Дорожные работы - Кинг Стивен. Страница 43

И все-таки это лучше, чем самоубийство. Самоубийство – это смертный грех.

Ну вот, проснулось в тебе католическое воспитание. Вряд ли, впрочем, он с кем-нибудь столкнется. Машин на улицах почти не было, не видно было и полицейских. Может быть, они все попрятались по переулкам, набившись в теплые машины.

Он осторожно повернул на бульвар Кеннеди, который, как ему казалось, он всегда будет называть про себя улицей Дюмон, несмотря на решение специального заседания городского совета о переименовании, принятое в январе шестьдесят четвертого года. Бульвар Дюмон/Кеннеди вел из западной части города в центральный деловой район. Примерно около двух миль он шел параллельно строительным работам на новом участке 784-й автострады. Ему предстояло проехать около мили по бульвару, а потом свернуть на улицу Грэнд. Спустя полмили улица Грэнд уходила в ничто, вслед за старым кинотеатром «Грэнд» – светлая ему память. К следующему лету улица Грэнд воскреснет в форме эстакады (одна из трех эстакад, о которых он говорил Мальоре), но это будет уже совсем другая улица. Вместо того чтобы увидеть по правую руку от себя кинотеатр, вы увидите под собой шесть – или все-таки восемь? – рядов несущихся машин. Он многое знал о новой дороге. Он усвоил эту информацию из сообщений по радио и телевидению, из статей в городских газетах, но не путем сознательной концентрации внимания, а с помощью своего рода информационного осмоса. Он хранил добытые сведения инстинктивно, как белка хранит свои орешки. Он знал, что строительные компании, подрядившиеся на работы по созданию нового участка, почти покончили с собственно дорожными работами на эту зиму, но знал он также и то, что они собираются закончить все необходимые подрывные работы (подрывные работы – ничего себе выраженьице, я думаю, оно должно тебе понравиться, а, Фред? – Фред опять не поднял перчатку) в черте города к концу февраля. Включая снос Крестоллин, Запад. В этом была какая-то ирония. Если бы они с Мэри жили на милю дальше, то их дом снесли бы только поздней весной – в мае или даже в начале июня следующего года. А если бы да кабы, да во рту росли грибы, то был бы не рот, а целый огород. Кроме того, в результате собственных наблюдений уже сознательного характера, он установил, что большинство дорожной техники стоит на стоянке как раз рядом с тем местом, где вершилось убийство улицы Грэнд.

Он повернул на улицу Грэнд, и машину снова занесло, но он сумел справиться с рулем и восстановил контроль над машиной. Двигатель работал без перебоев, шины оставляли четкие отпечатки на почти девственном снегу – следы последней проехавшей до него машины были практически неразличимы. По непонятной причине вид свежевыпавшего снега на мостовой привел его в благостное расположение духа. Хорошо было двигаться вперед, хорошо было действовать.

Он неторопливо ехал по Грэнд с постоянной скоростью в двадцать пять миль в час, а мысли его тем временем вернулись к Мэри, а также к понятию греха – смертного и простительного. Она получила католическое воспитание, училась в приходской школе, и хотя к тому времени, когда они встретились, она отказалась – во всяком случае, на рациональном уровне – от большинства религиозных представлений о мире, что-то к ней все-таки прилипло и осталось с ней навсегда. По словам самой Мэри, монахини покрыли ее шестью слоями лака и тремя слоями воска. После того, как у нее родился мертвый ребенок, ее мать послала к ней в больницу священника, чтобы она могла как следует исповедоваться, и Мэри разрыдалась, увидев его. От ее рыданий у него чуть не разорвалось сердце – с тех пор ему довелось испытать такие муки только один раз.

Как-то раз по его просьбе она перечислила ему список всех смертных и простительных грехов, и хотя она изучала их на занятиях по Закону Божию двадцать, двадцать пять, а то и тридцать лет назад, список казался (ему, по крайней мере) полным и безупречным. Но некоторые пункты он никак не мог для себя прояснить. Иногда один и тот же поступок считался смертным грехом, а иногда – простительным. Вроде бы, это зависело от состояния души и ума грешника. Сознательная воля ко злу. Интересно, это она ему сказала во время тех стародавних обсуждений, или это Фредди только что шепнул ему на ушко? Эта формулировка озадачила его и поселила в его сердце тревогу. Сознательная воля ко злу.

