силуэт, бегущего ко мне человека. Эффект такой, будто смотрю на все через толстые стеклоблоки, популярные в советские времена.
— Сезам, закройся! — я брякнул первое попавшееся слово, особо не ожидая эффекта, но карман закрылся. Никаких спецэффектов, края просто стянулись, и вся конструкция растаяла в воздухе. — Эй! Ларс! А обратно появится?
«Появится, он теперь с тобой до самой смерти…» — вздохнул Ларс: «Так что если наследникам что-то захочешь оставить, туда не прячь. Я так все свои ценности потерял…»
Я услышал Гидеона, ковыляющего по рельсам. Священник пытался бежать, но получалось плохо. То споткнется, то остановится и за бок держится, ко мне он вообще просто на заднице скатился с насыпи. Встать сразу не смог, да так и остался сидеть на снегу, весело смеясь. Отпустило, похоже, старика.
— Живой, чертяка! — он отсмеялся и помотал головой, будто не верит в то, что говорит. — Долго возишься, Гордей там рвет и мечет, фырчит, только завестись не может.
— Остальные как? — я помог ему встать и потащил его наверх.
— Живы, — вздохнул Гидеон, — наши, по крайней мере. Купчикам с охранкой несладко пришлось, но свой гонорар мы отработали сполна.
Мы подошли к пепелищу. Опять серые хлопья, только уже окончательно мертвые, без намека хоть на какую-нибудь сущность, сдувало ветром с насыпи. Но и оставалось прилично — метровая горка растянулась на несколько метров, будь повыше, можно было вагон в ней спрятать.
Призвав силу мэйна и чутка подправив направление, поднял волну снега, прошелся, как большим ситом, по куче, вываливая к нашим ногам находки. Несколько крупных янтарных камней, запекшиеся запчасти от монстров — только несколько костей еще в принципе были похожи на кости, какие-то незнакомые мне минералы и главное — черный закоптившийся квадратик отцовской зажигалки.
— Богато! Весьма богато, особенно индиголит, — Гидеон кивнул на три крупных кристалла, которые даже сквозь сажу играли на солнце зелено-синим цветом. — И не переживай, огневик выдержит, почистим, подлатаем. В Москве много орденских ювелиров, такие чудеса творят.
Я подобрал зажигалку и потер ее снегом, а потом и по старинке, о штаны с рукавом. Крышка перекосилась, исчез фирменный щелчок Zippo, но открылась. Внутри все забито спекшимся пеплом, фитиля не видно, колесико заклинило. Грустно, но терпимо — починим, а изгонять — вон, пусть парни изгоняют, мне поезда на год вперед хватит.
Дважды еще закинули «сети», прошлись и потоптались по особо крупным кускам спекшихся останков и отправились к поезду.
Вот на кого было грустно смотреть, так это на состав. Еще вчера — звезда местной железной дороги, а сейчас рухлядь пригодная только для свалки на заднем дворе железнодорожного музея. Покореженная «буханка» и та выглядела свежее — стекол нет, бампер отвалился, крыша продавлена, краска облезла, но от нее перло энергией.
А поезд сник. Латунь, медь — все то, что раньше блестело, покрылось ржавчиной. Краска потеряла цвет, а у дерева был такой вид, что тронь его и рассыпется в труху. Над некоторыми вагонами дрожал воздух, будто там что-то испаряется, а грузовой, используемый для эвакуации все еще дымился.
Уставшие, пришибленные люди бродили вдоль поезда. Все какие-то пришибленные и бледные, перегрузка сначала от фобосов, а потом повторно от выброса силы им тоже нелегко далась. Купцы — как по классике, толстый Куркин и тонкий Шмидт, вместе с Флинтом пытались организовать потерянный народ.
Два стражника выносили тела и складывали их вдоль поезда. Несколько купеческих работников, под присмотром усатого дядьки с папкой и карандашом в руках, вытаскивали уцелевшие ящики. Тут же их вскрывали, и под опись либо бросали с насыпи, либо уносили на полянку, где образовалось нечто похожее на лагерь. Натянули тент над лежачими и развели костер.
М-да, соотношение живых к мертвым удручало. Я насчитал всего десять «пинкертонцев». Четверо из которых лежали в лагере вместе с ранеными гражданскими, еще трое установили пулемет на опушке, и охраняют какой-то сундук, фонивший защитными символами.
Вокруг раненых, как электровеник, крутилась Олеся с растрепанными волосами и красными щечками. Хорошо она силы хапнула, аж пар от нее шел. Гражданских чуть побольше, как бредящих без сознания, так крутившихся вокруг.
Кто не был занят поиском уцелевших вещей и обыском поезда, тот строил лагерь. Мужики расширяли навес, рубили ветки для костра и под спальники. А вот ученых я не видел вообще, горстка тубусов лежала возле третьего вагона и все.
— Мы здесь надолго? — я обогнал Гидеона, всматриваясь в лагерь и пытаясь понять, что у нас по припасам.