Красная Орхидея - Ла Плант Линда. Страница 40

Рассмеявшись, она сказала, что, возможно, это было бы неплохо.

Рейнольдс настоял, что сам все приготовит. Он привез две бутылки хорошего мерло, и Анна, прихватив бокал вина, с ногами устроилась на диване перед телевизором, в то время как Дик хозяйничал на кухне. Ужинали они, сидя рядышком перед маленьким столиком. Только теперь, заворачивая в тонкие лепешки порезанное, сдобренное сливовым соусом мясо и хрустящие перышки лука, Анна поняла, что целый день ничего не ела. И хотя это было всего лишь готовое блюдо из ресторанчика, оно показалось невероятной вкуснятиной! От еды и вина, от непринужденной болтовни с Рейнольдсом Анна расслабилась и на время отключилась от дела Красной Орхидеи.

Они уже приговорили половину второй бутылки, когда Дик спросил, как продвигается дело. И Анну точно прорвало. Она говорила без умолку: сначала о том, что нашли тело Шерон, потом — о жутких результатах вскрытия. Возможно, отчасти расслабившись из-за вина, но Анна совсем упала духом, описывая, как убийца надругался над Луизой. Два раза она повторила, что девушка была жива, когда с ней проделывался весь этот кошмар… И только тогда поняла, что наговорила чересчур много.

— Послушай, Дик, ничто из того, что я тебе сказала, не должно попасть в газету. Я тебе ничего не говорила! И обещай мне, что не предашь это огласке.

— Тебе нет нужды брать с меня обещания. — Он обнял Анну одной рукой, привлекая к себе.

В его объятиях она успокоилась.

Он спросил, есть ли у них подозреваемые. Анна сказала, что они опросили нескольких мужчин, каждый из которых настаивал на том, что именно он убил Луизу Пеннел. Да и сейчас сидел под стражей один молодой солдатик, но было ясно, что с ним только теряют время.

— Зачем тогда вы его задержали? — спросил Рейнольдс.

— Ну, он был студентом-медиком, затем попал в армию и несколько месяцев назад был комиссован. У него проблемы с психикой. Нам надо все перепроверить и убедиться, что он не убийца, прежде чем его отпустить.

— Но ты не думаешь, что это он?

— Нет. Никто из нас так не думает, но все равно его надо отработать.

— Как ты считаешь, что почувствует настоящий убийца, если прочтет, что вы арестовали подозреваемого?

— Придет в ярость. Его бесит все, что заслоняет его от лучей общественного внимания.

— Да вроде и не много было ему этого внимания в последнее время — всю минувшую неделю газеты отмалчивались.

— Потому что мы не можем выследить это чудовище! У нас нет ни орудий убийств, ни образцов ДНК — ничего! Он шлет нам свои дурацкие послания, а у нас как не было ничего, так и нет. И весь наш научно-практический опыт, что все эти дни так усердно применялся, не дал Никакого результата. Он все равно бежит где-то впереди, заигрывая с нами: никакой слюны на конвертах, штемпели со всей Англии. И даже если кто-то видел, как он отсылает письмо моему шефу, никто об этом не заявил.

— Как же их заставишь к вам пойти?

— Не знаю. Я и так слишком разболталась. Я пьяна.

Он мягко опрокинул ее навзничь и поцеловал в губы:

— Ничего, если я останусь на ночь?

— Я не против.

Все ж таки Анна выпила слишком много. Если Рейнольдс и перебрал вместе с ней, то по нему это было далеко не так заметно. Он был ласков, и внимателен, и очень нежен. Потом она уснула в его объятиях — глубоким сном без сновидений. Дик между тем не мог заснуть. То, что он недавно узнал, потрясло и возмутило его до глубины души. Анна не шелохнулась, когда он осторожно высвободился из ее объятий и отправился в ванную. Он ополоснул лицо и уже собирался вернуться в постель, когда увидел ее блокнот в открытом портфеле на столике в гостиной.

День девятнадцатый

Приняв душ и завернувшись в халат, Анна готовила завтрак, Рейнольдс тоже пошел ополоснуться. Она уже хрустела тостом, когда он, с мокрыми волосами, вышел из ванной и ткнулся носом ей в шею.

Она предложила Дику еще кофе, но ему уже пора было идти, поскольку он собирался заскочить домой, чтобы сменить рубашку.

— Не, я уже убегаю. — Он отнес свою чашку и тарелку в раковину, поцеловал Анну и направился было в прихожую, когда затрезвонил интерком.

