По ту сторону Гиндукуша - Баширов Андрей Львович. Страница 13

— Ну что, Андрюш, договорились? Ты мне поможешь овощи купить, а потом оставишь меня на рынке, ладно? Мы с девочками немного по лавкам и тряпкам пройдемся, — деловито сказала Вера, довольная тем, что в сумочке лежат сэкономленные от небогатого семейного бюджета деньги, которые можно было потратить на обновки.

— Валяйте, — ответил Андрей Васильевич, — только часа два, не больше. Жарко уж очень, испечетесь вы с девушками, да и мне за вами в обед ехать не больно охота.

Андрей Васильевич свернул на широкую прямую улицу, над которой в воздухе, как легкий туман, нависали тысячи мелких сиреневых цветков джакаранда. Пока Андрей Васильевич вертел головой по сторонам в поисках удобного места для парковки, начался привычный ритуал, который повторялся каждый раз по приезде на пятничный рынок. Со всех сторон к машине, шлепая сандалиями по асфальту, стали сбегаться кули-носильщики с плоскими плетеными корзинами, наперебой предлагая мадам свои услуги. Последним, запыхавшись, подбежал седой сгорбленный старик.

— Возьми этого деда, — показал Андрей Васильевич на старика, оттертого в сторонку бодрыми молодыми конкурентами.

— Да он еле тащится, Андрей!

— Ничего, должны же мы проявить христианские чувства к старому мусульманину. Эти орлы без работы не останутся. Вон их пожива — автобус с китайцами едет. На, отец, держи! — Андрей Васильевич отдал старику свои сумки. — Пойдем.

Как всегда, рынок произвел на Андрея Васильевича бодряще-ошеломляющее впечатление. Первым делом его и жену обдали две волны запаха, слева, со стороны куриного загона — тяжелая и противная, справа — от рыбных рядов — более острая и пикантная. Зажав одной рукой нос, другой рукой Андрей Васильевич вынул из кармана заранее приготовленную бумажку в пять рупий и незаметно от жены, не одобрявшей подачек, сунул ее сидевшему тут же, у рыбного ряда, своему знакомому нищему, одноногому афганцу, подорвавшемуся на мине у себя дома в провинции Логар.

Широкий майдан, на котором раскинулся рынок, был до отказа забит множеством людей, с трудом протискивавшихся между разноцветными грудами овощей и фруктов, разложенных на лотках или прямо на земле. Невзирая на толчею, по рынку, отчаянно сигналя, пробирались маленькие грузовички со свежим товаром. Народ, пыхтя и потея, нес с рынка сумки с овощами, тащил тяжеленные зеленые арбузы, связки живых кур, которые, свисая вниз головами, обреченно и тупо таращились в пробегавшую под ними землю.

К Андрею Васильевичу подскочил шустрый афганский юнец с холщовым мешком в одной руке и с весами в другой.

— Сэр, миндаль! Бери, сэр!

— Почем?

— Двести рупий кило.

— Сколько? Ты что, с ума сошел?

— Нет! — мотнул головой парень и гордо ткнул себя пальцем в грудь. — Я афганский моджахед!

— Ах, моджахед? — ехидно переспросил Андрей Васильевич. — Тогда тем более иди отсюда. Ступай, ступай!

Парень не отставал. Вновь преградив дорогу двинувшемуся было Андрею Васильевичу, он опять сообщил ему о своем моджахедском звании.

— Слушай, приятель! — разозлился Андрей Васильевич. — Иди на фиг! Я у тебя и за двадцать, не то что за двести, не куплю.

— О, Аллах! — тихо просипел дед-носильщик, придавленный стоявшей у него на голове корзиной с покупками и стиснутый с обеих сторон азартными покупателями.

— Вот именно, Аллах. Дай-ка сюда, папаша, а то еще загнешься! — сказал Андрей Васильевич и, несмотря на слабые протесты пакистанца, забрал у него две самые тяжелые сумки и потащил их и машине мимо сидевших рядком на земле афганцев, которые бодро продавали западным туристам советские военные сувениры — ремни, фляги, офицерские часы, компасы и прочее. Очень хорошо шли штык-ножи и воинские знаки различия. Какой-то обалдевший от жары или просто глупый американец ожесточенно торговался из-за мастерской поделки афганских умельцев, которую Андрей Васильевич прозвал «шлемом Александра Македонского», — советской солдатской каски с приклеенными по бокам позолоченными коровьими рогами и пристроенным сверху оловянным орлом с распростертыми крыльями. По наблюдениям Андрея Васильевича, поток этих и других «древностей», склепанных в ближайшей лавке за углом, не иссякал никогда, заполняя каждую пятницу тротуары вдоль рынка, как не уменьшалось и число дураков-иностранцев, желавших их приобрести.

