Злодейка должна умереть (СИ) - Коновалова Анастасия. Страница 32
Лукреция и рыцарь Ян не отходили от нее далеко. Первое время Эва думала, что они следили за ней и докладывали об этом графине с графу, но потом убедилась, что нет. В поместье все за ней следили, однако графу с графиней предоставляли лишь часть информации, чтобы не потерять места. Эва не до конца доверяла им, но контроль понемногу отпускала.
Хорошо.
Эва носила свободные платья простого кроя, которые силуэтом напоминали ночные сорочки в этом мире. Портнихи и служанки поначалу пытались как-то возразить, предлагали дорогие платья с пышными юбками, драгоценными камнями и вышивкой. Она от всех праздничных платьев отказывалась, вновь и вновь надевала простые, в которых удобно ходить. К сожалению, вместо ее любимых светлых цветов приходилось выбирать что-то более темное и мрачное.
Она встала на место злодейки, а значит должна придерживаться образа. Адалисия в романе описывалась как богатая, взбалмошная и ревнивая девушка, которая пользовалась своим положением в аристократических кругах и деньгами родителей. К сожалению, у Эвы не было ни влияния, ни денег, но знания от прочитанного романа остались. Она не будет лезть из кожи и делать что-то большее, чем предусмотрено в романе.
Распущенные слухи не более чем шалость. Бокал с красным вином, из-за которого платье Риэль в романе было испорчено, Адалисия вылила во время большого праздника в честь фестиваля. Эва заменила вино водой и сделала это в королевском дворце, на глазах у Артура, просто чтобы поднять шум и обозначить свою позицию. Зелье, которое все приняли за яд вызывал лишь несваренье и головную боль.
Вредить Риэль по-настоящему Эве не хотелось. Риэль не виновата в том, что родилась в романе и являлась главной героиней. Этот хрупкий цветочек не способен причинить кому-то вред.
− Госпожа, − голос Гелберта вывел ее из легкой дремоты. Она медленно открыла глаза и сонно посмотрела на дворецкого в свете полуденного солнца. Тепло. — К вам приехала леди Шервуд. Мы провели ее в голубую гостиную.
Выдохнув, Эва медленно встала и дернула плечом. Кожа на голых руках теплая от солнца и немного красная. Даже зонтик, который над ней держала Лукреция не помог. К счастью, у нее не случилось солнечного удара, но легкий загар все равно появился.
Она передернула плечами, почувствовав холодок, когда вошла в дом. Здесь не так тепло, однако светло и солнечные пятна падали на пол и стены, мебель из светлого дерева. Слушала, как позади шла Лукреция и требовала у Гелберта крем, который успокоит кожу. То, что они боялись за ее кожу — забавляло. Эву не волновало то, что произойдет в ее кожей, ведь раньше, в прошлой жизни, не раз сгорала под лучами палящего солнца, шипела от боли, а потом отдирала ороговевшую кожу. Может, в этом мире загар считался чем-то постыдным, но Эва не собиралась играть по правилам.
В голубой гостиной сидела Мелинда в светлом платье с корсетом, пышной юбкой и тканевыми розами на подоле. Длинные волосы собраны в две замысловатые косы, а красивая шляпка с цветами лежала на кресле. Как только Эва вошла в гостиную, Мелинда встала и улыбнулась.
− Я так рада тебя видеть, − тихо сказала Мелинда и, неожиданно для Эвы, обняла ее. Эва напряглась невольно, впервые за долгое время чувствуя человеческое тепло, чужое тело так близко.
Кажется, в этой жизни Эва ни с кем близким не обнималась. Была конечно графиня, но та видела лишь тело Эванжелины и не спрашивала разрешения, а Риэль никогда не думала о последствиях. Ее детская непосредственность многим нравилась, в том числе Артуру, но была неприемлемой в обществе.
Эва закрыла глаза и обняла в ответ, чувствуя тонкую ткань под ладонями и тепло. У Мелинды острый подбородок, который упирался ей в плечо, терпкий запах духов и широкие ладони, которые медленно водили от лопаток до поясницы и обратно. Она будто хотела успокоить Эву и показать, что рядом.
− Спасибо, что приехала. Я тоже по тебе скучала, − тихо ответила Эва, боясь собственных слов. Она не хотела ни к кому привязываться и заводить дружбу, потому что не знала, сколько лет ей отведено. Но планы рушились и это не всегда плохо.
