Три правила ангела (СИ) - Снежинская Катерина. Страница 47

– Это ты того, дура деревенская! Знаешь, сколько надо, чтоб хоть во втором эшелоне крутиться? – вызверилась Степашка. – Каждый клип ни один десяток штук стоит и не тугриков, между прочим. За всё плати, за эфиры плати, за ротацию плати! А нет ротации[1], так тебя и не знает никто! Надо ж из каждого утюга петь, а то мигом забудут.

– Я думала, это вам платят…

– Ага, платят! Догонят и ещё раз заплатят! Много я заработаю за то, что задницей потрясу в клубе «Ночной Задрипинск»? Да ещё девок развелось, как собак нерезаных! Сами соплюхи, но тоже с сиськами, письками и задницей! Пойди, поконкурируй!

– А талант? – эдак ненавязчиво спросила Ленка.

– Ты совсем дура, да? – с жалостью уточнила Степашка. – Это же шоу-бизнес, детка. В нём за картинку платят. Может, у них, в Америке, и за талант, а у нас… Чтобы в топ выбиться, немереные «бабки» нужны. А где их возьмёшь? Вот и приходится перед дедом стелиться. Если я эти траханные документы не найду, то хрен мне, а не деньги на клипак.

– Да что за документы-то?

– Не знаю я! – красотка вскочила, едва не пнув Ленку, метнулась к окну, обратно, чуть не снеся мойку, застыла посередь кухни, вцепившись в волосы. – Не зна-ю! И дед толком не знает. Ему эта старуха, Элиза которая, позвонила, сказала, что есть какие-то доказательства, что дедова мать ювелирку спёрла или типа того, а, может, вообще кого-то грохнула. Он тоже особенно в подробности не вдавался. А что за доказательства, непонятно. Дед про какие-то эвакуационные списки говорил, вроде по ним вычислить можно. Не знаю, короче, но документы точно старые, понимаешь?

– Это-то я понимаю, – послушно покивала Старообрядцева, глядя на Степашку снизу-вверх. – Только зачем они твоему деду? Дело-то действительно древнее, какая разница, откуда эти украшения взялись?

– Ага! Это тебе никакой разницы, – хрипло хохотнула Степашка, – а ему очень даже разница есть. Дедуля-то всем плетёт, мол, он из потомственных аристократов и цацки фамильные, от предков достались. А тут окажется, что его маменька их спёрла! Прикинь, какой скандал будет?

– Честно говоря, не совсем прикидываю. Он у тебя кто? Претендент на трон Романовых?

– Он у меня ба-альшой человек, целый господин Сапунов, – скривилась певица. – Председатель дворянского собрания и депутат, ратующий за меценатство. Ты бы его послушала, вот кто поёт-то соловьём. Старикам надо помогать, особенно ветеранам, у него ж родители рука об руку всю войну прошли! Дворяне должны заботиться о простых людях, как это предки делали! Фабриканты обязаны строить храмы с музеями! Тьфу, его послушаешь, так уши вянут!

– Поня-атно, – глубокомысленно протянула Ленка, раскачиваясь, ухватившись за собственные щиколотки. – Репутация дело такое…

– Так ты найдёшь эти чёртовы документы? – даже и не спросила, а, скорее, потребовала Степашка. – Иначе мне кирдык, понимаешь?

– Я поищу, – пообещала Старообрядцева, точно знающая, что никаких документов в природе не существует. – Давай так, услуга за услугу. Ты как на юбилее Элизы Анатольевны очутилась?

– Как-как! – немедленно окрысилась красавица. – Ногами пришла. В смысле, на машине приехала.

– Ладно, переформулируем вопрос, – Ленка потёрла лоб. – А зачем ты туда приехала? Вроде не твой формат.

– Ну, я с Максюшей давно уже познакомится хотела, а тут такой повод, – мечтательно мурлыкнула красотка. – Слушай, у тебя здесь зеркало есть вообще? Я, наверное, фиг знает на что похожа. Где у вас ванна?

Ленка рукой показала где, поджала ноги, пропуская красотку мимо себя, и почесала бровь.

– А зачем тебе с Максом знакомится? – крикнула вслед певичке.

– Ну ты совсем, что ли, дура? – не очень разборчиво за шумом хлынувшей из крана воды, но уже привычно, откликнулась Степашка. – Он же такой мужчина, та-акой…

– Какой? – сама у себя спросила Ленка.

– Я в него сразу втрескалась по уши, как только увидела, представляешь?

– И где ты его увидела?

