Кладбище домашних животных - Кинг Стивен. Страница 13

– Ну, извините, – проговорил Луис.

– ..но в общем, не такая уж плохая мысль: свести со Смертью шапочное знакомство. В те дни.., не знаю.., кажется, никто не говорил о Смерти и не думал о ней. Смерть из яли из телепpoграмм, потому что решили: разговоры о Смерти могут повредить детям.., повредить их развитию.., и люди захотели закрывать гробы так, чтоб те не выглядели как останки кого-то, и сказать «пока, Смерь!».., похоже, люди просто хотят забыть о Смерти.

– А теперь они показывают все это по кабельному телевидению – Джад посмотрел на Норму и прочистил горло. – Они показывают даже то, чем люди обычно занимаются за опущенными шторами, – закончил он. – Странно, как изменилось отношение к таким вещам с приходом нового поколения, ведь так?

– Да, – согласился Луис. – Я тоже так считаю.

– Ладно, мы пришли из другого времени, – продолжал Джад, и его слова звучали словно извинение. – Мы ближе к Смерти. Мы видели эпидемии после Первой Мировой, когда матери умирали вместе с детьми, умирали от инфекций и лихорадки; в те дни казалось, что врачи только и могут размахивать руками. В те дни, когда мы с Нормой были молодыми, если бы у вас был рак, вы бы точно померли, и быстро. В 1920 году не существовало лечения от рака, этого курса облучений! Две войны, убийства, самоубийства…

Он почувствовал, что пора перевести дух.

– Мы знали Смерть, – наконец продолжил он. – Ее знали и наши друзья и наши враги. Мой брат Пит умер от с перитонитом в 1912 году, когда Тафт был Президентом. Питу только исполнилось четырнадцать, и в бейсбол он играл лучше любого парня в городе. В те дни не надо было учиться в колледже, чтобы изучать Смерть… Острую Приправу, или как там ее еще называют. В те дни Смерть заходила в дом, грубо говорила с вами, порой ужинала, а иногда вы чувствовали, как она покусывает вас за задницу, черт возьми!

В этот раз Норма не поправила мужа. Она просто молча кивнула.

Луис встал, потянулся.

– Пойду я, – сказал он. – Завтра у меня трудный день.

– Да, завтра закрутится карусель, – сказал Джад, тоже поднимаясь. Он увидел, что Норма тоже собирается встать, и протянул ей руку. Она поднялась, но, несмотря на помощь мужа, лицо ее перекосило от боли.

– Плохая ночь? – поинтересовался Луис.

– Не так, чтобы очень, – ответила она.

– Согрейте кровать, прежде чем ложиться.

– Хорошо, – сказала Норма. – Я всегда так делаю. И Луис.., не беспокойтесь насчет Элли. Она отвлечется, займется чем-нибудь со своими новыми друзьями и не станет беспокоиться, вспоминая кладбище. Может, даже однажды дети соберутся и отремонтируют несколько старых надгробий, покосят траву или сорвут цветы на могилы. Когда-нибудь, если у них возникнет такое желание, они займутся этим. И Елене от этого будет только лучше. Тогда она, может быть, начнет иначе воспринимать Смерть.

«Если только моя жена не воспротивится».

– Приходите завтра вечером и расскажете, как оно повернулось в университете, если хватит сил, – пригласил Джад. – Заодно перекинемся в картишки.

– Может быть, может быть, только если вы сначала напьетесь до бесчувствия, – сказал Луис. – Тогда-то я и разделаю вас под орех.

– Док, – очень торжественно сказал Джад. – В тот день, когда кто-нибудь разделает меня под орех за карточным столом.., я позволю такому шарлатану, как вы, лечить меня.

Луис ушел, а Крандоллы еще долго смеялись над шуткой Джада, после того как Луис пересек дорогу.

Свернувшись на своей половине кровати, словно эмбрион, спала Речел. Она крепко обнимала Гаджа. Все, как предполагал Луис, – в другие времена были другие причины для наступления сезона холодных отношений между ними, но в этот раз получилось хуже, чем обычно. Луис опечалился, разозлился и некоторое время чувствовал себя несчастным, хотел все исправить, но не знал как и не был уверен в том, что первый шаг должен сделать он. Все казалось ему бессмысленным – единственный легкий порыв ветра превратился в ураган. Спор и аргументы.., да.., точно, но все это так же проходяще, как вопросы и слезы Элли. Луис был уверен, что не выдержит такого количества ударов судьбы, похоже, еще немного и его семейная жизнь треснет.., и однажды случится непоправимое. Он прочитал о подобной ситуации в письме одного из друзей: «Ладно, уверен, я могу сказать тебе, до того как ты услышишь это от кого– нибудь другого, Луис: Мэгги и я расходимся…» Или он прочитал это в газете?

