Дорожные работы - Кинг Стивен. Страница 40

Винни наградил его негодующим взглядом. – Я знаю, что я больше не обязан жрать твое дерьмо, Барт. Вот это я знаю твердо.

Он внимательно посмотрел на Винни. – Да пойми ты, я не обосрать тебя пытаюсь. То, что ты делаешь, для меня уже не имеет никакого значения. Но, Господи ты Боже мой, Винни, ты же молодой парень. Я не хочу, чтобы ты подставлял свою задницу этому ублюдку. Работа, которую ты получил, сейчас тебе кажется лакомым куском, но пройдут годы, и она станет хуже горькой редьки. Самое ответственное решение, которое тебе предстоит принять за всю свою жизнь, – это куда поставить стойку с «Милки-Уэем». А уж Орднер проследит, чтоб так оно и было вовеки. Во всяком случае, пока ты будешь работать в этой корпорации.

Дух предрождественского веселья (если это, конечно, был он) покинул Винни окончательно и бесповоротно. Пальцы его впились в свертки, едва не прорывая праздничную оберточную бумагу, а глаза его потемнели от негодования. Готовый портрет молодого человека, который, весело посвистывая, выходит из дома, предвкушая вечернее многообещающее свидание, и обнаруживает, что кто-то проколол все четыре колеса у его новой спортивной машины.

Кроме того, он меня не слушает. Я могу перед ним хоть в пляс пуститься, он все равно не поверит ни одному моему слову.

– Вышло так, что ты поступил благоразумно, ответственно, – продолжал он. – Уж не знаю, что люди сейчас обо мне говорят…

– Я тебе могу об этом сказать. Они говорят, что ты – сумасшедший, Барт, – произнес Винни тонким, враждебным голосом.

– Пусть говорят, что хотят. Речь сейчас не о том. Стало быть, ты поступил правильно. Но в то же время ты совершил ошибку. Ты проговорился и заложил своего непосредственного начальника. А людям, которые не умеют держать язык за зубами, ответственных постов не поручают. Даже если они имели право проговориться, даже если они обязаны были сделать это, чтобы не пострадала корпорация. Эти парни на сороковом этаже, Винни, они как доктора. И им не нравятся люди, которые болтают лишнее, точно так же как докторам вряд ли понравится интерн, который будет трепать языком о докторе, запоровшем сложную операцию из-за того, что выпил слишком много коктейлей за ленчем.

– Непонятно, откуда у тебя такое желание отравить мне жизнь? – спросил Винни. – Я ведь больше на тебя не работаю, Барт. Отправляйся-ка ты травить своим ядом кого-нибудь другого.

Санта-Клаус с огромным мешком за спиной возвращался на свой трон. За ним вился хвост детей, словно разноцветный автомобильный выхлоп.

– Винни, Винни, не будь слепцом! Они просто подсластили тебе пилюлю. Конечно, в этот год ты заработаешь одиннадцать тысяч пятьсот, а на следующий, когда к тебе отойдут другие кинотеатры, может быть, они раскошелятся до четырнадцати тысяч. На этой цифре ты и застрянешь – лет на двенадцать, до тех времен, когда даже вшивую банку кока-колы нельзя будет купить за тридцать центов. Сбегай принеси новое ковровое покрытие, сбегай принеси партию новых стульев для кинозала, сбегай принеси коробки с фильмом, которые по ошибке отправили в другой город. Неужели ты хочешь заниматься всем этим дерьмом, когда тебе стукнет сорок, а, Винни? И в будущем тебе уже не на что будет рассчитывать, кроме золотых часов на цепочке.

– По крайней мере, это лучше, чем твоя теперешняя жизнь. – Винни резко развернулся, чуть не налетев на Санта-Клауса, который пробормотал себе под нос что-то, подозрительно напоминающее: Куда прешь, чудак гребаный?

Он двинулся вслед за Винни. Что-то в застывшем выражении лица Винни подсказывало ему, что, несмотря на все защитные сооружения, ему все-таки удалось задеть его. Господи ты Боже мой, – подумал он. – Ну ладно, пусть будет то, что будет.

– Оставь меня в покое, Барт. Проваливай.

– Выбирайся из этого дерьма, – повторил он. – Если ты промедлишь хотя бы до будущего лета, то может оказаться уже слишком поздно. Если энергетический кризис усилится, то найти работу станет так же трудно, как расстегнуть пояс девственности на девице из хорошей семьи. Винни, это может оказаться твоим последним шансом. Это… Винни круто развернулся ему навстречу. – Барт, в последний раз прошу тебя по-хорошему.