Отойдя, Мелинда улыбнулась и села на диван, потянув Эву за собой. Держала ее руки в своих, рассматривала распущенные волосы, легкий макияж, который не скрывал мешки под глазами, и платье, за которые в Столице ее бы опозорили. Выдохнула и улыбнулась печальнее, сжимая руки Эвы в своих сильнее.
− С тобой все хорошо? — обеспокоенно спросила Мелинда и замолчала, когда в гостиную с голубыми обоями и вазами с цветами из сада, зашла Лукреция. Пока выставляла чайный сервиз и вазочки с печеньем, выглядела напряженной.
Расслабилась лишь когда Лукреция вышла, а тонкие занавески от ветра из открытого окна дрогнули. Вновь посмотрела Эве в глаза выжидающе. Это по-прежнему неловко и неприятно, потому что в отражении чужих зрачков увидела отражение с чужим лицом, глазами и пушистыми волосами.
Эва прикрыла глаза, чтобы не видеть это тело, улыбнулась устало. Ответ все равно придется дать.
− Все хорошо, правда. Я отдыхаю, много сплю и хорошо ем. Здесь нет противных змей и правил. Поверь, здесь рай на земле! — сказала Эва и рассмеялась в конце. Ей и правда здесь нравилось, ведь не приходилось постоянно следовать этикету. — Я много времени провожу в саду и иногда хожу к реке. Гелберт злится, что платья приходится из-за этого стирать. Поверь, тут просто замечательно.
Она улыбалась и время от времени смеялась, вспоминая ворчание Гелберта. Ее платья и правда часто пачкались в земле или траве. Часто слуги находили на одежде крошки, следы от грязных пальцев, потому что она по привычке вытирала руки о подол, закручивала чужие волосы в тугой жгут и закалывала на затылке неопрятным пучком. Прислуга хваталась за сердце, рыцарь Ян выглядел порой удивленным, а Гелберт отправлял к ней служанок, стоило просочится новости, что в их сторону кто-то ехал.
На ее слова Мелинда улыбнулась шире и расслабилась. Погладила большим пальцев гладкую ладонь Эвы и тихо рассмеялась.
− Я рада. По Столице ходит много слухом. Многие уже знают о том, что граф с графиней отправили тебя сюда не только для того, чтобы поправить здоровье. Я боялась, что тебе здесь плохо и ты страдаешь.
− Нет, совсем наоборот. Не волнуйся, Мел, мне здесь хорошо, − ответила Эва и вновь заметила, как щеки Мелинды порозовели от сокращенной вариации ее имени. Она все еще не привыкла к этому, однако теперь не вздрагивала и выглядела очень довольной. Потом сама попросила, чтобы Эва называла ее именно так.
− Я рада, − вновь сказала Мелинда и одной рукой подгладила Эву по щеке. — Я правда беспокоилась о тебе. Ты изменилась. Это не плохо! Ты мне и такой нравишься, Эва! Просто ты стала вести себя странно. Зачем-то стала издеваться над Святой в открытую, просишь познакомить с Майлом. Я бы поверила в слухи, что ты влюбилась в принца Артура, если б не знала тебя.
Эва никогда прежде не задумывалась над тем, как выглядели ее действия со стороны. Она ни с кем почти не общалась, всегда следовала этикету и сдерживала эмоции, не высказывала своего мнения. Для таких людей ее поведение не стало чем-то неожиданным, учитывая то, что по Столице давно ходили слухи о ее амнезии и странном поведении. С Мелиндой и Лукрецией она общалась чуть теснее, поэтому не удивительно, что они не понимали. Эва никогда до этого не стремилась быть в центре внимания и избегала конфликтов.
Действительно, вопросы возникали. Мелинда имела право на них, как и на вопросы. Поэтому Эва не злилась, а обдумывала, какой ответ лучше дать. Всю правду выдавать не стоит, как причины поступков. Нужно быть осторожнее.
− Я не люблю второго принца Артура, − успокоила ее Эва. Задумчиво посмотрела на руки с их переплетенными пальцами. — Я просто хочу помочь Святой. Не спрашивай больше. Поверь, я никогда не буду покушаться на чью-то жизнь.
Мелинда смотрела на нее внимательно и ждала продолжения, но Эва молчала. Она не знала, как объяснить, что Артур и Риэль должны быть вместе. У Мелинды возникнет сразу вопрос, почему именно они и зачем, а на них Эва дать ответ не сможет. Скорее всего ее и вовсе посчитают сумасшедшей. Никто не поверит в то, что они живут в написанном человеком романе, где весь мир — декорации к великой любви главных героев и Адалисия лишь мелкая помеха, которую читатели не воспринимали всерьез.