Поцелуй, Карло! - Трижиани Адриана. Страница 2

– Умная жена откладывает деньги, не посвящая в это мужа.

– Твоя мать хорошо тебя обучила.

– Не моя, – усмехнулась Бетти, – а твоя.

Карло погладил жену по попке.

– И дуче тоже упакуй.

– Ох, Карло. Американцы его ненавидят.

– А я переверну медаль майорской эмблемой вверх. Пусть его faccia [4] смотрит мне в сердце. Может, эта сволочь хоть на что-то доброе сгодится.

– Лучше всего было бы переплавить ее и продать.

– Чем больше золота я на себя нацеплю, тем важнее буду смотреться. Грудь у меня должна звенеть, как тамбурин.

Карло захлопнул шкатулку и подал ее жене.

– La bella figura.

– Va bene [5].

Элизабетта взяла медаль с ночного столика и, положив к остальным, закрыла на замок в сейфе внутри кофра. Карло крепко прижал к себе жену.

– Когда я вернусь, мы покрасим виллу.

– Тут покраской не обойтись, – вздохнула Элизабетта, беспомощно оглядывая комнату. Штукатурка растрескалась, на потолке ржавые потеки, парчовые шторы прохудились, но больше всего огорчали квадратные фанерные заплаты, что заменяли оконные стекла, разбившиеся из-за сильных ветров. Элизабетта снова вздохнула. Узорчатые окна были самой ослепительной деталью жилища, их доставили из самой Венеции, а теперь пустые рамы смотрелись как выбитые зубы в некогда прекрасной улыбке. – Нашему дому поможет только чудо.

– Добавь его в список, Бетти, – обнял ее Карло.

– Нам жизни не хватит починить все, что нуждается в ремонте.

Нельзя сказать, что Карло легкомысленно воспринял свое назначение в качестве Ambasciatore da Provincia di Foggia e Provincia di Capitanata da Apulia [6], и он вовсе не считал эту должность формальной. Он хотел творить добро, но к почетному титулу не прилагались никакие ассигнования, а о поддержке и говорить нечего. По всей Италии – от Средиземного моря до Адриатики, от севера до юга – репарации пошли на восстановление береговых линий, электростанций, важнейших заводов и фабрик. Это почти не имело отношения к Розето-Вальфорторе и прочим деревушкам. Оказавшись в бедственном положении зимой, Карло был не в состоянии добраться до Рима и молить о помощи, а на все письменные просьбы получал вежливый ответ, что где-то еще есть нужды куда более срочные и насущные.

Святая Католическая церковь рекомендовала ему собрать жителей города, дабы те сами поработали на общее благо, но в Розето-Вальфорторе почти не осталось молодежи. Кто-то умер в войну, многие уехали в Неаполь искать работу на побережье Амальфи или на восток Адриатики, чтобы наняться на торговые суда. Большинство розетанцев, впрочем, эмигрировали в Америку, где было море работы на сталелитейных заводах, фабриках и стройках. Те, кто остался, были слишком бедны, чтобы отважиться уехать, и слишком стары, чтобы этого хотеть. Жизнь, куда ни глянь, стала унылой и беспросветной. Так и не дождавшись признаков перемен к лучшему, Карло предпринял последний шаг для спасения своего городка.

Солнце омывало городишко белым светом, когда Карло в костюме и фетровой шляпе и Элизабетта в соломенной шляпке, льняном пальто и парадно-выходных черных туфлях появились на пороге своего дома. Блестящая пара внушала уверенность на фоне послевоенной разрухи: дырявые черепичные крыши многих строений были наспех залатаны первыми попавшимися досками, древние каменные стены лежали в руинах, мощенные булыжником улочки щерились глубокими выбоинами.

Следом вышел старый слуга. Опустив голову, он жевал табак и нес на плечах дорожный кофр Карло с такой легкостью, будто багаж для него не тяжелее пуха, а сам слуга по-прежнему молод.

Горожане, высыпавшие на извилистые улочки, чтобы проводить посла, махали, как флагами, длинными зелеными ветками кипариса. Карло приподнимал шляпу и кланялся людям, их приветствия и восторги были словно глотки студеной воды для его жаждущей души. Женщины продирались вперед, протягивая запечатанные конверты, которые Элизабетта собирала, обещая, что муж передаст весточки лично в руки каждому адресату, как только прибудет на место.

