Поцелуй, Карло! - Трижиани Адриана. Страница 11

– Мне не повезло, я был у Казеллы, и…

Ники поднял руки:

– Не хочу даже слышать!

– Так кто доставит телеграмму? У меня полно работы, – простонала Гортензия сверху.

– Мы оба. Полезай, Джио.

– Заметано, – сказал тот, взгромождаясь на пассажирское сиденье «четверки».

Ники, перепрыгивая через две ступеньки, поднялся, чтобы забрать у Гортензии конверт.

– Ты с ума сошел, – прошептала ему Гортензия. – А если за вами увяжется кто?

– Тогда пусть забирают его себе.

– Если бы. Смотри в оба, Ники. – Гортензия вручила ему телеграмму и свернутую карту дорог Пенсильвании. – Ты понял меня? Джио – мешок с неприятностями, ты не обязан вместе с ним идти на дно. Ни в коем случае.

Джио скорчился на переднем пассажирском сиденье, уткнувшись носом в колени, пока Ники ехал по улицам в сторону пригорода. Когда такси сделало круг позади Филадельфийского музея и Ники вырулил на шоссе, Джио выпрямился.

– Что ты на этот раз учудил?

– Да ничего такого страшного.

Джио опустил окно и вдохнул свежего воздуха.

– Ты снова в бегах.

– Это пройдет.

– Хорошенькое утешение.

– Когда я выигрываю – я Цезарь, а когда проигрываю – это напасть. Простое уравнение.

– Проигрываешь ты куда чаще, чем выигрываешь.

– Просто я не хвастаюсь, когда выигрываю.

– Джио, ты должен остановиться. Однажды какой-нибудь отморозок не пожелает дожидаться, пока утром в понедельник откроется банк, чтобы ты мог выплатить свой проигрыш, и тебя отмутузят.

– Не-а. Подождут.

– У тебя же скоро дитя родится. Подумай о своем ребенке. И о Мэйбл.

– С Мэйбл все путем.

– Пока что. Но ты испытываешь ее терпение.

– Уж кто бы говорил о терпении. Ты даже не женился до сих пор.

– Уже скоро.

– Хочешь бесплатный совет?

– Конечно.

Джио тряс пачку, пока не вытряхнул из нее сигарету. Протянул ее Ники. Тот угостился. Джио встряхнул пачку еще раз и губами вытащил еще одну сигарету. Прикурил от автомобильной зажигалки, потом предложил огоньку кузену.

– Не делай этого.

– Чего не делать?

– Не женись на Пичи Де Пино.

– Чего это ты вдруг так заговорил?

– О тебе забочусь.

– Это как?

– Я знаю, каково по ту сторону. Оставайся там, где ты есть. Оставайся в своем подвальчике. У тебя есть кокон. Кокон хорош для одного. Для двоих – не слишком. Становится тесновато.

– Но я хочу жениться, Джио.

– Так и я хотел.

– Ты не любишь Мэйбл?

– Уже поздновато не любить ее.

– Согласен.

– Я люблю ее. И она ждет ребенка. Так и жизнь проходит. И я вместе с ней.

– Да, у тебя есть что сказать по этому поводу. Но жизнь не просто раскладывается перед тобой, как стопка бейсбольных карточек.

– С каких это пор?

– Да всегда.

– Только не в моем случае. Мне с рождения говорили, что я должен делать. Если не родители помыкали, то братец Доминик, а теперь мной командует Мэйбл.

– Или букмекеры.

– Эти тоже. Всегда кто-нибудь за мной таскается. Клюют и клюют мозги с утра до ночи.

– Люди хотят получить свои деньги.

– Неважно. Это мое естественное состояние. Чтобы меня расклевывали, как стая голодных канареек расклевывает колосок. Такой уж я. – Джио запустил пальцы в свою буйную шевелюру, а потом принялся тянуть себя за волосы, словно надеялся, что долларовые купюры заколосятся в дебрях его прически, стоит только дернуть посильнее. – Натуру не изменишь.

Ники посмотрел на него:

– Ты можешь измениться. Ты можешь перестать играть на деньги.

Голова Джио так резко повернулась к Ники, что оба услышали хруст шейных позвонков.

– Я не могу перестать. Это во мне заложено.

– Надо бороться.

