Красное Село. Страницы истории - Пежемский Вячеслав Гелиевич. Страница 50

Маркитантская в лагере. Из альбома Николаевского военного училища

Во время съемок мы нанимали на окраине Дудергофа небольшую дачу, где мы могли и отдохнуть, и поесть, и, при желании, выпить. Начальство, конечно, знало о нашей даче, но смотрело на это сквозь пальцы, только бы не было бы скандалов и пьянства. На даче, как и на участках, маркитанты снабжали нас всем необходимым: и питьевыми, и съедобными припасами. Нашими частыми гостями там были юнкера других училищ, главным образом Николаевского кавалерийского, с которыми мы особенно дружили.

Часов в 5–6 вечера мы возвращались домой и, сдав наши планшеты одному из специально назначенных для этого „дядек“ (забыл его имя), мы опять собирались в столовую к обеду (или, вернее, к ужину). Затем опять перекличка, вечерняя молитва и наш рабочий день окончен. И так в продолжение трех недель» [68].

Лейб-гвардии Кирасирский Его Величества полк. Красное Село. 1902 г.

Из фрагмента становится ясно, что в конце XIX в. пажи на маневрах пользовались достаточной свободой, и так как происходили из знатных и состоятельных семейств, могли позволить себе достаточно комфортное существование. Впрочем, ни в гвардии, ни в училищах простое «сорение деньгами» и любые другие проявления заносчивости офицерским и юнкерским сообществом не поощрялись. Об этом говорит и В. С. Трубецкой в своих «Записках кирасира». Кстати, его воспоминания также начинаются с топографических съемок, которые для юнкеров были обязательны.

Маневры «начались с полуинструментальных мензульных съемок и каждому из нас был отведен в окрестностях Дудергофа отдельный участок местности, который мы должны были очень точно нанести на план с масштабом в 200 сажен в дюйме. В помощь нам давали малых деревенских ребятишек, которые таскали базисную цепь и помогали расставлять вехи. Мне попал довольно трудный участок, куда входил один из крутых и причудливых склонов дудергофской горы, усеянной дачными строениями.

Помимо этого склона знаменитой горы, в мой участок входил старинный Павловский редут, пашня, огороды, кустарники и кусочек железнодорожной линии Балтийской дороги, пересекаемый широким проселком. Склоны и вообще весь рельеф нужно было тщательно вычертить на плане горизонталями. Работу я должен был выполнить в недельный срок. С раннего утра и до вечера проводил я на своем участке у треноги с планшетом, визируя отдельные вехи, телеграфные столбы, шпили на дачах и составляя на бумаге причудливую и путаную триангуляцию. (Офицер), верхом на коне, дважды в день объезжал участки, проверял нас. Изредка на наших участках появлялся и сам генерал… на прекрасном гнедом коне.

Оригинальнее всех приспособился к съемкам некий Пр-в, сынок известного Московского миллионера фабриканта, попавший по протекции великой княгини Елизаветы Феодоровны вольнопером (вольноопределяющимся. – В. П.) в Лейб-гвардии конный полк. Этот увалень, женившийся перед службой на миловидной дочке известного думского деятеля и богача, работать теперь никак не хотел. Он выписал из Петербурга опытного землемера, для которого снял под Дудергофом отдельную дачу. Выписанный землемер и выполнял за Пр-ва всю работу, а сам Пр-в ограничивался лишь тем, что сидел на отведенном ему участке в кустиках, где наслаждался с молодой женой прелестями деревенской идиллии. Пр-в нанял в Дудергофе также особых махальных, на обязанности которых было следить, не едет ли начальство. И когда последнее появлялось на горизонте – махальные тотчас же сигнализировали об этом, как Пр-ву, так и его землемеру. В таких случаях из кустов проворно выскакивал Пр-в и становился у своей треноги с видом человека, поглощенного работой, а землемер со всех ног скрывался в канаву или в те же самые кусты, где таилась миловидная жена Пр-ва. Когда начальство, расписавшись на планшете Пр-ва, удалялось, землемер снова выползал из кустов и принимался за свою прерванную работу, а Пр-в возвращался к своим прерванным удовольствиям. Стоит ли после этого говорить, что Пр-в сдал топографию лучше всех нас?.. Пр-в, хотя и отбывал повинность в одном из наиболее „дорогих“ полков гвардии, однако, несмотря на высокую протекцию, офицером туда принят не был, и вышел в один из гусарских армейских полков. На самом деле, нужно сказать, что Пр-в держал себя несколько бестактно, всячески афишируя свое миллионерство, и хвастал богатством, демонстративно швыряясь деньгами, что в его положении было неумно, ибо расценивалось как известный признак довольно-таки дурного тона богатого выскочки. В гвардии это не прощалось. Сорить деньгами можно было там иной, более приличной манерой и стилем.