– Не помню, где-то. Да на тусовке какой-нибудь, где ещё? А тебе-то зачем?

– Да вот хочу научиться цеплять та-аких мужчин.

– Ну-у, тебе это не грозит, – вынесла вердикт вышедшая из ванны Степашка, – не твой уровень. Значит, ты мне звякни, как бумаги найдешь. О’кей?

– Хоккей, – согласилась Ленка, не вставая с пола.

И вот вопрос: кто тут на самом деле дура? Или просто некоторые считают себя настолько умнее и хитрее окружающих, что даже не подозревают о наличии мозгов у других?

***

Всё-таки быть одной – это очень грустно, особенно вечером, когда окна заливает чернильная темнота, не столько разжиженная, сколько сгущённая пятнами освещённых окон дома напротив. Остаётся лишь смотреть на них и завидовать: у тех, кто за этими окнами, всё наверняка хорошо, ужинать собираются, а потом пить чай и вместе телевизор смотреть. Может, кто-то даже ссорится легонечко, просто так, от дневной усталости, не понимая, насколько это здорово, гораздо хуже, когда и поругаться не с кем. Сидишь в пустой квартире и мерещится, будто в комнатах холоднее стало – и это тоже от одиночества, а ничего не поделаешь, даже позвонить некому. С Элизой Анатольевной сегодня уже говорила аж два раза. Дядюшка трубку принципиально не берёт, дуется, что неблагодарная племянница услала «к чёрту на кулички, чтоб там его окончательно угробили», то есть в санаторий, на свежий воздух, к диетическому питанию, лечебным процедурам и подальше от дома, где стало как-то слишком уж неспокойно. Маме звонить – только тревожить, она сразу поймёт, что с дочкой неладное творится. И Светланке не до подруги, у неё сейчас самый разгар рабочего дня, вернее начало рабочей ночи. А до Макса не дозвонишься, хоть узвонись.

Вот и броди от окна к окну, смотри на чужой свет, кутайся в кофту, да вздыхай усталой лошадью от жалости к себе, такой всей неприкаянной. Хочешь, по дядюшкиной квартире слоняйся, хочешь, по Элизиной, даже по Максовской можно, ключи есть, только в неё Ленка зайти так и не решилась, побоялась, сама не понимая чего. А ведь, наверное, стоило бы сходить, хоть проверить как там… Ну, выключен ли газ, например. Нужное же дело, вдруг действительно плита подтекает? Так и до беды недалеко!

Поняв, что у неё есть важное, нужное, а, главное, срочное дело, Старообрядцева заторопилась, так заспешила, что надела правый ботинок на левую ногу, а потом долго притоптывала на пороге, не понимая, чего это так неудобно. Пришлось переобуваться, порыкивая от нетерпения, а по лестнице Ленка взлетела, перепрыгивая через две ступеньки: газ дело опасное, за ним глаз да глаз нужен!

Только у самой петровской двери она притормозила, сообразив, что за квартирой и без неё есть, кому приглядеть, той же Степашке, например. Лена помялась, ногой поправив коврик, до ужаса похожий на газонную травку и, наконец, сообразив, нажала на кнопку звонка. Там, с той стороны, по-прежнему было тихо, только после негромкой звонковой трели тишина стала какой-то напряжённой, настороженной, выжидающей. Старообрядцева задумчиво брякнула ключами в кармане кофты, обернувшись на пустой лестничный проём, сумрачный и загадочный под светом экономной лампочки.

– А ну пошла отсюдова! – раздалось грозное за дверью слева. – Ходют всякие, бутылки швыряют. Пошла отсюдова, говорю! Я уже в милицию позвонила!

– Да это я, тёть Нин, – отозвалась Ленка. – Михал Сергеича племянница, Лена.

– Ой, Леночка, – обрадовались из-за двери, загремели замки, и створка открылась на ширину предусмотрительно накинутой цепочки, показав любопытный старушечий нос, сучком торчащий из-под накинутой на голову вязаной шали. – Я тебя и не признала сослепу. А то смотрю, ходят тут и ходят, прям замучили.

– А кто ходит-то, тёть Нин? – уточнила Старообрядцева.

– Да кто ж их знает? Мне, чай, не докладываются, – неодобрительно поджала тонкие губы старушка. – Вот сроду такого не было, а теперь ужас сплошной и дикий. Давеча смотрю – ба-а! – на лестнице-то бутылка стоит, да пустая. Не иначе как бомжи в подъезд повадились, теперь ведь не отвадишь! Ты их не видала, Леночка?