Быстро раздевшись до трусов, Луис поставил будильник на шесть утра. Потом он оглядел себя, вымыл голову, побрился и похрустел «ролайдом» перед тем как чистить зубы – ледяной чай Нормы вызвал у него боль в желудке. А может, всему виной Речел, свернувшаяся на своей половине кровати. Кровать – территория, которая определяет все остальное, – не об этом ли он читал в каком– то университетском учебнике?

Пока он закончил все дела, наступила ночь. Луис лег в постель.., но не смог заснуть. Было еще что-то, что-то изводившее его. Последние два дня это крутилось и крутилось у него в голове, так же как сейчас, когда он вслушивался в почти синхронное дыхание Речел и Гаджа. Генерал Паттион… Ганнан – лучшая собака из тех, что когда-либо жили… В память о Марте, нашей любимице– крольчихе… Неистовая Элли: «Я не хочу, чтобы Черч умер! Он – мой кот! Он не кот Бога! Пусть у Бога будет свой кот!» Совсем обезумевшая Речел: «Ты, как доктор, должен знать это!» Норма Крандолл: «…никто не говорил о Смерти и не думал о ней».

И твердый голос Джада, очень твердый – голос другого века: «В те дни Смерть заходила в дом, грубо говорила с вами, порой ужинала, а иногда вы чувствовали, как она покусывает вас за задницу, черт возьми!»

И этот голос сливался с голосом его матери, которая наврала ему, Луису Криду, когда разговор зашел о вопросах секса. Тогда Луису было четыре года. Но его мать сказала ему правду о Смерти, когда ему исполнилось двенадцать, когда его двоюродная сестра Руги погибла в автомобильной катастрофе. Она разбилась в машине отца, которой управлял парнишка, обманом раздобывший ключи. Он решил покататься на машине, но потом обнаружил, что не знает, как тормозить. Ребенок сносил только незначительные шишки и контузии; дядя Луиса – Карл Фарлайн оказался полностью деморализован, узнав о смерти дочери. «Она не мертва», – заявил он в ответ на слова мамы Луиса. Луис слышал тот разговор, но не мог понять его до конца. – «Что ты имеешь в виду, говоря, что моя дочь мертва? Что ты знаешь об этом?» Хотя отец Руги, дядя Луиса, владел похоронным бюро, Луис не мог представить, как дядя Карл сам хоронил свою дочь. В мучительном, приводящем в замешательство страхе, Луис рассматривал Смерть как один из наиболее важных аспектов бытия. Настоящая загадка типа: кто стрижет городского парикмахера?

«Ведешь себя словно Донни Донахью, – заявила тогда дяде мать Луиса. Под глазами у нее были синяки от усталости. Тогда мать казалась Луису больной и слабой. – Твой дядя хорошо разбирается в делах… Ах, Луис.., бедная маленькая Руги.., не могу думать о том, как она страдала, умирая.., ты станешь молиться со мной, Луис? Помолимся за Руги. Ты должен помолиться со мной!»

И они опустились на колени прямо на кухне, и молились. Во время молитвы Смерть нашла тропинку в сердце Луиса: если мама молится за душу Руги Крид, значит ее тело мертво. Воображение Луиса тогда нарисовало ужасный образ Руги, оказавшейся в тринадцать лет со сгнившими глазницами и синей плесенью, подернувшей рыжие волосы; но этот образ не столько пугал, сколько вызывал благоговейный трепет.

Луис кричал, объятый Великим Желанием Жизни:

«Она не может умереть. Мамочка, она не может умереть.., я люблю ее!»

И ответ матери, невнятный, но вызывающий яркие ассоциации: мертвые поля под ноябрьским небом, разбросанные розы – лепестки бурые и вялые по краям, лужи, пенящиеся водорослями, гнилью, разложением, грязью.

– Так получилось, мой дорогой. Сожалею, но она ушла. Руги ушла.