У нас, вольноперов, проводивших весь день с утра до вечера на своих участках, вопрос с довольствием разрешался при помощи так называемых шакалов… Шакалами назывались специальные торгаши, рыскавшие с большими корзинками на голове по Красносельскому военному полю во время кавалерийских учений и шнырявшие в окрестностях Красного и Дудергофа, поставляя пажам, юнкерам и вольноперам, производившим съемки, всевозможную закуску. Во вместительной корзинке шакала можно было найти какой угодно деликатес – сыры и колбасы всех сортов, вкусные пирожки, копченого угря, зернистую и паюсную икру, консервы из омаров, паштет из дичи, шоколад, нарзан, лимонад, водку, коньяк и даже заграничное шампанское. Шакалы прекрасно учитывали, что имеют дело со здоровыми молодыми людьми, у которых желудок тощ, но зато кошелек туг, и поэтому драли они с нас втридорога, охотно предоставляя неограниченный кредит.

Профессия шакала, по-видимому, была очень выгодной, ибо шакал после нескольких лет своей деятельности обычно приобретал где-нибудь в окрестностях Красносельских лагерей дачу, которую летом пускал в эксплуатацию.

Братья Шуваловы, продавцы мороженого и фруктов, в Авангардном лагере. Из альбома Николаевского военного училища

Мой шакал был почтенный и хитрый мужичок с окладистой русой бородой. Звали его Гаврилычем. Он передавал мне приветы от моих товарищей с соседних участков и любил с критическим видом знатока заглянуть на мой планшет, делая почтительные замечания по поводу моей работы и даже давал советы: за многие годы своей шакальной деятельности он научился кое-что смыслить в науке топографической.

Особенно наживались шакалы на офицерах во время учений на Красносельском военном поле. Впрочем, об этом речь будет еще впереди» [69].

В этом фрагменте ярко показано, как местное население (и, кстати, видимо, пришедшие на заработки крестьяне из других губерний) активно влилось в дело создания инфраструктуры лагеря, неформального снабжения его продуктами питания и даже дачами на съем.

Продолжим изучение воспоминаний В. С. Трубецкого, в котором мы видим и описание шалостей, на которые решалась гвардейская молодежь, и характерные портреты воинских начальников:

«Другой раз, помню, как-то в праздник, загуляв… в Питере, мы вернулись в Красное в сопровождении духового оркестра Лиговской пожарной команды, который мы случайно перехватили на Балтийском вокзале. Нанятые и напоенные нами трубачи услаждали в вагоне наш слух до самого Красного к большому удовольствию молодых дачниц, любимые вещи которых мы приказывали исполнять, и к великому возмущению степенных дачных старичков, которые пытались составить на нас протокол, для чего приводили даже жандарма. К нашему счастью, г.г. офицеры в третьем классе не ездили, и весь этот тарарам сошел для нас благополучно, несмотря на то что на свою дачу мы с треском заявились под громоподобные и торжественные звуки фанфар, прославивших на все Красное Село нас, двоих загулявших гвардейских унтеров. До сих пор не понимаю, как это все сошло для нас благополучно! Впрочем, не перечислить всех штучек, какие мы… выкомаривали в этот шальной период топографических съемок и тактических задач в Красном. <…>