Слуга погрузил кофр на повозку, недавно выкрашенную в ярко-желтый цвет – отчасти для того, чтобы отвлечь внимание от запряженного в нее дряхлого ослика. Животное тоже принарядили в честь такого важного пассажира: к уздечке привязали розовые и зеленые ленты. Карло улыбнулся, размышляя о том, что украшение на ослике смотрится точь-в-точь как новая шляпка на старухе – попытка хоть на время отвлечься от неизбывного.

Посол взобрался на открытое сиденье. Эхо всеобщего ликования прокатилось по улицам, когда Элизабетта, высоко подняв стопку писем, вручила ее мужу. Карло склонился к жене, чтобы поцеловать на прощанье. Толпа расступилась, когда повозка покатилась по мостовой и Элизабетта пошла за ней следом. Розетанцы воссоединились у нее за спиной, провожая посла. Стайка девочек бросала розовые лепестки и кричала: «Поцелуй, Карло!» А их матери бежали рядом с повозкой и тянули к нему руки. Женщины трепетали, когда Карло наклонялся к ним, пожимал руки, целовал их.

Падре Де Ниско, облаченный в черную сутану, стоял на белых мраморных ступенях церкви. Он осенил крестом проезжающую мимо повозку. Возница и Карло склонили головы и перекрестились.

На выезде из города молодая мать выступила вперед и подала Карло свое новорожденное дитя. Карло протянул к младенцу руки и нежно принял белый сверток. Он прижал малыша к груди и поцеловал в щечку.

Глядя на мужа с ребенком на руках, Элизабетта смахнула слезинку. Перед ней возникло видение ее самой заветной мечты.

Когда-то на улицах Розето-Вальфорторе было полно колясок, перед войной в городке родилось не меньше сотни младенцев. А теперь они такая редкость. Как этот вот малыш. Мысль о детях заставила Карло еще сильнее желать осуществления своего плана.

Когда повозка проехала через городские ворота, толпа остановилась с прощальными возгласами.

– Народ вас любит, – заметил возница.

– Любят, пока нужен.

– А когда станете не нужны?

– Найдут себе новую любовь. – Посол надвинул шляпу на глаза. – Как дорога?

– Если осторожно, то доедем.

– Вовремя?

– Наверное. В Фодже вас ждет машина.

– А бензина-то хватит? – спросил Карло с усмешкой.

– Зависит от того, сколько заплатили шоферу.

– И вам, – улыбнулся Карло.

– Я не ради удовольствия работаю, амбашьяторе.

– Как и все.

– Италия забыла о нас. Все деньги идут в Рим, Милан. Даже Болонья отхватила кусок от репараций.

– На железную дорогу. – Карло не собирался вести политические дискуссии с кучером, он слишком хорошо знал, что его город просто позабыли. – Болонья – важный железнодорожный узел.

– Конечно, но мы-то ведь тоже важны. Мы, крестьяне, кормим народ, а народ нас же голодом морит. Забросили деревню и спасают города.

– Можете ехать чуть быстрее?

– Нет, если хочу остаться при всех четырех колесах. Таких дрянных дорог, как у вас, я еще не видал.

– Благодарю за высокую оценку, – сказал Карло, глядя на карманные часы. – Мне надо успеть на корабль в Неаполе.

– Как у вас насчет везения?

– Ну, солнце сияет, хотя я уже и не надеялся, так что, думаю, у меня с везением все отлично.

Посол был на пути в Америку и отчаянно нуждался в удаче.

Карло обернулся, чтобы бросить прощальный взгляд на свое селение. Склоны холмов казались кучами мокрой грязи, на которых кое-где пробивались робкие, но обнадеживающие зеленые ростки. Хилые стволы смоковниц чудом выжили, настырно уцепившись за землю, и сами по себе олицетворяли надежду.

Каменные домики сгрудились на вершине горы, словно щербатые миски на полке. Не все еще потеряно, но того, что осталось, не хватит, чтобы спасти его дом.

Карло глядел, как его жена пробирается сквозь толпу, чтобы в последний раз посмотреть вслед повозке. Карло помахал ей. Элизабетта прижала руку к сердцу, и он еще сильнее, до боли в подвздошье, ощутил груз необходимости вернуться победителем.