Особый азарт вызывали плоские неровные кружочки с выбитыми на них неведомыми письменами и непонятными фигурками, которые торговцы выдавали за серебряные монеты эпохи Сасанидов и Кушанской империи. Посмотрев на покупателей, мусоливших с видом знатоков грязные, позеленевшие монетки в своих пальцах, Андрей Васильевич снисходительно ухмыльнулся. Не так давно один знакомый фальшивомонетчик в обмен на бутылку водки и торжественное обещание Андрея Васильевича не разглашать производственной тайны показал, как создаются эти раритеты нумизматики. Делались они так: мастер-афганец пристроил на специальной наковальне кусочек расплавленного белого металла, шлепнул по нему штампом, закрепленным на тяжелой свинцовой рукояти, перевернул кружочек и припечатал его другим штампом.

— Вот, сэр, и все, — гордо сказал мастер. — Когда он остынет, я положу его вместе с другими монетами в землю на некоторое время для придания древнего вида, а затем продам американцам.

Разгрузившись, Андрей Васильевич достал пачку сигарет и предложил одну старику.

— Покури, передохнем немного. Как дела-то?

— Плохо, сэр, — печально ответил пакистанец. — Совсем я старый стал, тяжело мне. Может быть, тебе сторож или уборщик на твоей вилле нужен? Возьми меня к себе, я буду хорошо работать!

— Откуда у меня вилла! Видел бы ты, в каком я курятнике живу. Ладно, вот тебе еще десять рупий за ударную работу, и всего доброго.

Андрей Васильевич сел в машину. «Куда же мне деваться? — подумал он. — Дома дети еще спят, а здесь торчать два часа тоже нет ни малейшего желания. В посольство, что ли, отправиться? Как раз на какое-нибудь поручение от посла нарвусь. Нет уж! Заеду-ка я к Рахмату, вот что».

Уже через минуту, проехав в другой конец улицы, Андрей Васильевич входил во двор большой, порядком запущенной виллы, в которой жил его приятель — дипломат Рахматулла из афганского посольства.

На звонок неверной походкой вышел сам хозяин. Его смуглое лицо имело ядовитый желто-зеленый оттенок, под запавшими покрасневшими глазами проступали темные круги. Обдавая Андрея Васильевича густым запахом перегара, Рахмат жестом пригласил его в дом.

«Со страшного похмела, видать», — сообразил Андрей Васильевич и спросил:

— Ты что-то плоховато сегодня выглядишь, Рахмат. Заболел? Может, я не вовремя?

— Нет, — с трудом выговорил Рахматулла. — В самый раз. Я тут вчера на радостях… того… сам видишь. Слушай, Андрей, давай понемножку, а? Не отказывайся, очень тебя прошу! Если я сейчас не выпью, то просто умру.

Андрей Васильевич, не желавший внезапной кончины своего друга и источника ценной информации, нехотя, но согласился.

— Что у тебя за радость-то? — спросил он, отхлебнув немного разбавленного рома и нацелившись вилкой на блюдо с сосисками, которые принесла жена Рахмата.

— Очень большая, Андрей. Мне вчера сообщили, что мой племянник, который в апреле попался моджахедам под Джелалабадом, отпущен ими на волю в обмен на их людей. — Рахмат, порозовевший от порции рома, стал говорить поувереннее, но все еще немного путался в трудных оборотах русской речи. — Этот мальчик, он мне все равно как сын. Я его… как это… воспитывал, да? Он рос сиротой, потому что его отец, то есть мой брат, умер в раннем детстве. Совсем молодой парень.

— Да, бедняга, — задумчиво сказал Андрей Васильевич, так и не понявший, кто же все-таки умер и о чьем раннем детстве идет речь. — А как он в плен-то попал?

— Он, понимаешь, сидел с отрядом в укрепленном посту, близко от города. Сначала все хорошо было. С местными моджахедами наши жили мирно, друг друга не трогали, торговали даже…

— Вот те раз! А как же война?