Игра Джералда - Кинг Стивен. Страница 6

— Джеральд!!!

Теперь в голосе было не столько возмущения, сколько шокированности старой девы-учительницы, поймавшей ученицу на флирте второй категории, когда та пыталась поднять юбку перед учениками, чтобы показать им кроликов на своих трусах.

— Джеральд, прекрати дурачиться и дыши!!!

Джеральд не дышал. Вместо этого его глаза закатились, обнажив желтоватые белки. Его язык высунулся изо рта и раздался пукающий звук. Из его поникшего пениса вырвалась струя мочи оранжевого цвета, и колени и бедра Джесси оказались забрызганы страшно горячими каплями. Джесси издала длинный пронзительный визг, и, забыв про наручники, попыталась отползти как можно дальше, поджимая под себя ноги.

— Прекрати, Джеральд! Прекрати, пока ты не упал с к…

Слишком поздно. Даже если он и слышал ее, в чем ее рациональное сознание сомневалось, было слишком поздно. Его зад перевесил верхнюю половину тела, и гравитация взяла верх. Джеральд Барлингейм, с которым Джесси еще не так давно ела пирожные прямо в постели, упал, задрав вверх колени, головой вниз, словно неуклюжий мальчишка, пытающийся ошеломить своих друзей во время вольного плавания в бассейне Христианского Союза Молодых Людей. Звук удара его черепа, встретившегося с деревянным полом, заставил ее еще раз завизжать. Словно огромное яйцо разбилось о край фаянсовой тарелки. Она отдала бы все на свете, чтобы не слышать этот звук.

Затем наступила тишина, нарушаемая только отдаленными завываниями циркулярной пилы. Перед широко раскрытыми глазами Джесси распустилась огромная серая роза. Лепестки все увеличивались и увеличивались, пока не обернулись вокруг нее словно крылья гигантского мотылька, заслонив от нее все. Единственным ясно ощущаемым ею в этот момент чувством было что-то вроде благодарности.

Глава вторая

Она оказалась в длинном холодном коридоре, заполненном белым туманом, коридоре, который резко наклонялся в одну сторону, напоминая коридоры, по которым часто ходили люди в фильмах типа Кошмар на улице Вязов или телесериала Сумеречная Зона. Она была обнаженной, и ей было очень холодно, от холода сводило lsqjsk{, особенно на спине, шее и плечах.

Я должна выбраться отсюда, иначе я заболею, подумала она. У меня и так уже начались судороги от тумана и сырости.

(Хотя она понимала, что это не туман и не сырость.)

И с Джеральдом что-то случилось. Я не помню точно, что, но он определенно заболел.

(Хотя она знала, что заболел — это не совсем подходящее слово.)

Но, и это было удивительно, другая ее часть совсем не хотела покинуть этот наклонный, затуманенный коридор. Эта ее часть считала, что гораздо лучше будет остаться здесь. Что если она уйдет, то будет сожалеть. Поэтому она ненадолго осталась.

Снова двигаться, в конце концов, ее заставил лай собаки. Это был чрезвычайно неприятный лай, низкий, но часто переходящий на визг в верхних регистрах. Каждый раз, когда животное срывалось на визг, казалось, что его глотка заполнялась острыми занозами. Джесси слышала этот лай раньше, и тогда он звучал несколько более приятно, но она не могла вспомнить где, когда это было и что при этом происходило.

Однако, по крайней мере, он заставил ее задвигаться — правая нога, левая нога, сено, солома — и неожиданно ей пришла в голову мысль, что она будет гораздо лучше видеть в тумане, если откроет глаза, что она и сделала. То, что она увидела, было не какой-то призрачной Сумеречной Зоной, а спальней в их летнем домике на северной оконечности озера Кашвакамак, местности, известной как Нотч-Бей. Она сообразила, что холодно ей было потому, что на ней были одеты только крохотные трусики, ее шея и плечи болели потому, что она была прикована наручниками к изголовью кровати, а зад болел из-за того, что он съехал с кровати, когда она упала в обморок. Никакого наклонного коридора, никакой туманной сырости. Реальной была только собака, продолжающая лаять. Теперь она лаяла довольно близко от дома. Если Джеральд слышит, то что же…

Мысль о Джеральде заставила Джесси дернуться, и от этого рывка бицепсы и трицепсы свело судорогой, которая заканчивалась где-то в районе локтя, из чего она сделала вывод, что ее предплечья потеряли чувствительность, а ладони превратились в перчатки, наполненные замороженным картофелем.

