Герои, почитание героев и героическое в истории - Карлейль Томас. Страница 47

В настоящее время нередко можно услышать жалобы по поводу так называемого дезорганизованного состояния общества. Указывают на то, что многие упорядоченные общественные силы исполняют свое назначение скверно и масса могущественных сил действует прямо опустошительным образом, находится точно в каком-то хаосе, лишена всякой организации. Подобные жалобы, как нам всем хорошо известно, вполне справедливы. Но если вы присмотритесь к книжному делу и к положению писателей, то, быть может, именно здесь-то перед вами и вскроется вся эта дезорганизация в ее, так сказать, сконцентрированном виде. Быть может, здесь-то мы и найдем своего рода сердце, из которого и к которому направляются все прочие замешательства в мире! Присматриваясь к тому, что писатели делают в мире и как мир относится к ним, я должен сказать: здесь именно раскрывается перед нами самое ненормальное зрелище, какое только мир может вообще представить в настоящее время. К сожалению, нам приходится пуститься по морю, далеко не обследованному, если мы хотим составить себе какое-либо представление на этот счет. Но мы должны ввиду интересующего нас предмета бросить хотя бы беглый взгляд в эту сторону.

Самым тяжелым обстоятельством в жизни указанных мною трех героев-писателей было то, что они нашли свое дело и свое положение в состоянии полного хаоса. По проторенной дороге идти нетрудно; но тяжкий труд, на котором погибают многие, выпадает на долю тех, кому приходится пролагать тропинки по непроходимым местам!

Наши благочестивые отцы хорошо понимали, какое громадное значение имеет слово, обращаемое человеком к людям, и они основывали церкви, делали вклады, вводили уставы. Повсюду в цивилизованном мире существует кафедра, обставленная надлежащим образом, дабы человек, владеющий словом, мог обращаться с вящим успехом к людям, подобным себе. Они понимали, что это самое важное дело, без этого не может быть вообще никакого хорошего дела. И они поступали вполне благочестиво, делали прекрасное дело, на которое приятно взглянуть даже и теперь. Но в настоящее время благодаря искусству письма и печати в этой сфере произошел полный переворот.

Действительно, разве автор книги не является, в сущности, проповедником, произносящим свою проповедь не перед тем или другим приходом, не сегодня или завтра, а перед всеми людьми, на все времена, во всех местах? Конечно, в высшей степени важно, чтобы он делал свое дело надлежащим образом, не обращая внимания на тех, кто делает его скверно; чтобы глаз не фальшивил, так как в противном случае все остальные члены будут сбиты с правильного пути! И однако в настоящее время нет ни одного человека в мире, который стал бы утруждать себя мыслью о том, может ли писатель исполнять свое дело, делает ли он его правильно или неправильно и даже делает ли он его вообще. Для лавочника, преследующего свои эгоистические цели и наживающегося на книгах, писатель, если ему везет, представляет еще некоторый интерес, для других же людей – никакого. Никто не спрашивает, откуда он пришел, какую цель имеет в виду, какими путями идет, чем можно было бы облегчить ему путь. Он есть порождение случая и предоставляется случаю. Он скитается в мире, подобно дикому измаильтянину. И он же, как духовный светоч, ведет этот мир по правильному или ложному пути.

Искусство писать является, без всякого сомнения, самым удивительным делом, до какого только дошел человек. Руны Одина представляли первоначальную форму труда героя. Книги, написанные слова, еще более удивительные руны, представляют позднейшую форму! Книга запечатлевает в себе душу всех прошедших веков. Она – голос из глубины прошлого, отчетливо звучащий в наших ушах, когда тело и материальная субстанция минувших времен уже бесследно рассеялись подобно мечте. Могущественные флоты и армии, порты и арсеналы, обширные города с громадными зданиями и массой машин – все имеет свою цену и свое значение, но что станется со всем этим? Агамемнон, целая масса Агамемнонов, Периклы и их Греция – все это превратилось теперь в груду развалин! Молчаливые, печальные руины и обломки! А книги Греции? В них еще до сих пор Греция живет в буквальном смысле для каждого мыслителя; благодаря книгам она может быть снова вызвана к жизни. Какие магические руны могут сравняться с книгой! Все, что человечество делало, о чем мыслило, к чему стремилось и чем оно было, все это покоится, как бы объятое магическим сном, там, на страницах книг. Книга – величайшее сокровище человека!

