Дорожные работы - Кинг Стивен. Страница 37

Ты ведешь себя, как грудной ребенок! Хуже грудного ребенка! – закричал он на самого себя. – Почему бы тебе не задержать дыхание и не дышать, пока не посинеешь, имел я тебя в рот и в оба глаза, гребаный карась?

Чтобы заглушить этот голос, он сжал правую руку в кулак и изо всех сил ударил по стене. Руку пронзила острая боль, и он застонал. Сжимая правую руку в левой, он стоял посреди кухни и дрожал. Через некоторое время он сумел овладеть собой, взял совок и щетку и подмел осколки, борясь с охватившим его страхом, унынием и чувством опустошенности.

9 декабря, 1973

Он выехал на автостраду, проехал сто пятьдесят миль, а потом вернулся обратно. Отъехать от города дальше он не решился. Это было первое воскресенье без бензина: все заправочные станции на автостраде были закрыты. А идти пешком у него нет никакого желания. Именно так говняные подсадные утки вроде тебя и садятся в калошу, понятно, Джорджи?

Фред? Это в самом деле ты? Чем я обязан такой чести, Фредди?

Иди в задницу, дружок.

По дороге домой он услышал по радио объявление службы коммунальных услуг: Итак, вы сильно обеспокоены энергетическим кризисом и связанным с ним дефицитом бензина. Вы не хотите, чтобы вас и вашу семью этот дефицит застал врасплох. И вот вы отправляетесь на ближайшую бензозаправочную станцию с дюжиной пятигаллоновых канистр. Но если вы и в самом деле беспокоитесь за вашу семью, вам лучше остановиться и вернуться домой. Хранение бензина опасно. К тому же, оно незаконно, но забудем об этом на время. Подумайте лучше вот о чем: когда пары бензина смешиваются с воздухом, они становятся взрывоопасными. Один галлон бензина обладает такой же взрывной силой, как и двенадцать динамитных шашек. Подумайте об этом, прежде чем заполнить свои канистры. А потом подумайте о своей семье. Видите – мы хотим, чтобы вы жили долго.

Он выключил радио, снизил скорость до пятидесяти и перестроился в правый ряд.

– Двенадцать динамитных шашек, – произнес он. – Вот это да.

Если бы он посмотрел на себя в зеркальце заднего обзора, он увидел бы, что на губах у него появилась блуждающая ухмылка.

10 декабря, 1973

Он вошел в «Хэнди-Энди» в половину двенадцатого, и метрдотель провел его к столику рядом со стилизованными крыльями летучей мыши, за которыми открывался вход в соседний зал. Столик был не самый лучший, но, так как наступало время ленча, свободных мест в ресторане почти не было. Ресторан «Хэнди-Энди» специализировался на стейках, отбивных, а также на блюде под названием эндибургер, которое представляло собой рулет с кунжутными семенами и начинкой из салата, проткнутый зубочисткой, чтобы не дать этому экстравагантному сооружению рассыпаться. Как и все большие городские рестораны, куда часто заходили обедать более или менее важные чиновники и служащие, «Хэнди-Энди» имел свою иерархическую систему допусков. Еще два месяца назад он с полным правом мог прийти сюда в полдень и выбрать себе столик. Пожалуй, еще месяца три он сможет пользоваться этой привилегией. Для него система подобных привилегий всегда была одной из маленьких загадок нашей жизни, наподобие случаев, описанных в книгах Чарльза Форта, или инстинкта, который год за годом заставлял ласточек возвращаться в Капистрано.

Усаживаясь за столик, он быстро огляделся вокруг, опасаясь увидеть Винни Мэйсона, Стива Орднера или еще кого-нибудь из знакомых, но ни одного знакомого лица не попалось ему на глаза. Слева от него молодой человек пытался убедить девушку, что они вполне могут себе позволить провести три дня в Солнечной Долине в этом феврале. Остальные разговоры посетителей тонули в мягком, успокаивающем гуле.

– Хотите что-нибудь выпить, сэр? – спросил у него стремительно возникший официант.

– Виски со льдом, пожалуйста.

– Одну минуточку.