В конце концов ему показалось, что он установил для себя два самых важных и самых серьезных смертных греха – самоубийство и убийство. Тут уж не могло быть никаких кривотолков. Однако один из последующих разговоров – с Роном Стоуном, кажется, да, точно, с ним – внес дальнейшую неясность. Иногда, по словам Рона (они разговаривали в баре, за выпивкой, и было это лет десять назад), убийство могло быть и простительным грехом. А может быть, и вообще не грехом. К примеру, если ты хладнокровно отправлял на тот свет человека, который изнасиловал твою жену, то это мог оказаться простительный грех. А если ты убивал кого-то в справедливой войне – так в точности Рон и сказал, он почти слышал его голос в отдаленной комнатке сознания, – то это вообще был не грех. Рон был уверен, что все американские солдаты, убивавшие нацистов и япошек, будут в полном порядке, когда наступит Судный День.

Оставалось самоубийство, шипящее слово. Он приближался к участку, где велись дорожные работы. Впереди показались черно-белые заградительные барьеры с круглыми сверкающими рефлекторами и оранжевыми табличками. На одной из них было написано:

КОНЕЦ ДОРОГИ ВРЕМЕННО

Другая сообщала:

ОБЪЕЗД – СЛЕДИТЕ ЗА ЗНАКАМИ

Третья гласила:

ЗОНА ПОДРЫВНЫХ РАБОТ!

ВЫКЛЮЧИТЕ РАДИОПРИЕМНИКИ

Он остановился у обочины, поставил ручку передач на нейтраль, включил дальний свет и вышел из машины.

Сначала он думал, что все очень просто: ты совершаешь смертный трех, и ты проклят навеки. Можешь славить Деву Марию, пока язык не отвалится, но все равно неминуемо отправишься в ад. Но Мэри сказала, что так бывает не всегда. Что существуют такие вещи, как исповедь, раскаяние, искупление. Все это сбивало с толку. Христос сказал, что убийца не наследует жизнь вечную, но он также сказал и о том, что тот, кто верует в него, не погибнет. Тот, кто верует. Похоже, в библейской доктрине столько же уловок, сколько в договоре о купле-продаже, составленном каким-нибудь стряпчим по темным делам. Вот только с самоубийством все ясно. В самоубийстве нельзя исповедоваться, в нем нельзя покаяться, за него нельзя получить отпущение, потому что этот грех одним махом отрезал серебряную ниточку жизни и посылал тебя в странствия по загробным мирам. А… А, собственно говоря, почему он обо всем этом размышляет? Он никого не собирается убивать и уж наверняка не совершит самоубийства. Он даже никогда не задумывался о самоубийстве. Во всяком случае, вплоть до самого последнего времени.

Он уставился на черно-белые заграждения, чувствуя, как холод пробирается к нему под пальто.

Техника стояла внизу, под снегом. Царил на площадке, разумеется, кран с ядром. В своей задумчивой неподвижности он приобрел вид, внушающий благоговейный трепет. Со своей устремленной в снежную черноту скелетоподобной стрелой он напомнил ему молящегося богомола, впавшего в зимнюю спячку.

Он отодвинул в сторону один из барьеров, оказавшийся очень легким. Потом он вернулся к машине, завел ее и врубил первую передачу. Машина медленно поползла вперед к краю дороги и вниз по склону, утрамбованному регулярно проезжавшей по нему тяжелой техникой. По грязи машина скользила не так сильно, как по льду. Съехав вниз, он снова поставил передачу на нейтраль и выключил фары. Выйдя из машины, он поднялся вверх по склону и поставил барьер на место. Потом спустился вниз.

Он открыл заднюю дверь «ЛТД» и достал мэрино ведро. Взяв ведро, он обошел машину кругом и поставил его на пол перед сиденьем, на котором стояла картонная коробка с бутылками. Он снял с ведра крышку и, напевая с закрытым ртом какую-то мелодию, старательно вымочил каждый фитиль в бензине. Покончив с этим, он взял ведро с бензином, подошел к крану и стал взбираться в незапертую кабину, изо всех сил стараясь не поскользнуться. Он был охвачен сильным волнением, сердце его билось часто-часто, горло сжалось и пересохло от нервного перенапряжения.