Разве книга не совершает до сих пор чудес, подобно тому как, согласно баснословным рассказам, совершали их некогда руны? Они формируют убеждения людей. Самый последний из библиотечных романов засаливается глупыми девицами, вызубривается в глухих деревнях и, таким образом, оказывает действительное, практическое влияние на браки и домашний быт. Так чувствовала «Целия»; так действовал «Клиффорд». Глупое решение вопросов жизни, запечатленное в юных мозгах, порождает, когда настанет время, определенные, решительные поступки. Подумайте, разве руны даже в самом необузданном воображении мифолога производили когда-либо такие чудеса, какие производили некоторые книги в нашей земной, действительной жизни! Кто воздвиг собор Святого Петра? Загляните глубже в суть дела, и вы убедитесь, что это была божественная еврейская книга, – отчасти слово Моисея, изгнанника, который четыре тысячи лет тому назад вел свои мадианитские орды¹¹⁸ по пустыням Синая! Удивительное, непостижимое дело, однако вполне достоверное: с искусством писания, по отношению к которому печатание представляет простое, неизбежное, сравнительно незначительное следствие, открывается для человечества настоящая эра чудес. Искусство это сближает прошлое и отдаленное с настоящим во времени и пространстве, устанавливая нового рода удивительную смежность и непрерывающуюся близость. Сближает все времена и все места с нашим настоящим здесь и теперь. Все существенные отрасли человеческой деятельности: обучение, проповедь, управление и т. д., одним словом, все изменилось для людей со времени изобретения этого искусства.

Посмотрите на обучение, например. Университеты представляют замечательный продукт Средних веков. Но их значение изменилось также в самом корне благодаря существованию книги. Университеты возникли еще в те времена, когда книга добывалась с большим трудом, за одну книгу приходилось отдавать целые поместья. При таких условиях человек, обладавший знаниями и желавший передать их другим, мог достигнуть этого, только собрав вокруг себя слушателей, ставши к ним, так сказать, лицом к лицу. Если вы хотели знать то, что знал Абеляр, вы должны были идти и слушать Абеляра. Тысячи, тридцать тысяч слушателей приходили слушать Абеляра и его метафизическую теологию. Для следующего затем учителя, желавшего также передать другим то, что он знал, условия складывались уже гораздо благоприятнее. Масса людей, жаждавших учиться, была уже собрана в одно место. Естественно, что из всех мест наиболее подходящим для его проповеди было то место, где проповедовал первый. Для третьего учителя условия складывались еще благоприятнее, и они становились все благоприятнее и благоприятнее, по мере того как здесь, в одном месте, скоплялось все большее и большее число учителей. Затем оставалось только, чтобы король обратил свое внимание на это новое явление, собрал и соединил разнородные школы в одну, построил для нее здания, наделил ее привилегиями и поощрениями и назвал университетом – школою всех наук. Таким образом возник – я отмечаю существеннейшие черты – Парижский университет. Он послужил прототипом для всех последующих университетов, какие только основывались с тех пор в течение шести столетий. Таково, как я представляю себе, было происхождение университетов.

Очевидно, однако, что такое простое обстоятельство, как легкость, с которой стало возможным приобретать книги, должно было изменить все дело в корне, сверху донизу. Раз люди изобрели книгопечатание, то тем самым они преобразовали все университеты или, собственно говоря, сделали их даже лишними! Учителю незачем теперь обязательно собирать вокруг себя слушателей и становиться к ним лицом к лицу для того, чтобы изложить перед ними то, что он знает. Пусть он напечатает книгу, и все ученики приобретут ее и, сидя с нею у своего домашнего очага, изучат ее гораздо основательнее, чем, слушая изложение тех же мыслей в университете. Несомненно, живой речи присуща особая сила. Писатели до сих пор находят для себя в некоторых случаях более удобным говорить перед аудиторией, примером чему может служить хотя бы и наше настоящее собрание здесь.