Будут болеть, подумала она и сразу все вспомнила… особенно, образ Джеральда, падающего вниз головой с кровати. Ее муж был на полу, либо мертв, либо без сознания, а она лежит на кровати и думает о том, что это за обуза, когда ее руки решили отдохнуть. Как же эгоцентрична и эгоистична ты можешь быть?

Если он мертв, то сам в этом виноват, сказал новый голос. Он попытался добавить еще несколько прописных истин, но Джесси вставила ему кляп. В своем все еще не вполне нормальном состоянии она покопалась в глубинах своего подсознания и внезапно поняла, чей голос — слегка гнусавый, зажатый, всегда на грани саркастического смеха — это был. Он принадлежал ее соседке по общежитию в колледже, Рут Нери. Теперь, зная это, Джесси не слишком удивилась. Рут всегда была щедра на советы, которые часто шокировали ее девятнадцатилетнюю, зеленую подругу… что, вероятно, входило в ее планы; сердце Рут всегда было на правильном месте, и Джесси никогда не сомневалась в том, что Рут верит шестидесяти процентам того, что говорит, и делает сорок процентов того, что собирается делать. Когда речь заходила о половых вопросах, то эти цифры, вероятно, были еще выше. Рут Нери, первая женщина, встреченная Джесси, которая наотрез отказывалась брить свои ноги и подмышки; Рут, которая однажды набила наволочку чересчур ретивой старосты этажа вспенившейся клубничной мыльной o`qrni; Рут, которая из принципа ходила на каждое студенческое ралли и посещала каждый экспериментальный студенческий спектакль. Если ничего не получится, то, возможно, какой-нибудь симпатичный парень скинет одежду, говорила она пораженной, но восхищенной Джесси, вернувшись как-то раз со студенческого спектакля под названием Сын попугая Ноя. Я имею в виду, что это не всегда происходит, но частенько — я думаю, что написанные и поставленные студентами пьесы именно для этого и предназначены — парни и девушки раздеваются и в таком виде предстают перед публикой.

Джесси уже много лет не вспоминала о Рут, и вот теперь она находилась у нее в голове, подбрасывая маленькие самородки мудрости, как делала это во время оно. Ну, а почему нет? Кто обладает наилучшей квалификацией советчика для умственно запутавшихся и эмоционально возбужденных, если не Рут Нери, которая прошла путь от Нью-Хэмпширского Университета до трех замужеств, двух попыток самоубийства и четырех алкогольных реабилитаций? Старая, добрая Рут, еще один яркий пример того, насколько хорошо былое Поколение Любви переходит в средний возраст.

— Боже, только этого не хватало, Дорогая Эбби из Ада, сказала Джесси, и глупость и густота ее голоса испугала ее больше, чем онемение рук.

Она попыталась перевести свое тело в более-менее сидячее положение, которое она принимала незадолго перед маленьким экспериментом по нырянию (Был ли этот ужасный звук разбивающегося яйца частью сна? Она молилась, чтобы это было так), и мысли о Рут поглотились неожиданным взрывом паники, поскольку она не смогла сдвинуться ни на миллиметр. Ее мускулы снова закололо иголками, но больше ничего не произошло. Ее руки продолжали висеть слегка над и за ней, неподвижные и бесчувственные, словно палка из горного клена. Чувство одурения исчезло из ее головы, а сердце застучало, словно мотор. На мгновение перед ее глазами промелькнул живой образ, почерпнутый из книги по истории: толпа смеющихся, тычущих пальцами людей, окруживших молодую женщину с головой и руками в колодке. Женщина согнулась, словно ведьма из сказки, и ее волосы, словно саван, ниспадали на ее лицо.

Во имя Хорошей Женушки Барлингейм, она расплачивается за боль, причиненную мужу, подумала Джесси. Они наказывают Хорошую Женушку, потому что не могут схватить того, кто в действительности виновен в этом… того, чей голос похож на голос моей подруги по общежитию.