Герои, почитание героев и героическое в истории - Карлейль Томас. Страница 49

Не спорю, так называемая организация литературной корпорации все еще весьма далека от нас из-за всевозможного рода многочисленных обстоятельств, тормозящих ее. Если бы вы спросили меня, какая из возможных организаций была бы наилучшей для писателей нашего времени, какая бы организация представляла бы упорядоченную систему прогресса, основанную самым точным образом на действительных фактах, касающихся взаимного положения литературы и общества, то я должен был бы ответить, что такая проблема далеко превосходит мои силы! И не силам одного человека разрешить ее вполне. Даже приблизительно верное решение может быть найдено только усилиями целого ряда людей, горячо принявшихся за ее решение. Никто из нас не мог бы сказать, какая организация была бы самой лучшей. Но если вы спросите, какая самая худшая, то я отвечу: та, которую мы имеем теперь, когда хаос восседает в качестве третейского судьи; вот эта поистине самая худшая. Да, длинный путь предстоит нам еще впереди, прежде чем мы достигнем самой лучшей или вообще сносной организации.

Пользуюсь случаем, чтобы сделать одно нелишнее, по моему мнению, замечание, а именно, что денежные дары со стороны королей или парламентов никоим образом не составляют главной меры, необходимой в данном случае! Стипендии и вклады в пользу литераторов, всякого рода кассы – все это мало поможет делу. Вообще скучно слушать подобные рассуждения о всемогуществе денег. Я склонен, скорее, думать, что для искреннего человека бедность не составляет зла, должны быть бедные писатели, чтобы было видно, искренни они или нет!

Христианство создало свои нищенствующие ордена, корпорации отважных людей, решавшихся жить милостыней. Корпорации эти представляли совершенно естественное и даже неизбежное учреждение, развившееся на основе христианского учения. Само христианство было основано на бедности, скорби, всевозможного рода земных бедствиях и унижениях. Тот, кто не испытал подобных положений и не вынес из них неоцененного опыта, каким они наделяют нас, упустил прекрасный случай поучиться. Просить милостыню и ходить босиком, в платье из грубой шерсти, веревкой вокруг поясницы, встречать презрение со стороны всех – такое занятие не представляло ничего привлекательного, ничего, заслуживающего вообще уважения в глазах людей, пока благородство тех, кто поступал так, не заставило некоторых относиться к ним с уважением.

Нищенство – не в нравах настоящего времени, это правда. Но во всем остальном кто скажет, что бедность Джонсона не послужила для него, быть может, к лучшему? Ему необходимо было, чего бы это ни стоило, убедиться, что материальная выгода, успех всяческого рода не составляет цели, к которой он должен стремиться. Надменность, тщеславие, низменно мотивированный эгоизм всякого рода гнездились в его сердце, как и в сердце всякого человека. Необходимо было прежде всего искоренить его из своего сердца, исторгнуть, какой бы мукой это ни сопровождалось, и отбросить от себя как нечто недостойное. Байрон, рожденный в богатстве и знатности, не обладает такой глубиной понимания, как плебей Бернс.

Кто знает, быть может, в этой «возможно, наилучшей организации», еще столь отдаленной от нас, бедность снова будет составлять важное условие? Что, если наши писатели, выдающиеся люди, духовные герои будут и тогда, как и в настоящее время, составлять своего рода «невольный монашеский орден». Будут связаны все с тою же безобразной бедностью, пока не испытают на себе, что она такое, пока не научатся быть выше ее! Деньги действительно могут сделать многое, но они не могут сделать всего. Мы должны знать сферу влияния, принадлежащую им, и удерживать их в этой сфере; и даже отбрасывать прочь, когда они обнаруживают тенденцию выйти из нее.

Кроме того, если бы денежные выдачи, время, когда именно их следует выдавать, компетентный судья, определяющий, кому их следует выдавать, – если бы все это было установлено, то каким бы образом Бернс мог быть признан заслуживающим подобного вознаграждения? Он должен был бы пройти через испытание и оправдать себя. Да, через известное испытание. Но ведь это яростное бурление хаоса, которое называется литературной жизнью, оно ведь также в своем роде испытание! Утверждают, что борьба людей, стремящихся из низших классов общества проникнуть в высшие круги и добиться высшего общественного положения, должна вечно продолжаться. В этой мысли заключается несомненная истина.