– Я и борюсь. Иногда. Пытаюсь. Держу страсть в узде какое-то время, а потом прорывает и все начинается заново – еще хуже. Лучше уж, наверное, поигрывать пару раз в неделю, спустить несколько зеленых и выпустить пар. Это облегчает потребность. А если я завязываю, то ни о чем больше думать не могу. А потом сдаюсь, и тогда словно плотину прорывает – я возвращаюсь за стол, и там меня засасывает, пока я не начинаю тонуть.

– Ужасно.

– Еще бы. Я узник собственной жажды выиграть любой ценой. Я сам себе противен. Но это меня заводит, в том-то и штука, братишка.

Джио швырнул окурок в окно, откинулся на сиденье, надвинул козырек «вестерн-юнионской» фуражки на нос и тут же уснул, будто по щелчку гипнотизера.

Ники восхищался способностью Джио спокойно спать, будучи в долгу как в шелку, причем у самых гнусных типов из клуба Казеллы, и одновременно жалел его. Джио измотался, его нервные ресурсы были на исходе, банковский счет опустел. Они с Мэйбл ругались только за закрытой дверью, но двери в доме 810 по Монтроуз-стрит были такими тонкими, что вся семья знала, когда у Джио случалась плохая неделя, а когда – удачная. Как же это невыносимо, думал Ники, красться домой без гроша, спустив за одним из столов Казеллы недельное жалованье, вместо того чтобы победителем с полными карманами денег мчаться в объятия возлюбленной жены. Ничего удивительного, что Джио не хочет, чтобы Ники женился, ему самому это не принесло счастья. Во всяком случае, не в дни проигрыша.

Ники покрутил ручку радио, как медвежатник крутит рычажок сейфа, но не нашел ничего интересного, так что опустил окошко, чтобы свежий ветерок обдувал его на ходу. Ничто не могло нарушить сон его кузена, даже крутые виражи, которые Ники пришлось преодолевать в предгорьях Поконо.

Таблички со стрелками, указывающими на группу деревушек в складках у подножия гор Поконо, включая Ист-Бангор, Бангор и Розето, были прикреплены к одному столбику на выезде из Страудсберга. Ники свернул на горную дорогу, ведущую в конечный пункт его поездки.

На Розето он наткнулся внезапно, и улица, напоминавшая раздвоенную куриную косточку, привела его прямо на Гарибальди-авеню – главную деревенскую магистраль. Оранжевое солнце пронизывало розовые облака, его золотые и фиолетовые лучи освещали городишко, украшенный для встречи важного гостя. На каждом крыльце висели корзины с цветами, флаги реяли на ветру – итальянский штандарт рядом с американским. Переплетения зеленого, красного и белого шелка пересекали улицу насколько хватало взгляда. Повсюду висели от руки нарисованные плакаты:

CHE BELLO AMBASCIATORE!

VIVA ITALIA!

ROSETO VALFORTORE ETERNA! [24]

Ники медленно ехал вверх по улице и остановился на верхушке горы возле церкви Пресвятой Богоматери Кармельской, несомненной архитектурной жемчужины города – с колокольней, затейливыми окнами-розетками и стенами из величественного серого гранита, разделенного инкрустациями из завитков рубинового, изумрудного и темно-синего витражного стекла. Церковная площадь тоже была празднично украшена, ступени обрамлялись фигурно подстриженными кустами и корзинами цветов, перила оплетали разноцветные ленты.

Когда Ники парковался у входа, шины ткнулись в бордюр, и толчок разбудил Джио.

– Уже приехали? – встрепенулся Джио.

– Не совсем.

Джио выглянул в окно, прищурился на громадину церкви, на величественный гранитный фасад.

– Я умер?

– Нет, это просто церковь. Я войду внутрь и помолюсь.

– Зачем?

– Ты серьезно, Джио? Одному из нас отчаянно необходимо небесное вмешательство.

– Жаль! Не знал я, что у тебя тяжелые времена.

Джио снова прикрыл фуражкой глаза и уснул.

Ники стоял в притворе храма. В воздухе витал запах воска и ладана, напомнивший Ники его церковь и ту благость, которую он чувствовал там. Внутри храм Пресвятой Богоматери Кармельской являл собой типичный образец барочной архитектуры из золотистого мрамора с акцентами красного бархата. Бледные колонны цвета слоновой кости выстроились вдоль центрального прохода. Скамьи тоже были увешаны лентами, алтарь украшен алыми розами, белыми гвоздиками и зелеными ветвями папоротника. Статуи святых у стен боковых рядов парили над скамьями, как судьи над бейсбольным полем.