— Может, это почта? — крикнула она, когда он взял трубку интеркома.

Было семь тридцать.

Когда Ленгтон поднялся по лестнице, Рейнольдс ожидал его в дверях:

— Доброе утро!

Ленгтон тяжело посмотрел на него.

— Доброе, — кивнул он. — Она встала?

— Да, она на кухне.

— Благодарю.

Ленгтон проследил, как Рейнольдс спускается по лестнице, после чего закрыл за ним дверь и отправился на кухню.

— Кавалер ушел, — сказал он, прислонясь к дверному косяку. Чисто выбритый, в костюме в тонкую полоску, он выглядел свежим и подтянутым.

Анна покраснела:

— Что-то случилось?

— Я нажал на экспертов. Они обещали сразу связаться со мной, как только что-то узнают. И вот я здесь. Отвезешь нас туда?

— Кофе хочешь?

— Иди одевайся. Я знаю, где тут что.

— Пять минут, — скользнула она мимо него.

Когда Анна вернулась, Ленгтон уже приготовил себе пару тостов и восседал на высоком табурете перед маленьким столиком с кружкой в руке, читая газету, — прямо как у себя дома.

— Вот уже и готова, — сказала она, стараясь придать голосу легкость.

Она налила себе стакан воды и приняла две таблетки аспирина: давешнее возлияние не прошло бесследно.

— Головушка болит? — хмыкнул Ленгтон, складывая газету.

— Да, немного. — На самом деле голова у нее просто раскалывалась.

— Рейнольдс — твой постоянный гость?

— Да, можно и так сказать.

— Держу пари, выкачивал из тебя информацию.

— Нам с ним, знаешь ли, есть чем заняться! — с раздражением сказала она.

Ленгтон ухмыльнулся, хлопнул себя по бедру свернутой в трубку газетой, и они двинулись в путь, оставив на столике грязную посуду.

Сев в машину, они поехали к моргу. Повозившись с радио, Ленгтон откинулся на подголовник. У Анны голова разболелась еще больше, и она старалась вести машину осторожнее. Джеймс настроил новостной канал — про убийство Шерон ничего не сообщали.

— Насчет Шерон так и не было пресс-релиза?

— Нет. А ты все чувствуешь себя виноватой, что это не предали широкой огласке?

— Да, но в то же время не знаю, принесло бы это пользу, — мы ведь так и не узнали время смерти.

Она резко вильнула в сторону, чтобы не наехать на велосипедиста:

— Ненавижу этих поганцев! В этих своих шлемах-капельках они точно свихнувшиеся насекомые!

Джеймс повернулся посмотреть на велосипедиста, показав тому средний палец и рассмеявшись.

— Похоже, ты сегодня в отличном настроении.

— Я вчера так рано отрубился — проспал аж восемь часов. И, судя по твоему виду, тебе бы это тоже не помешало.

— Ну спасибо, — хмуро отозвалась она.

— А что, у тебя с этим журналистом серьезно?

Она отмолчалась, не желая обсуждать с ним свою личную жизнь.

— Извини, что сую нос в твои дела, — улыбнулся он.

Анна чувствовала, как он наблюдает за ней, и это ее ужасно нервировало. Она даже пропустила знак светофора, но он ничего не сказал. Фактически они больше не разговаривали до самого морга.

Они облачились в защитную одежду и были готовы осмотреть труп. Голова у Анны раскалывалась от боли: в виске точно готова была лопнуть вена. Даже при виде Шерон, с жуткими разрезами на лице, со ссадинами по всему телу и красными помадными каракулями на животе, Тревис не смогла отвлечься от боли.

Вдвоем с Ленгтоном они молча внимали Смарту, который сообщил, что не успел еще завершить полную аутопсию, но может утверждать, что Шерон умерла примерно за сорок восемь часов до того, как была обнаружена. Это немного приглушило чувство вины: ведь когда Анна пыталась связаться с Шерон, та уже была мертва.

Двумя часами позже они были в оперативном штабе. Ленгтон сообщил следственной бригаде, что почти на сто процентов Шерон Билкин была убита тем же субъектом, что и Луиза Пеннел. Даже манера написания букв, намалеванных губной помадой на животе девушки, совпадала с той, что прослеживалась на многочисленных записках убийцы к Ленгтону. Увечья на сей раз были не столь ужасающие, и тем не менее перед смертью Шерон тоже была подвергнута истязаниям и мукам.