И в общественных низах рождаются сильные люди, которые должны находиться в другом месте. Многообразная, многосложная и невозможно запутанная борьба этих людей составляет и должна составлять так называемый общественный прогресс. Писатели причастны ей, как и всякого другого рода люди. Каким образом урегулировать эту борьбу? Вот в чем весь вопрос. Предоставить все самому себе, на усмотрение слепого случая? Пусть мириады рассеянных атомов поглощают друг друга в пучине водоворота! Пусть один только из тысячи достигает благополучно цели, а девятьсот девяносто девять погибают на пути! Царственный Джонсон томится в бездействии на чердаке или попадает в кабалу к какому-нибудь пещерному издателю. Бернс умирает с разбитым сердцем, как простой мерщик¹²² Руссо, доведенный до ожесточения и безумия, зажигает своими парадоксами Французскую революцию. Такое положение, как мы сказали, несомненно, самая худшая из возможных организаций. А самая лучшая, увы, она еще далеко от нас!

И однако не может быть никакого сомнения, что мы на пути к такой организации. Она сокрыта в недрах грядущих веков, но время ее приближается. Мы можем, не рискуя особенно, высказать подобное пророчество. Ибо коль скоро люди признали важность известного дела, они неустанно работают над упорядочением его, облегчают дальнейшее развитие, содействуют и не успокаиваются, пока не достигнут, хотя бы и не вполне, своей цели. Я говорю, что из всех существующих в настоящее время общественных слоев – духовенства, аристократии, правящих классов – ничто не может идти в сравнение по своему значению с корпорацией писателей. Это факт, всякому бросающийся в глаза и всякого наталкивающий на выводы. «Литература позаботится сама о себе», – ответил Питт¹²³, когда к нему обратились с просьбой оказать поддержку Бернсу. «Да, – прибавил Саути¹²⁴, – она позаботится сама о себе, и о вас также, если вы не обратите на нее должного внимания!»

Речь идет, конечно, не об отдельных писателях: они – всего лишь индивиды, бесконечно малая частица одного громадного тела. Они могут продолжать бороться, жить и умирать сообразно своим привычкам и вкусам. Но интересы всего общества глубоко затрагиваются тем обстоятельством, поставит ли оно свой светильник на высоком месте, чтобы он светил всем? Или же бросит его под ноги и рассеет свет, исходящий из него, во все стороны по дикой пустыне (не без пожара), как это бывало уже не раз! Свет – единственная вещь, потребная для мира. Поставьте мудрость во главу угла, и мир будет победоносно сражаться, будет наилучшим миром, какой только человек может создать. Я полагаю, что эти скитания, дезорганизованный класс писателей есть средоточие всех прочих наших бед, одинаково и следствие, и причина их. Известное упорядочение в этом деле должно быть как бы punctum saliens¹²⁵ новой жизнедеятельности, справедливости и порядка во всем остальном. В некоторых государствах Европы, Франции, Пруссии, например, делаются уже кое-какие робкие шаги в деле организации класса писателей, указывающие на возможность постепенно достигнуть желаемой цели. Я верю, что такая организация возможна, что она должна стать возможной.

Из всего, что я слышал о Китае, наибольший интерес для меня представляет один факт. Относительно него мы не можем, к сожалению, дать себе достаточно ясного отчета, но он, при всей своей неопределенности, возбуждает величайшее любопытство, а именно, что китайцы de facto стремятся сделать своих писателей своими правителями! Было бы опрометчиво с нашей стороны утверждать, что кто-либо отдавал себе сознательный отчет, каким образом это делалось или насколько успешно делалось. Все подобные дела должны оканчиваться крайне безуспешно, но малейший успех ценен, даже попытка и та ценна! Во всем Китае, по-видимому, действительно ведутся более или менее деятельные розыски талантливых людей, принадлежащих к молодому поколению. Там школа открыта для каждого. Хотя в ней получается дурацкое образование, но все-таки известного рода образование. Молодые люди, обратившие на себя внимание в низшей школе, переводятся в высшую. Они ставятся в надлежащие условия, чтобы они могли еще более усовершенствоваться, и так все дальше и дальше. Из них-то, по-видимому, и вербуются должностные лица и начинающие правители. Их сначала испытывают, годятся они в правители или нет. И конечно, с наилучшими результатами, так как это все люди, доказавшие уже, что они обладают умом. Испытайте их! Они еще не были ни правителями, ни администраторами. Быть может, они и не могут быть ни теми, ни другими, но, несомненно, они обладают известным пониманием, без которого ни один человек не может быть правителем! И это понимание не есть орудие, как мы слишком склонны представлять его, а «рука, которая может действовать каким угодно орудием». Испытывайте этих людей: из всех людей они заслуживают больше, чем другие, того, чтобы их испытывали.