Брянский капкан - Михайловский Александр. Страница 9

– Понятно… – сказал Брежнев, одним глазом косясь на мечущиеся у вагонов тени. – Ну а ты-то как?

– А бедный старый подполковник Слон, – ответил я, – сейчас пойдет по другим батальонам и будет подгонять отстающих, чтобы не шлаговали, а скорее заканчивали и честно присоединялись к веселью. Как говорили древние, командиру – командирово, а комиссару – комиссарово.

Кивнув, будущий Леонид Ильич отправился руководить и направлять, а я двинулся совсем в другую сторону, чтобы подгонять и стимулировать. Для несведущих скажу, что стимул – это такая острая палка, которой римляне кололи ослов, чтобы те побыстрее пошевеливались.

Вскоре к веселью присоединился закончивший работы второй батальон, за ним третий, четвертый, потом артдивизион. За это время стихийно начавшееся мероприятие под чутким и умелым руководством комиссара Брежнева переросло в нечто среднее между сельской дискотекой нашего времени и митингом. Пели, плясали, говорили речи, потом снова пели и плясали. Некоторые парочки после спринтерского знакомства при свете фонариков наскоро обменивались номерами полевых почт, а другие по-тихому, пока у еще оставалось время, целовались и обжимались в темных углах. В этот момент всем казалось, что все будет хорошо, что война закончится, и они еще встретятся, чтобы жить-поживать, да добра наживать.

По счастью, никакие люфты этой ночью нас не потревожили, и девочкам не пришлось мчаться к своим зениткам, а нам поднимать по тревоге наш зенитный дивизион (машины которого, единственные из всей нашей боевой техники, перевозились открыто, по три штуки на эшелон) и распечатывать и тратить неприкосновенный запас «Стрел».

За два часа до рассвета на станцию подали первый паровоз. Выкрики ротных, собирающих своих людей, судорожное движение воинских масс, расстающиеся парочки, дающие друг другу клятвы встретиться «в шесть часов вечера после войны»… Лязг сцепок, протяжный гудок, слезы, поцелуи, крики прощания…

Бригада убывала на фронт.

25 апреля 1942 года. Вечер. Орловская область, Навлинский район. Лесной массив в 20 км южнее станции Выгоничи. Временная база Сумского партизанского соединения под командованием Сидора Артемьевича Ковпака

Смеркалось. Конец апреля – благословенное время, когда уже достаточно тепло, но тучи комаров еще не поднимаются с окружающих лес болот, озер, речек и стариц. Их время еще не пришло. Тут, на левом берегу Десны, в междуречье впадающих в нее Ревны и Речицы, и остановилось для временного базирования Сумское партизанское соединение Ковпака, только что завершившее свой рейд по Сумской, Курской, Орловской и Брянской областям. По степени опустошения тылов противника соединение Ковпака сильно уступало ордам Аттилы и Чингисхана, но, говоря военным языком, снабжению 6-й и 2-й немецких армий был нанесен значительный ущерб.

А история эта начиналась так. В начале февраля где-то в окрестностях Конотопа разведчики Путивльского партизанского отряда Сидора Ковпака столкнулись на узкой лесной дорожке с разведывательно-диверсионной группой старшего сержанта ОСНАЗ Ерохина из недавно созданного Центра Специальных Операций при ГРУ ГШ.

Это были дни, когда в немецком тылу царила сумятица после того, как советским диверсантам удалось выкрасть Гейдриха и Клюге, и каждый день (точнее, каждую ночь) в оперативном немецком тылу на парашютах сбрасывались все новые и новые группы выпускников спецшколы майора Гордеева. Все они были укомплектованы примерно одинаково: отделение десантников, прошедших краткий двухнедельный курс обучения, возглавляемое старшим сержантом или лейтенантом, рация, сапер, два пулемета ДП или трофейных МГ-34, самозарядные винтовки СВТ-40 и автоматы ППШ-41. Радисты РДГ были предельно лаконичны, больше слушали, чем говорили. У германского Функабвера создавалось впечатление леса, полного жужжащих комаров. Радист проводит в эфире не больше минуты, и запеленговать его было практически невозможно. А по части стойкости кодов советская школа шифрования далеко опередила и немцев, и англичан с американцами, и японцев.