– Ты спускаешь свое будущее в унитаз, Винни. Пойми, жизнь для этого слишком коротка. Что ты скажешь своей дочке, когда она… Винни ударил его кулаком в глаз. Белая молния боли пронзила ему мозг, и он отшатнулся назад, взмахнув руками, чтобы обрести равновесие. Дети, сопровождавшие Санта-Клауса, бросились врассыпную. Все его покупки – куклы, солдатик, шахматы – полетели на пол. Он ударился о стойку с игрушечными телефонами и сшиб ее. Где-то заплакала маленькая девочка, словно раненое животное.

Не плачь, дорогая, – подумал он. – Это просто старый глупый дядя Джордж падает. В последние дни я часто падаю у себя дома.

В двух шагах кто-то разразился руганью – вполне возможно, это был старина Санта-Клаус – и стал звать на помощь дежурного полицейского. Потом он оказался на полу среди россыпи игрушечных телефонов со вставленными в них кассетами. Одна из трубок валялась у него прямо рядом с ухом, и записанный на пленку голос монотонно повторял:

Давай сходим в цирк. Давай сходим в цирк. Давай сходим в цирк. Давай сходим в цирк. Давай сходим в цирк. Давай сходим в цирк. Давай…

17 декабря, 1973

Пронзительный звонок телефона вытащил его из неглубокого и тревожного послеполуденного сна. Ему снилось, что молодой ученый сделал открытие, что, лишь незначительно изменив атомную структуру арахисовых орешков, Америка получит возможность производить неограниченные количества бензина с высоким октановым числом. Казалось, что это открытие все ставит на свои места – и в личном, и в общественном плане, и общее настроение сна можно было описать как нарастающее ликование. Единственным зловещим компонентом был звонок телефона, который разрастался и разрастался, заполняя собой сон до тех пор, пока тот не лопнул, впуская внутрь тягостную действительность.

Он встал с дивана, подошел к телефону и неуверенными пальцами снял трубку. Глаз уже не болел, но, посмотрев в зеркало над телефонным столиком, он убедился, что синяк пока еще остается.

– Алло?

– Привет, Барт. Это Том.

– Привет, Том. Как ты?

– Нормально. Послушай, Барт. Я решил, что надо тебе об этом сказать. Они собираются сносить «Блу Риббон». Завтра.

Глаза его расширились. Последний сон слетел с него в один момент. – Завтра? Не может такого быть. Черт! Они… Сейчас же уже почти Рождество!

– Именно поэтому.

– Но они же еще дотуда не добрались.

– Это последнее промышленное здание, оставшееся у них на пути. Они собираются сбрить его, прежде чем устраивать рождественские каникулы.

– Ты уверен?

– Абсолютно. Они сегодня показывали сюжет в утренней программе новостей. «День города».

– Ты будешь там?

– Да, – сказал Том. – Слишком большой кусок моей жизни прошел в этом бараке, чтобы я мог остаться дома, как ни в чем не бывало.

– Стало быть, там и увидимся.

– Скорее всего.

Он заколебался. – Послушай, Том, – сказал он неуверенно. – Я хочу попросить прощения. Вряд ли они снова откроют «Блу Риббон» в Уотерфорде или где-нибудь еще. Если я подставил тебя…

– Нет, со мной все в порядке. Сейчас я работаю в «Брайт-Клин», присматриваю за оборудованием. Работы меньше, а платят лучше. Так что можно сказать, что в куче дерьма я нашел розу.

– Ну и как роза?

Том вздохнул в трубку. – Да не так уж чтоб очень, – сказал он. – Но мне уже за пятьдесят. Трудно меняться в таком возрасте. Наверное, то же самое было бы и в Уотерфорде.

– Том, так вот, по поводу того, что я сделал…

– Я не хочу ничего об этом слышать, Барт. – Том явно чувствовал себя не в своей тарелке. – Это касается только тебя и Мэри.

– Ладно.

– Ну… И как ты там?

– Неплохо. Присмотрел себе кое-какую работу.

– Рад это слышать. – Том выдержал такую паузу, что тишина в трубке сгустилась до твердого состояния, и он уже было собирался поблагодарить его за звонок и кончить этот разговор, когда Том добавил: