Цветок яблони (СИ) - Пехов Алексей Юрьевич. Страница 36

— Лишь крохи, что дают мне жизнь.

— Я разбираюсь в том, как звучит ложь.

— Ты запутался в ней, старый враг.

— Я потерялся, но найду дорогу назад. Надо лишь вспомнить, что растет на Талорисе. Абрикосы? Я помню белые цветы. Или розовые? — Старик наморщился, с усилием пытаясь ухватить ускользающее воспоминание. — Помоги мне. Или убей. Или... уйди.

Мильвио с некоторым сомнением убрал фальчион обратно в ножны.

— Ты оставишь его?

— Он жил здесь веками. Не собираюсь ничего менять. Для нас опасности нет.

Сухой кашель, точно горошины катятся по полу, ударил им в спину.

— Вихрь. — Капюшон снова был у него на голове. — Я вспомнил. Ты похож на него. Только немного старше. Это и вправду твой призрак? Зачем ты взял его облик, Тион? Разве он не был верен тебе, твоей глупости, твоей мести? Правая рука, яростный ветер, убийца моих лучших армий. Наивный дурак.

Мильвио обреченно вздохнул, понимая, что ничего не докажет, а Марид продолжил:

— Я был у Ласориса, видел, как Войс и Лавьенда сражались в тот день, среди розовых колонн и хрустальных гребней её башни. Она переиграла его, хоть и была тяжело ранена, выжгла, и он пал с высоты вниз, на острые камни. И его мерзкий ветер не помог хозяину.

Смех был так же тускл, как и голос. Призрак смеха.

— Абрикосы или яблони? — Казалось, хозяин потерял всякий интерес к прошлой теме. — Помоги мне, Тион. По старой памяти. Только ты да я остались. Все мертвы. Я забываю их имена, образы смешиваются, тают. Сколько я здесь?.. Я слишком слаб и все чаще блуждаю в кошмарах.

— Яблони, — произнес Мильвио. — На Летосе всегда цвели яблони. И в тот год, когда в школу вернулся Тион, было так же.

— Хм... Яблони и альбатросы. Да. Ты прав.

Его плечи затряслись, и Тэо понял, что старый волшебник плачет.

— Я так устал... Когда мы заблудились во тьме? В чем была наша ошибка? Скажи.

— Мы были молоды. Глупы. Нас сжигала ярость. Мы сражались за правое дело. Поддерживали друзей. Мстили за них. Считали себя всемогущими. Думали, что нам позволено все. Простые люди для нас были не больше чем игрушки, а магия лишь удобным инструментом. Никто не думал о последствиях и не желал слушать противоположную сторону. Мы творили что хотели. Играли в войну, пока она не стала играть нами. Никто первым не сказал «стоп!». Выбери любой вариант из перечисленного. Или все. Не ошибешься.

— Я виноват больше других. Если бы я не поддался на уговоры Гвинта и сберег для тебя последнего д’эр вин’ема, как ты просил. Ты в тот день вернулся бы в Талорис, возможно, она была бы с тобой, подальше от Мелистата. Возможно, ничего бы не случилось. Но я уступил. Его крыса всегда нервировала меня, она видит больше, чем должна, в наших сердцах. И ты устроил бойню ради красивых глаз.

— Да... он устроил. А я так и не решился спросить, жалел ли он о содеянном. Я бы тогда не жалел. И вот это самое страшное. — Мильвио достал кинжал, бросил его рядом с Маридом. — Тебе. Последний дар тому, кто был мне братом когда-то. Если поймешь, что больше не в силах существовать в этом отвратительном месте, поставь финальную точку.

И он пошел прочь, а Тэо отправился следом, к ждущим их Бланке и дэво.

Несколько минут все четверо продолжали путь в тишине, а после до них донесся шепот:

— Абрикосы цвели... Абрикосы.

Глава 9. Тьма против тьмы.

Некогда Даиратом именовали не кладбища, а первый город, основанный тзамас задолго до создания Единого королевства. Говорили, что это было место благоденствия, где ничто не напоминало жителям о страшной власти смерти. Где каждый проживал век и больше, ибо властители мёртвых могли повелевать и жизнью. Лечить, защищать, поддерживать тех, кого они считали своими.

Когда все изменилось? Когда в Даират пришла тьма и населять его стали лишь кости и склепы? Полагаю, в год, когда некроманты обезумели и перестали быть людьми.