Иногда эти РДГ гибли в неравном бою, выбрав себе цель для диверсии не по возможностям, или же становились жертвами предательства иуд из числа местных жителей. Но чаще все было иначе. Выброшенные в немецкий тыл советские разведчики-диверсанты становились глазами и ушами Ставки ВГК и Генштаба во вражеском тылу, головной болью для оккупантов и центрами кристаллизации партизанских отрядов, в основном состоящих из окруженцев и освобожденных из плена советских военнослужащих. Эти отряды в каком-то смысле не были чисто партизанскими. Фактически это были оперирующие за линией фронта части РККА, подчиненные все тому же Центру Специальных операций, а не Штабу Партизанского движения, возглавляемому товарищем Пономаренко.

Иногда такие рейдирующие группы подчиняли Центру Специальных Операций и уже действующие перспективные партизанские отряды, чтобы синхронизировать их действия с ударами Красной Армии и советской бомбардировочной авиации.

Так случилось и с соединением Ковпака, ставшим еще одним зафронтовым рейдовым соединением РККА. Рация и прямая связь со Ставкой, которые рейдирующие группы имели в обязательном порядке, обычно впечатляли командиров партизан и окруженцев «по самое не могу». Именно это и было целью и мечтой каждого мало-мальски успешного партизанского отряда. Чувствовать помощь и поддержку, поступающую с Большой Земли, понимать свое единство со сражающейся на фронте Красной Армией – такое дорогого стоит. Тем более добавляли авторитета рейдирующим отрядам и советские транспортные самолеты, регулярно сбрасывающие перешедшим в подчинение ЦСО отрядам оружие, боеприпасы, медикаменты и обязательно свежую советскую прессу. Именно поэтому Начальник Генерального Штаба Василевский так легко согласился с предложением майора ОСНАЗ Бесоева использовать для взлома долговременной вражеской обороны специальные соединения, действующие во вражеском тылу. Инструмент для такой операции уже фактически был создан, и доведение его «до ума» было лишь делом времени и определенных усилий. Теперь же это время пришло.

Партизаны отряда Ковпака устали после трехмесячного рейда, прошедшего в непрерывных боях, диверсиях, налетах на вражеские тыловые объекты. Соединение было перегружено обозом, ранеными, женами и детьми партизан. К весне сорок второго года немецкие оккупационные власти, ГФП и пошедшие на службу к врагу полицаи уже целенаправленно охотились за семьями партизан, и особенно командиров. Оставаться в своих домах им становилось небезопасно.

Сюда же, в брянские леса, отряд пришел по приказу командования: отдохнуть, привести себя в порядок и, организовав аэродром, переправить на Большую землю раненых, женщин и детей, сковывающих маневренность партизан.

Последней операцией ковпаковцев стал ночной налет на железнодорожную станцию Навля, произведенный во взаимодействии с бомбардировщиками Брянского фронта.

Сперва два десятка «пешек», ориентируясь на выпущенные партизанами сигнальные ракеты, прицельно отбомбились по станции, применяя среди прочих и наводящие ужас на немцев напалмовые бомбы. Когда в ночной тьме во все стороны полетели брызги жидкого огня, немецкий гарнизон станции в панике заметался. И тут с трех сторон в Навлю ворвались роты Карпенко, Кульбаки и старого партизана Корниенко, тут же принявшись вручную устранять все «недоделки». Взорванные стрелки и поворотный круг, разрушенная водокачка, испорченные пути… Дней десять потом немцы не могли возобновить движение по этой ветке.