С первым стаканом он продержался до двенадцати, к половине первого было выпито еще два, а потом, из чистого упрямства он заказал двойную порцию. Допивая последние капли, он увидел, как Мэри вошла в зал и остановилась на пороге, отыскивая его глазами. Несколько человек внимательно посмотрели в ее сторону, и он подумал:

Мэри, ты должна сказать мне спасибо. Ты снова стала красивой.

Потом он поднял руку и помахал ей.

Она помахала ему в ответ и двинулась к его столику. На ней было шерстяное платье по колено с мягким узором в серых тонах. Волосы ее были стянуты лентой на затылке и спадали вниз густым хвостом до лопаток – он не мог припомнить, чтобы она хоть раз носила такую прическу (может быть, именно по этой причине она и выбрала ее для этой встречи). Это делало ее моложе, и виноватой вспышкой перед ним возникло видение Оливии, распростертой под ним на кровати, которую они так часто делили вместе с Мэри.

– Привет, Барт, – сказала она.

– Привет. Ты выглядишь чертовски здорово.

– Спасибо.

– Хочешь чего-нибудь выпить?

– Нет… Я бы съела один эндибургер. Ты давно уже здесь сидишь?

– Нет, не очень.

Время ленча подходило к концу, и волна посетителей схлынула. Официант немедленно подскочил к их столику. – Хотите сделать заказ, сэр?

– Да. Два эндибургера. Молоко для дамы. Еще одну двойную порцию для меня. – Он мельком посмотрел на Мэри, но ее лицо было абсолютно бесстрастным. Это был плохой признак. Если бы она сказала что-нибудь, он бы отменил свой двойной виски. Оставалось надеется, что ему не потребуется в ближайшем будущем в туалет, потому что он был не вполне уверен, что сохранит твердость походки. Великолепную сплетню принесет она старичкам домой, если он оступится. Отнеси меня обратно в старую добрую Вирджиниюуууу! Он чуть не рассмеялся.

– Что ж, ты не пьян, но ты на правильном пути, – сказала она и, развернув салфетку, положила ее на колени.

– Неплохо звучит, – сказал он. – Скажи, ты репетировала дома?

– Барт, давай не будем ссориться.

– Ладно, – согласился он.

Она принялась вертеть в руках стакан для воды, он теребил салфетку.

– Ну? – сказала она наконец.

– Что ну?

– Ты ведь, наверное, не просто так мне позвонил? Вот, мы встретились, ты подогрел себя виски, так давай, выкладывай, что ты хотел мне сказать.

– Твоя простуда совсем прошла, – сказал он не к месту, продолжая теребить салфетку. Он не мог сказать ей о том, что вертелось у него в голове: о том, как она изменилась, о том, какой неожиданно утонченной и опасной предстала она перед ним, словно забежавшая в ресторан шикарная секретарша, которая съедает свой ленч на час позже и согласится на исходящее от мужчины предложение выпить, только если на нем четырехсотдолларовый костюм. А уж цену костюма она мгновенно определит, едва лишь взглянув на покрой.

– Что мы будем делать, Барт?

– Я схожу к психиатру, если ты настаиваешь, – сказал он, понижая голос.

– Когда?

– Скоро.

– Если захочешь, ты мог бы пойти на прием даже сегодня, ты еще успеешь.

– Я не знаю ни одного психиатра.

– Есть же справочники.

– Не лучший способ найти человека, которому доверяешь свои мозги.

– Ты сердишься на меня?

– Видишь ли, я не работаю. А платить пятьдесят долларов в час за врача – не слишком ли это много для безработного парня?

– А про меня ты забыл? – резко спросила она. – Как ты думаешь, на что я живу? На деньги своих родителей. А они, между прочим, давно на пенсии, да будет тебе известно.

– Мне прекрасно известно, что у твоего папаши достаточно акций «СОИ» и «Бичкрафта», чтобы вы втроем без забот могли встретить третье тысячелетие.

– Барт, все это не так. – Голос ее звучал удивленно и обиженно.

– Как же, не так! Не надо мне вешать лапшу на уши! Кто прошлой зимой ездил на Ямайку, а? А в позапрошлом году они были на Майами, а еще за год до этого – на Гонолулу и, подумать только, в Фонтенбло! И не говори мне, пожалуйста, что на все это хватит пенсии отставного инженера. Так что не надо мне рассказывать про своих бедненьких родителей, Мэри!