Из лекции по истории. Каренский университет

Шерон не помнила, сколько раз держала Фэнико в руках. Дважды? Трижды? Но точно ни разу не извлекала его из потертых и совершенно непримечательных ножен.

Считала это... неприемлемым. Все равно что зайти в чужой дом без приглашения.

Положив его себе на колени, она ощущала приятную тяжесть старого, если не сказать древнего оружия. И наконец решилась. Обхватила оплетенную рукоять, потянула, и меч, словно поколебавшись, взвешивая, достойна ли она такой чести, слабо прошелестел.

Металл оказался у нее перед глазами. Близко-близко, и она прекрасно разглядела в его глубине знакомые черные прожилки. Точно так же выглядел её браслет. Их создал один мастер, и теперь она это знала.

Шерон видела все царапины, щербинки и вмятины, оставшиеся на клинке.

Меч, который создала та, кого считают богиней. Им владел другой бог, названый брат Мерк. А после него череда таувинов, и затем двое великих волшебников.

— Столько войн. Столько крови, — прошептала Шерон, проводя ладонью по прохладному металлу. — Ты забрал многих. И все же я чувствую в тебе так много света. Гораздо больше, чем от друга на моем запястье.

Она с большой осторожностью взялась за рукоятку, широким хватом, оценивая вес оружия. Намного тяжелее клинка, что когда-то подарил ей Мильвио. Фэнико был создан не для её роста и не под её силу. Указывающая крепко сжала пальцы, сделала длинный шаг вперед и вправо, вскидывая меч, укладывая клинок на правое плечо.

«Цапля охотится на рыбу в камышах». «Цапля стоит на одной ноге». «Цапля вытягивает шею».

Одна стойка, два быстрых удара. Все оказалось гораздо сложнее, чем с её одноручным мечом. Вес, длина, излишняя инерция. Двигаясь с таким оружием, приходилось вместо скупых ударов и уколов увеличивать амплитуду клинка и следить за балансом, чтобы он не «утащил» её за собой, не выбил из равновесия.

«Цапля идет по высокой воде». «Цапля сушит перья в лунном луче». «Цапля приветствует журавля».

В зал, где она находилась, втекал рассеянный утренний свет. Удивительно холодный для этого времени года, хотя еще вчера ей казалось, что духота в Рионе прижимает к земле. Мильвио ушел, отправился в неизвестность через зеркало Кара, и Шерон не могла выбросить из сердца тревогу о друзьях.

Испытывала полное бессилие от своей бесполезности. И... ужас. От понимания того, куда они пошли и к кому. Когда Нейси (про себя Шерон называла эту сущность так) появилась, тзамас ощутила себя жалкой мошкой перед мощью, что прошла мимо нее. Если бы это создание только захотело их прихлопнуть, оно бы это сделало.

«Цапля ломает медовые соты». «Цапля идет по кувшинкам». «Цапля прогоняет тень».

Она остановилась так резко, в длинном низком выпаде, с прямыми вытянутыми руками, что заныли плечи. Медленно выдохнув, Шерон осторожно выпрямилась, не слишком изящно из-за накатившей усталости, вновь положила клинок на правое плечо.

В этот момент она увидела стоявшего в дверях мужчину в одежде цветов гвардии герцога.

Высокий зеленоглазый треттинец, с сединой уже давно поселившейся в усах, годился ей в отцы. Широкими плечами он закрывал дверной проем и чем-то напомнил Дэйта, с той лишь разницей, что уроженец Горного герцогства был еще массивнее и куда сильнее зарос бородой.

Мильвио представил его перед уходом, но ей пришлось приложить волевое усилие, чтобы вспомнить имя.

Альберто? Альфредо? Нет. Адельфири. Сиор Адельфири де Ремиджио. Лейтенант второй роты гвардии его светлости.

— Сиор де Ремиджио, что привело вас?

Указывающей показалось, что ей удалось смутить его этим вопросом.

— Пора покидать дворец, сиора. — Голос у него не был голосом солдата. Скорее уж певца. Глубокий, чистый, тягучий. — Какие будут приказы?

Она неспешно, очень аккуратно, убрала Фэнико обратно в ножны, собираясь с мыслями. Мильвио говорил ей, ведь говорил, но в тот миг это было столь не важно...